Пирамида, т.2 - Леонов Леонид Максимович (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
– Это касательно кого же в последний раз?.. Самой Бамбы или лично вас?
Какое-то время оба постояли рядком из приличия, но диалог уже не возобновлялся. Свидетели происшествия вспоминали также, что весь остаток вечера Скуднов при обычной своей суровости был исключительно внимателен со всеми, имевшими нужду вступать с ним в кратковременное общение, но в описаниях внешнего состояния пользовались народным образом – краше в гроб кладут. Никто не бежал сломя голову захватить в зале, поближе к сцене, ненумерованные места. Напротив, покинувшие помещение толпились на лестничной площадке, чтобы под видом любопытства оказать почтительное внимание падшему. Как всегда, лифт по случаю ремонта не работал. По знаменательной случайности Скуднов и старик Дюрсо оказались рядом. Судьбы их снова скрестились, под знаком равенства теперь. Хотя старшинство по-прежнему сохранялось за первым, шествие по праву покойника возглавлял второй. Сходство заключалось и в том еще, что спускались молча и тяжко, не слишком торопясь.
Еще до поднятия занавеса Дюрсо отстраняющим кивком приказал удалить изголодавшуюся в клетке павловскую собаку. За поздним временем вступительная лекция отменялась, как и положенная овация. На вешалке в глубине сцены красовался боярского покроя тулуп и расписной детский полушубок рядом. Встреченный жидкими хлопками и уже в состоянии трагического упадка Дымков появился на публику необычным способом, из-за кулисы. Из последних сил, развязным тоном хохмача Дюрсо представил зрителям величайшую сенсацию обоих континентов и в оправдание насквозь промокшего артиста собирался сослаться на дождливую погоду с последующей перекидкой на подмоченную репутацию магов в наш просвещенный век, но запутался в логике, сразу забыл с таким трудом придуманное и, чего с ним еще не бывало, в изнеможении опустился на случайный поблизости стул. Происшедшее затем классическое фиаско уложилось буквально в неполную минуту. Артист дико покосился на вешалку, но никакого движения там не обнаружилось. Он зажмурился с целью лучше сосредоточиться, но опять ничего не получалось. Из передних рядов видели, как он, покачиваясь слегка, дрожит от напряженья, тогда как на деле он после своей эскапады просто продрог немножко. Вдобавок ему тоже не хотелось ничего на свете, кроме смутного влечения домой куда-то – как и его шефу, находившемуся на исходе сил. Перед тем тот долгим взглядом задержался на Дымкове с так и не осознанной мыслью, что если только этот неразгаданный парень и есть ангел Божий, то непременно догадается вложить ему под коснеющий язык таблетку из запасной пластмассовой коробочки во внутреннем кармане оставшегося наверху пальто.
– Да начинайте же... – жестом боли и нетерпения потянулся он в дымковскую сторону, но не сказал, а только накренился сперва на колено и, соскользнув, совсем, как лужа, стал расползаться пи полу.
Никому в голову не пришло опустить занавес или хотя бы оттащить старика за кулисы. Таким образом, не покидавшая своих мест публика, взамен окончательно сорвавшегося чуда получала несколько иную программу, на что по не зависящим от нее обстоятельствам всегда имеет право дирекция. Составленное из обыкновеннейших в сущности, только слишком противоречивых элементов, новое представление в гомерической совокупности их приобретало смысл всечеловеческого апофеоза, смотревшегося с ничуть не меньшим замираньем сердца; лучше всего к нему подошло бы названье смерть факира. До некоторой степени оно возмещало зрителям несостоявшееся зрелище, ради которого до полуночи проторчали тут. Кроме помрачительных, глаз не оторвать, содроганий все еще остававшегося на полу центрального исполнителя, порожденных нарушением каких-то глубинных электрохимических диффузий в завитушках мозга, сюда входили таинственные перебежки служебного персонала с непредусмотренными предметами в руках, вольные импровизации добровольных медиков до прибытия скорой помощи и всякая другая самодеятельность. В общем же, если не считать кое-каких административных восклицаний, пантомима происходила в полной тишине, нарушаемой лишь техническими шумами вроде плеска воды, проливаемой на пострадавшего, или явственно всеми слышанного, раздирающего треска каких-то внутренних швов, когда стали выдирать из-под фрака ту самую президентскую муаровую ленту, но та не поддавалась, словно к самой душе пришитая. Единственным оправданием для несколько жестокой манипуляции могло служить разве только неприличие заявляться на прием к Всевышнему в шарлатанском обличье. Но больше всего запомнилось, пожалуй, поведение древнегреческой амфоры, как она, свалившись с опрокинутого в беготне пьедестала с картонным звуком запрыгала по сцене в напрасном старании разбиться. Тем временем удалось разыскать реквизитные же носилки. При погрузке, когда взваливали на них непослушную, бултыхавшуюся в руках человеческую массу, уже не принадлежавшую владельцу, но еще живую, вновь достигнуто было то откровенное, неподдельно-трагическое беспощадство, которого в практике циркового священнодействия упорно добивался новатор Джузеппе. В какой-то степени разумея происходящее, старик Дюрсо ничем не мог содействовать хлопотавшим над ним незнакомым людям. При выносе в гаснущем сознании возникло было странное, нетелесное опасенье, что носилки и он на них не пролезут в двери, если сзади немножко не поднажмут коленом, однако все обошлось в наилучшем порядке. Кстати, из-за недоделок на лестнице служебного пользования параднее показалось, хотя и чуть подальше, выносить через главный подъезд.
