Огонь - Кузнецов Анатолий (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Витька Белоцерковский? — не поверил ушам Павел.
— Извини, не могу о нём говорить спокойно, спроси кого-нибудь другого, а то я буду необъективен. Я бы таких на месте стрелял!
— Ну и ну!…— пробормотал Павел, прекращая расспросы; от таких характеристик его прямо покоробило, но со своими выводами он не хотел спешить.
В комнате поста содействия стройке печальный художник играл в шахматы с каким-то лохматым и чумазым типом, отпустившим пейсики до самого подбородка. При виде Селезнёва тип нехотя поднялся, расставив ноги, раскачиваясь и заложив руки в карманы.
— Ну, зачем вызывали?
— Ага, явился! Почему вчера не вышел на работу?
— Квартиру искал.
— Полюбуйтесь! Квартиру ищут в нерабочее время!
— А мне жить негде!
— Ты ведь жил у какой-то бабки?
— А я с ней поругался.
— Ну вот, ты с бабкой ругаешься, а я тебе что, квартиру ищи? Ну и что ж теперь?
— В сарае ночевал.
— Так помирись!
— Не помирюсь. У неё взгляды отсталые.
— Ладно…— вздохнул Слава. — Пиши заявление, отдашь Коблицевой, я поддержу… Бежим, Пашка, умоемся, как черти мы стали. Сажа эта, пыль от аглофабрики, подсчитали, ежедневно четыреста тонн вылетает в отход.
— Четыреста тонн?
— Четыреста тонн в атмосферу. Можешь этого не записывать и не отражать: никакой редактор не пропустит.
Уборная была в конце коридора, и там никого не оказалось, только бурно бежала вода из скрученного крана. На двери выделялось глубоко процарапанное химическим карандашом сообщение: «Николай Зотов, старший горновой. Твоя жена гуляет с Ризо, а ты, дурак, ходишь с ней по ресторанам».
— Ноги гудят, — признался Славка. — Вот так на6егаешься туда-обратно!
— Ты бы со своим постом переселился поближе к домне, что ли.
— А мы и так близко. Первый этаж, первая дверь.
— Да, да…— сказал Павел. — Сейчас ты на завком?
— Да, я член завкома. Извини, я тебя не приглашаю, — сказал Слава виновато. — Там будут одни недостатки… сор из избы. В общем… Я откровенно!
— Я и не собирался, — заверил Павел. — Мне нужно что-нибудь почитать, ибо я смотрю и хлопаю ушами. Возьму учебник, проработаю.
— Ну, работай, работай! — одобрил Слава.
Глава 4
От библиотеки веяло суховатой технической строгостью. Хотя в ней, как и во всём здании, было тепло и даже жарко, уюта при этом не ощущалось. Голые учебные столы стояли в три длинных ряда, за каждым зачем-то по два стула, — расчёт на уйму народа, но во всём зале был один-единственный читатель, да и тот забился в дальний угол, сложив на подоконник пальто.
Дубовый барьер отделял читальный зал от собственно библиотеки, стеллажи которой с несметными книгами уходили в тьму. За барьером сидела и что-то писала Женя Павлова. Она подняла глаза, и Павел споткнулся, зацепившись за половик.
Он ожидал всего: что она постарела, располнела, возмужала, поблёкла — всё, что угодно, но, чтобы она стала ослепительной красавицей, не ждал.
Была прежде этакая здоровая, упругая девочка с мальчишескими ухватками, с вечно запачканными руками, оторванными пуговицами, в царапинах и синяках, потому что всюду лезла очертя голову, а сейчас из-за барьера, широко раскрывая глаза, поднималась ему навстречу изящнейшая, тонкая, законченная женщина. Именно филигранная законченность была в ней, та законченность, которую драгоценный камень приобретает после шлифовки мастера.
Она была яркая, словно сошла с цветной обложки модного журнала. Чёрные, как смоль, волосы, уложенные по самой последней моде; большие голубые глаза — редкое сочетание; очень нежный цвет лица; ярко очерченные малиновой помадой губы; пурпурное платье с глубоким вырезом; и в этом вырезе, вокруг изящной, точёной шеи, бронзовое ожерелье с позеленевшими подвесками, словно вчера выкопанное в каком-нибудь древнем кургане. Ошеломлённый Павел в первую минуту говорил какие-то слова, Женя радостно улыбалась, и он радостно улыбался, но всё это без участия его сознания, которое тем временем панически барахталось.
