Эдо и Эйнам - Агнон Шмуэль Иосеф (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Скрутил себе Гамзо маленькую самокрутку и положил ее. Утер свой кривой глаз, и подмигнул здоровым глазом, и зажал незажженную сигарету меж пальцев, и сказал: когда отправлюсь на погост, отволокут меня туда, куда волокут падаль вроде меня. Лягу я с позором и осудившего меня на сие оправдаю, что положил он меня туда, куда положил, и впрямь: чем я заслужил лучшее место, ибо наг я и лишен заслуг и благих деяний. И тут соберутся вереница за вереницей все аггелы-вредители, сотворенные из моих грехов, и взойдут к Горнему суду требовать мне вящей кары и ада поглубже. А пока не свершился суд, что я делаю? Твержу наизусть все ведомые мне песнопения, пока не забываю, где я нахожусь. И от избытка чувств все громче читаю я. Слышат это святые пииты и говорят себе: что за глас из могилы, пошли посмотрим. Спускаются и видят сию смятенную душу. Приходят они и берут меня своими святыми руками и говорят: это ты тот неизвестный, что извлек нас из пучины забвения? И вот они улыбаются мне со скромностью праведников и говорят: пошли с нами, Гавриэль, и усаживают меня меж собою, и я укрываюсь в их святой сени. Вот утешение за муки мои.
Сидел себе Гамзо и улыбался, как бы обманывая самого себя, будто в шутку сказал он свои речи. Но я-то его вижу насквозь и знаю, что верит он в то, что говорит, больше, чем готов в этом признаться. Я вгляделся в его лицо, лицо средневекового еврея, оказавшегося в нашем веке, чтобы поставлять рукописи и оттиски ученым и книжникам, чтобы те снабдили их сносками, и замечаниями, и библиографией и чтобы люди вроде меня прочли и возвысили душу прелестью стихов.
Сносит Гамзо свои муки и утешается надеждой на будущее. А тем временем горюет он по жене, что недужна и нет исцеления ея недугу. Заговорил я с ним о лечебницах, где больные получают немного требуемого им. Сказал я: хорошо бы поместить Гемулу в лечебницу. А насчет платы – для начала есть у вас двенадцать фунтов, что я храню, и прочие деньги найдутся. Сдвинул Гамзо ермолку на голове и сказал: эти двенадцать фунтов я получил за рукописи, что продал вместе с чудесными листьями. Спросил я Гамзо, подозревает ли он покупателя в том, что обманом присвоил листья. Сказал Гамзо: я человек не подозрительный, может, сначала он и сам не заметил, а когда заметил, сказал себе: "Раз они мне достались, значит, они мои". А может, счел, что листья частью купленного были. А может, иногда считал он так, а иногда – этак. Мораль идет на уступки, и человек не становится непорядочным, коль толкует ее по мере надобности, а тем более, если речь идет о книгах. Сказал я: думаете, он знает силу листьев? Сказал Гамзо: откуда ему знать. Мне бы попал такой лист, и не объяснили бы мне, в чем его сила, и я бы не понял. Да и все эти исследователи – люди современные, хоть бы ты и рассказал им, в чем сила чар, только посмеялись бы над тобой. И если бы купили – купили бы как образец фольклора. Ох, фольклор, фольклор. Все, что не объект исследований, – для них фольклор. И наше Священное Писание превратили не то в объект исследования, не то в фольклор. Люди живут во имя Писания и жизни не щадят во имя наследия отцов, а тут появляются ученые и превращают Писание в исследование, а наследие отцов – в фольклор.
Призадумался я над словами Гамзо и подумал об ученых, собирающих чудодейственные средства. Владельцам они творили чудеса, а ученым лишь приумножают достаток. Подумал я и об этом бедняге, сокрушенном духом и поставленном на колени, которого Пресвятой, да благословится Он, угнетает муками. Коль можем мы судить человека по деяниям его, ясно, что не за деяния, совершенные в этом воплощении, он наказан. Но мне ли задумываться о таких делах? Человеку вроде меня надо радоваться, что на него покамест Господь не обращает внимания. Провел я рукой по лбу, прогоняя лишние мысли, и вгляделся в человека, сидевшего против меня.