Но тесный проход был вчистую забит приставными стульями, и, чтобы не цепляться за колени сидевших, ношу пришлось поднять повыше, что тоже было совсем неплохо в смысле торжественности. Внезапно и не для одной только лучшей видимости зажглась центральная люстра, к чему обязывало и наличие президентской ленты через плечо. Плюс к тому из боязни упустить какой-либо особо волнующий момент публика, в основном состоявшая из партийного актива, стала привставать на местах. Таким образом, складывалось впечатление, что за исключением откинувшихся к спинкам должностных истуканов в директорской ложе, весь битком переполненный зрительный зал с почтительным безмолвием и стоя провожает любимого артиста в дальнюю дорогу. Недавнему лишенцу, отбывшему лагерный срок вдобавок, не приходилось и мечтать о более достойном эпилоге. Кстати, где-то в заднем ряду среди толпившихся в вестибюле уносимый Дюрсо скользящим взором обнаружил и покойного отца, видимо, постеснявшегося обратиться непосредственно к сыну за контрамаркой. Несмотря на плачевное состояние, все еще жива была в памяти горькая минута, как он вслух, на людях, усумнился однажды, выйдет ли когда-нибудь толк из босяка. Но последним актом гаснущего сознанья была надежда, что и хмурого патриарха должен был тронуть искупительный триумф неудачника, завершившего дни если не главой прославленной фирмы, как хотелось бы, то все же при солидном, хоть и безденежном в сущности деле.
В замешательстве несчастья, пока не увезла Дюрсо скорая помощь, никто не обратил вниманья на странное поведение оставленного всеми ближайшего его помощника по труду. Истекшие минимум четверть часа тот проторчал за кулисой вдалеке от лежавшего и, вглухую закрывшийся ладонями, лишь поглядывал сквозь осторожно раздвигаемые пальцы – убедиться, что приспело время выходить. Лишь по отправке пострадавшего, да и то – в подробностях обсудивши происшествие, случившиеся на месте добрые люди приняли в осиротевшем парне доскональное участие. Однако напрасно трясли они неподозреваемого ангела за плечи, расспрашивая о самочувствии либо призывая не тревожиться за свою будущность в социалистической стране, где давно упразднена безработица, грозный бич трудящихся, – напрасно пытались влить в него успокоительные капли. На все их разнообразные хлопоты следовал в ответ лишь нечленораздельный клекот с как бы птичьим присвистом, возможно, происходившим от судорожно, взахлебку глотаемого воздуха. На поверку же оказалось, что исследуемый субъект не испытывает ни малейшего раскаянья в действительно непривлекательном поступке, преждевременно подкосившем наставника и благодетеля. Ибо когда совместно с подоспевшими свежими силами удалось наконец оторвать от его лица накрепко прижатые руки, то не слезы ожидаемые были под ними обнаружены или хотя бы виноватое выражение, а единственно остекленевшая во весь рот улыбка, неуместность которой подчеркивал конвульсивный оскал зубов. В состоявшемся с ходу обмене мнений высказана была догадка, что именуемый в паспорте Дымков не то чтобы свихнулся от огорчения, как предположили вначале, а является не более как нормальный идиот, всего лишь подсобная болванка, работавшая в аттракционе под мощным психическим воздействием старшего партнера. Примечательней всего, что некоторые в ту ночь, даже уведомленные о катастрофе, в каком-то осатанении духа продолжали караулить Дымкова у выходных дверей и при его появлении, даже несмотря на отсутствие оплаченных билетов, чуть ли не с кулаками, всю дорогу до гостиницы требовали от него пускай частичного исполнения программы. И хотя, по слухам и несмотря на милицейское сопровожденье, ему даже досталось слегка по загривку на расставанье, знаменитейший маг даже исчезнуть не смог от недавних поклонников в опроверженье ходившей о нем легенды, Так без каких-либо посторонних средств внушения произошло стихийное саморазоблачение сенсации, уже готовившейся потрясти мир до основанья. Кроме самых неисправимых, неспособных прозреть и под пулей, многие тогда со злорадным, вернее, мстительным отчаяньем уверовали в абсолютное отсутсвие какой-либо мистики...
