Старт - Мандаджиев Атанас (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
— Я был против восхождения!
Сквозь прозрачное отражение в стекле он читает собственные мысли.
Это был акт протеста против мании рекордов, против показухи, против несогласия с руководством. Я оставил группу в трудный момент, потому что не хотел быть заодно с безумием. Я хотел отстраниться от риска. Я боялся, что одним ошибочным шагом уничтожу память всех моих прежних бесстрашных шагов. И этот-то мой поступок и оказался ошибкой!
— Нам было ясно, что ты против!
— Найден рассказал? — Деян изумлен.
— Сами дошли!
Взгляд его снова останавливается на оконном стекле. Город погружается в виноватую тень человеческого отражения. Они погибли в убеждении, что я нарочно бросил их в самый тяжкий момент. Как был разочарован каждый из них, как презирал меня в последнюю минуту…
— Я хотел отграничить себя от вашего самовольства! — Деян вслух возражает, в сущности, не Даре, а своему призраку в стекле.
И слышит слова призрака:
— Да, отграничение, противостояние, но не открытое. Почему ты не высказал свое мнение вслух? Почему не вступил в борьбу с неблагоразумием? Боялся, что обвинят в нарушении дисциплины? Ты был недостойно благоразумен!
— В определенном возрасте человек уже может отграничивать себя, — Дара сама стесняется того обидного прощения, что звучит в ее голосе.
Значит, дезертирство — вопрос возраста? — спрашивает Деян свое отражение. Боже, эта сгорбленная виноватая тень — неужели это я?
У прозрачного двойника почти старческий вид.
Да, я старею! Самая страшная форма измены — старость! Измена самому себе! Я дезертировал с того пути, который в юности сам избрал. Своей осторожностью, своим невмешательством я опроверг собственную молодость.
— Я не хотел ответственности! — произносит он вслух.
Это звучит уже как самообвинение. Внезапно Дара, поседевшая девочка, становится серьезной и озабоченной:
— Не теряй время понапрасну! — Голос ее звучит старчески.
— Почему я не погиб вместе с ними! — стонет Деян.
Ему хочется головой пробить этот невыносимый образ в стекле.
— Останови лавину! — Дара почти приказывает.
Деян вздрагивает. Медленно поворачивается спиной к своему отражению. Оно тает в зимних сумерках. Ужасающая догадка осеняет Деяна: она сошла с ума!
— Какая лавина, Дарочка? Нет уже лавины! — Он пытается успокоить ее, но не может успокоиться сам.
— Какая! — Она уже раздражена. — Плохо же ты соображаешь… Теперь ведь расследование начнется! И мертвые, мертвые будут во всем виноваты!
— Мертвых оправдала сама смерть. Виноваты только мы, живые! — Он отвечает не ей, а своим мыслям.
— Да нет! — прерывает его Дара. — Все свалят на погибших! Мол, вожак во всем виноват… И вообще, так, мол, им и надо!
— Беда растет, как снежный ком!
— Ты спроси вот этих женщин, сколько они перенесли!
На соседней койке иссохшее существо едва размыкает губы. Видно, она целый дом тащила на себе, как улитка — раковину.
— Ох, не спрашивайте! Все-то я спешила, спешила!.. Побежала на трамвай, а люди ну прямо гроздьями висят! Ухватилась, а нога соскользнула и — под колесо… Если бы знать… Ох!
С постели рядом откликается юная девушка:
— А у меня теперь руки нет… Вот, учусь писать левой…
— Как это? — смущенно бормочет Деян.
— Так. Мчались на большой скорости!
Она смолкает. В тишине словно бы материализуется поспешность. Все спешат. Быстрее, быстрее! К цели, к вершине, к концу пути! Задыхаются! Спешат к смерти! Выбирают самый прямой, самый опасный, самый крутой путь. Ускоряют темп. Видят одну лишь цель впереди, не замечают опасности. Быстрее! Цель — это быстрота. Быстрота нужна как воздух. Быстрее, еще быстрее!
— Вижу, машина наша вот-вот в грузовик врежется! Я выскочила на ходу. Очнулась — а руки уже нет. Говорят, повезло. Могла бы и голову потерять!
— Видишь! — Дара обращается к Деяну. — Вот и получится, будто мы сами виноваты, сами хотели попасть в лавину!
Дара все еще чувствует, как скрипит на зубах зернистый снег.
Им так много нужно сказать, что они молчат.
Деян собирается уходить. Он понимает: Дара еще не освободилась от лавины.