Я вгляделся и увидел, что он склонил голову и ухом припал к стене. Удивило меня это. Время шло, а он не отрывал ухо от стены. Сказал я: кажется, вы слушаете, о чем беседуют между собой камни стены? Глянул он на меня и не сказал ни слова, только вновь напряг слух. И так он сидел: ухо прижато к стене, глаза горят, и кривой глаз, и зрячий, только один полон недоумения, а другой – ярости. Понял я, что слышит он нечто, приводящее его в ярость, и сказал: что вы слышите? Встряхнулся он, как ото сна, и сказал: ничего я не слышу. А вы что-нибудь слышите? Ответил я ему: ничего не слышу. Потер он ухо и сказал: значит, это обман чувств. Порылся он в карманах, вынул табак и положил его, вынул платок и положил его. Потом провел ладонью меж носом и бородой, потом провел пальцами по бороде, потом сказал: а ведь вы говорили, что слыхали шум шагов. Сказал я: когда это я сказал? Сказал он мне: когда это вы сказали? Да совсем недавно сказали. Сказал я: да вы же сказали, что нет ни звука, ни шороха. Сказал он: так я сказал и все еще так думаю, но сказали бы вы сейчас, что слышите шум, я бы спорить не стал. Сказал я: значит, слыхали что-то? Сказал он: не слыхал. Сказал я: коли так, вернемся к нашей прежней беседе. О чем шла речь? Сказал Гамзо: честное слово, не упомню. Сказал я: да неужто вы так пренебрегаете своими словами, что и помнить их не желаете? Сказал он: напротив. Сказал я: что «напротив»? Сказал он: речи Израиля подобны псалмам и гимнам и при повторе утрачивают изначальную прелесть. Что мне пришло в голову: свожу-ка я Гемулу в село Этроз. Сказал я: почему в село Этроз? Сказал он мне: Этроз – это Этрот Гад древних, а этот Этрот Гад в уделе Гада находится, а Гемула – из колена Гада, почувствует родной дух, и вернется к ней здоровье. Никогда не позабуду, как она мне обрадовалась, когда собирался Гади бен Гаим умыкнуть ее, а я упредил его и умыкнул ее. Весь мир я бы отдал, лишь бы еще раз увидеть тот радостный смех на устах Гемулы. Хочу я вас спросить насчет этого доктора, не доктора Грайфенбаха, а доктора Гината, понравилось мне то, что вы о нем рассказывали. Мудрецы наши блаженной памяти говорили: мудр знающий свое место. Если бы не запрет дополнять их суждения, дополнил бы я: а прочим свое место неведомо. И все же дивлюсь я, как это вы живете с ним в одном доме, а его не знаете? Стар он или молод? Как вы оцениваете его книги? Возбудили вы мое любопытство к вещам, о которых я раньше не задумывался. Что это? Сказал я: подумайте, сколько есть ученых с положением, и газетчики послушно печатают им хвалу, а мы о них не задумываемся. А этот мудрец поста не занимает, почетных статей о нем не пишут, а мы все хотим разузнать о нем. И вы, господин Гамзо, обещались прочесть его книги во втором или третьем воплощении и уже в этом воплощении толкуете о нем.
Внезапно целая гамма цветов пробежала по лицу Гамзо. Понемногу исчезли цвета, остался бледный, но он чернел на глазах. Бесформенной глиной казалось его лицо, и из этой бесформенной глины проглядывало изумленье ужаса. Я глянул на него, и волосы мои встали дыбом от страха – отроду не видал я живого человека, на глазах теряющего человеческий облик. Схватил Гамзо меня за руку и сказал: что это? Я сидел и молчал. Я тихо высвободил свою руку, а он и не заметил. Я спросил его: что с вами? Он встряхнулся и улыбнулся в смятении, махнул рукой и сказал: воображение дурачит меня. Сказал я: что вы на это скажете? Сказал он: не знаю, о чем вы говорите. Сказал я ему: насчет лечебницы. Махнул рукой Гамзо и сказал: сейчас мне не до этого. Сказал я: а когда вам будет до этого? Сказал Гамзо: во всяком случае, не сейчас. Стал я расписывать ему, насколько он выиграет, если отвезет жену в лечебницу, и сказал я: хорошо там будет Гемуле, и вы, господин Гамзо, воспрянете духом и вновь пуститесь в путешествия и откроете много тайного и скрытого. В наши дни как бы открывает земля свои закрома и достает все спрятанное там прежними поколениями. И вот вам пример: Гинат открыл вещи, сокровенные в течение тысяч лет, я имею в виду язык эдо и эйнамские гимны, но что мне поминать Гината, ведь и вы открыли древние клады, неведомые нам до сих пор.
Гамзо смотрел на меня, но уши его были в другом месте, то припадал он ухом к двери, то прислушивался у окна, а то припадал ухом к стене. Рассердился я на него и сказал: многогранный вы человек, милейший Гавриэль, и много дел можете делать сразу. Одновременно слушаете вы, о чем говорят между собой дверь, окно и стена, да еще и обращаете внимание на каждое слово простого человека вроде меня. Глянул на меня Гамзо и спросил: что вы сказали? Сказал я ему: ничего не сказал. Сказал он: кажется мне, я слышал разговор. Сказал я сердито: коль так, скажите, на каком языке шел разговор, на языке эдо или на языке эйнам? Увидел Гамзо, что я рассердился, и ответил сдавленным голосом: хотите – верьте, хотите – нет, но говорили на том самом языке. Каком языке? – На языке, на котором Гемула говорила с отцом, на выдуманном в шутку языке. Мои нервы до того расшатались, что я слышу то, что услышать нельзя, еще немного и я скажу, что мне послышался голос Гемулы.