— Да, да, — говорил он, смеясь, — запиши меня в число читателей.
— Надолго ты?
— Не знаю сам.
— Послушай, сколько ж это лет?
— Славка сказал, что ты в библиотеке…
— Где ты остановился? Или ещё нет? Я спрашиваю, потому что у тебя никто не спросит, а у меня знакомые…
— Нет, я в гостинице, спасибо, это всё уже в порядке.
— Ну, я рада!
— Я тоже рад, — сказал он, всё ещё не отрывая от неё глаз, но уже приходя в себя. — Так ярко помню всё: велосипеды, разговоры, споры, а ты готова драться была за Чайковского…
— Чайковский — выше всех.
— Что, и сейчас?
— Конечно!
— Вот где постоянство!
— Я всё твоё читала. В одной книге есть на обложке справка: родился там-то, вырос в Косолучье.
— Скажи мне о себе! Я вспомнил: волосы каштановые были…
— Ну! Крашусь десять лет.
— Очень идёт, ты стала прямо как кинозвезда.
— Спасибо. Только счастья не приносит.
— Ты всё мечтала быть актрисой, потом геологом: Тянь-Шань, Памир, восток Сибири…
Женя грустно улыбнулась.
— Кто не мечтал!
— Да, ты ж ведь и стихи писала. Помнишь, нам читала? И мы орали от восторга, по траве катались. Они сохранились?
— Да ну тебя! — вдруг с досадой сказала Женя, в глазах её мелькнуло раздражение. — Давно я ничего не пишу и ни о чём не мечтаю.
— Привет. Что значит «ни о чём»?
— Нет, вру. Мечтаю. Хочу поехать за границу по туристской путёвке.
— Жень! — сказал он, вспомнив. — А почему ты здесь, в библиотеке, как это вышло?
— Как? Очень просто. Закончила наш «пед», потом Ильин сюда устроил.
— Какой Ильин?
— Ну, мужа брат… Да, ты же не знаешь.
— Не знаю…
И вдруг всё оборвалось. Оба замолчали, и неприятно замолчали, причём Павел начал понимать, что он тому причиной, напомнив, кажется, не то, что нужно, и спрашивая не то, что надо.
— Тебя записать? — спросила Женя, помолчав.
— Да… Понимаешь, мне писать о домне. А в этом деле я профан профаном… Ты можешь дать мне что-нибудь такое, как для школьника, «от печки»?
— Давай твой паспорт.
— У, как строго!
— Ну, по всей форме… Тебе ведь всё равно, а мне — число читателей.
— Всё так, — весело сказал он, отдавая паспорт, и всё-таки почувствовал укол обиды.
— Ты случайно зашёл? Или знал, что я здесь?
— А мне Славка Селезнёв сказал.
— Мне неприятен этот тип, Славка. Ты начал уже с ним водиться?
— Полдня ходили по заводу. Я только ведь приехал…
— Да, — сказала она рассеянно. — Заполни эту вот анкетку.
Тут пришёл из дальнего угла читатель, стал требовать какие-то таблицы, непременно «Металлургиздата», последнее издание, потому что все другие «похабно устарели», и Женя поспешно, слишком поспешно, чуть ли не угодливо бросилась искать, а Павел машинально заполнил анкетку, получил обратно паспорт и спохватился, что не понаблюдал, как его Женя листала, потому что когда женщине попадает в руки мужской паспорт, она непременно хоть мельком взглянет на некоторые страницы.
Он хотел ещё говорить с ней, но читатель мешал. Женя небрежно сунула Павлу растрёпанное «Доменное производство», продолжая заниматься с читателем, лицо её вытянулось, став непроницаемо-усталым. Павел покрутил в руках книгу, постоял. Грохнула дверь, ворвались два чрезвычайно пижонистых молодых инженера, чуть не с порога потребовавших срочно-пожарно что-то о флюсах… А сами смотрели на Женю оценивающе-жадными глазами. Она изящно ходила, чуть покачивая бёдрами, вдоль стеллажей, прекрасно зная, что на неё смотрят, и как на неё смотрят, и каково от неё впечатление, и что от флюсов трёп перекинется на темы, от металлургии далёкие.
Павел выбрал себе стол, устроился у окна с раскалённой батареей под ним. Окно выходило на площадь перед заводскими воротами, пустынную в этот час. Пошёл снег, густо повалил хлопьями, значит, потеплеет. Павел развернув книгу и принялся за работу.