— Только пусть не смеют запрещать нам восхождения! — Она вскидывает забинтованную руку — белый снежный кулачок.
«Как я боюсь состариться, как Деян!» — внезапно думает Дара.
— Что будем делать, Дарочка? — Деян обернулся на пороге.
— Будем помнить…
Это — самое насущное!
После гибели существа МЫ
Дара вдруг обнаруживает, что всерьез начала мыслить.
Она наслаждается этим мучительным процессом, она оживляет Асена.
Она уже знает, что скалы, облака, ветер, тишина — все ведет к нему…
Что со мной? Я — воспоминание!
Во мне — шестнадцать живых, шестнадцать частиц меня самой. Теперь они мертвы. Я потеряла себя. Они болят во мне. Я искалечена и брошена у дороги.
— Не преувеличивай, — кротко возражает ей Асен.
И снова она мысленно спорит с ним, опровергает его, а он подшучивает над ней. С ним она не может ни плакать, ни печалиться, только спорить или смеяться.
Она осталась в живых. Зачем? Чтобы остальные не умерли насовсем! Как спасти их в своей памяти, как сохранить их? Теперь моя память — единственный их мир! Это прекрасный мир!
— А я бы предпочел мир менее прекрасный, но более реальный! — возражает ей Асен. — Ведь это огромное счастье — жить, пусть одно-два мгновения, пусть в самых тяжких условиях, но жить! Одно мгновение — блаженная вечность! Пусть холодно, больно, пить хочется, висишь на скале, но ведь дышишь, мыслишь, надеешься…
— Вне группы нет жизни! — обрывает Дара. — Лучше бы погибла одна я! После своей гибели единица остается в групповой памяти. Но как пережить самое страшное, как остаться без группы? Нет в мире большего сиротства! Это не вас, это меня уже не существует! Нет меня, той, что жила в вашей общей памяти! Исчезли те мгновения, когда я была раскрасневшейся, ловкой, молодой, глупой и смелой, когда была сердитой, упрямой, влюбленной! Нет возврата, все осталось под снегом! Если у меня когда-нибудь и появятся друзья, они уже не будут знать меня прежнюю. Для них я буду всего лишь обломком, фрагментом самой себя. Они не узнают меня, отчаянную, двадцатилетнюю, меня больше нет!
— Не воображай себе, будто группа знала тебя, настоящую! Было нечеткое представление о тебе, сложенное из мгновенных твоих воплощений. Мы придумали некую личность, называли ее твоим именем и внушали тебе, что это и есть ты. А ты поверила!
— Ничего подобного! Пусть образ, созданный группой, был неверным, но он был необходим мне, ужасно необходим, понимаешь! Я опровергала его, отталкивалась от него, противопоставляла ему себя! Я боролась за то, чтобы обновить, изменить, совершенствовать этот образ! Ведь он содержал в себе не только вымысел, но и горькую правду. А теперь? Я повисла в пространстве. Как мне создавать себя, против чего бороться?
— Самым прекрасным в тебе было то, что ты резко отличалась от остальных. Ты была совсем особенная, необыкновенная. Никто не знал, что ты сделаешь в следующую минуту. Мы часто посмеивались над тобой… Ты — личность! Помнишь как тебя ругали? Но ты не становилась такой, как все! Наоборот, становилась еще более независимой. Ты меньше всех должна страдать от гибели группы!
— Нет, это невыносимо! Нет моей группы! Я бьюсь в пустоте! Я перестаю быть самой собой! У меня нет больше сил!.. Я ведь утверждала себя через это отрицание законов группы!
— Да успокойся! Вовсе ты не избавилась от группы! Она — в тебе! В тебе — наше дыхание, наш образ мыслей. Ты наша! Ты закалена огнем снега! Часть больше целого! Теперь ты — больше, чем группа! В тебе, с тобой — наш опыт, осознанный и неосознанный. Ты не одинока!
— Никогда еще я не была такой одинокой! Не с кем говорить на нашем общем языке! Я будто на чужбине и не могу вернуться на родину! Как мы чудесно болтали, ссорились, что-то не договаривали! Как молчал Рад! А помнишь «тимьян» — наше ароматное табу! В памяти звучит это запретное слово, звучит так печально, сладостно, осенне-упоительно, и я вспоминаю свою прежнюю доброту и дружескую озабоченность… Теперь вокруг меня — совсем другие люди, я все время молчу, а сердце мое превратилось в раковину — и звенит, шумит в нем наш исчезнувший язык!..
