Тень ветра - Сафон Карлос Руис (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Автомобиль рывком тронулся с места. Мы выехали на шоссе и довольно долго молчали.
– Я хочу, чтобы ты знал: мне очень жаль сеньору Монфорт.
Эти слова в его устах прозвучали для меня как непристойность.
– Я вам очень признателен за то, что вы тогда спасли мне жизнь, но должен сказать, что мне глубоко наплевать на ваши сожаления, сеньор Энрике Паласиос.
– Я не такой, как ты думаешь, Даниель. Мне бы очень хотелось помочь тебе.
– Если вы рассчитываете, что я скажу, где Фермин, то можете высадить меня прямо сейчас.
– Меня абсолютно не интересует, где твой друг. Я сейчас не на службе.
– Ты мне не доверяешь, и я тебя не виню. Но по крайне мере выслушай меня. Все зашло слишком далеко. Эта женщина не должна была погибнуть. Прошу тебя, не лезь в это дело и навсегда забудь о существовании того человека, Каракса.
– Вы говорите так, будто я могу что-то изменить. Я всего лишь зритель. А представление разыгрываете вы и ваш шеф.
– Я сыт по горло похоронами, Даниель. И не имею ни малейшего желания присутствовать на твоих тоже.
– Тем лучше, вас никто и не приглашает.
– Я говорю серьезно.
– Я тоже. Будьте любезны остановиться, я выйду.
– Через пару минут мы будем на бульваре Колумба.
– Это не имеет значения. От вашей машины несет смертью, так же как и от вас. Дайте мне выйти.
Паласиос сбавил ход и притормозил у обочины. Я вышел из машины и захлопнул дверцу, стараясь избежать его взгляда. Я ожидал, что он тут же уедет, но полицейский не торопился трогать с места и даже опустил стекло. Мне показалось, что я прочел на его лице искренность, даже боль, но все же я не мог поверить своим глазам.
– Нурия Монфорт умерла у меня на руках, Даниель, – сказал он. – Мне кажется, ее последние слова предназначались тебе.
– Что она сказала? – от холода у меня перехватило Дыхание. – Она упомянула мое имя?
– Она бредила, но, думаю, она имела в виду тебя. В последний момент она сказала, что есть тюрьмы пострашнее слов. Потом, перед самой смертью, она попросила передать тебе, чтобы ты ее отпустил. Я ошарашенно взглянул на него:
– Кого отпустил?
– Какую-то Пенелопу. Я решил, что это, должно быть, твоя невеста.
Паласиос наклонил голову, и автомобиль исчез в темноте. Я стоял, ошеломленный, глядя, как огни машины растворяются в сине-алых сумерках. Спустя мгновение я уже брел по направлению к бульвару Колумба, твердя про себя последние слова Нурии Монфорт и не находя в них смысла. Дойдя до площади Порталь де ла Пас, я остановился посмотреть на волнорезы возле причала для прогулочных катеров. Я присел на ступеньки, ведущие к мутной воде, в том самом месте, где одной изжитой много лет назад ночью впервые увидел Лаина Кубера, человека без лица.
– Есть тюрьмы пострашнее слов, – прошептал я.
Я внезапно понял, что слова Нурии Монфорт предназначались не мне. Не я должен был отпустить Пенелопу. В своей последней просьбе она обращалась не ко мне, незнакомцу, а к человеку, которого она тайно любила пятнадцать лет, – Хулиану Караксу.
44
Я добрался до площади Сан Фелипе Нери, когда совсем стемнело. Скамья, на которой мне впервые встретилась Нурия Монфорт, все так же стояла там, под фонарем, вся покрытая, словно татуировками, именами влюбленных, бранными словами и обещаниями, вырезанными перочинным ножом. Я поднял взгляд туда, где на третьем этаже была квартира Нурии, и вдруг заметил в окне подрагивающие медно-красные отблески. Это горела свеча.
В темном подъезде я поднимался по лестнице на ощупь. Когда, наконец, я добрался до лестничной площадки третьего этажа, руки у меня дрожали. Узкая полоска красноватого света просачивалась из-под неплотно прикрытой двери. Взявшись за ручку, я на секунду замер, прислушиваясь. Мне показалось, будто из квартиры доносятся чьи-то вздохи и шепот. На мгновение я представил, что, если открою эту дверь, там, по ту сторону жизни, я найду Нурию, поджидающую меня на том самом месте, где я ее оставил, сидящую, подобрав под себя ноги, у балкона, с сигаретой в руке. Осторожно, боясь ее побеспокоить, я толкнул дверь и вошел. Занавеси на балконе всколыхнулись от порыва ветра. Какой-то человек неподвижно сидел у окна. Его лицо было едва различимо в свете свечи, которую он держал в руке. Светлая капля, вспыхнув в колеблющемся свете, скатилась по его щеке, блестящая, словно свежая смола, и упала ему на колени. Исаак Монфор поднял голову. Его лицо было изборождено следами слез.
– Я не видел вас на похоронах, – произнес я.
Он молча покачал головой, вытирая глаза отворотом пиджака.
– Нурии там не было, – прошептал он, спустя мгновение. – Мертвые никогда не приходят на собственные похороны.
Он огляделся вокруг, словно желая показать мне, что его дочь сейчас здесь, в этой комнате, сидит вместе с нами в этих сумерках и слушает наш разговор.
– Знаете, я ведь ни разу не был в этом доме, – сказал он. – Когда мы встречались, Нурия всегда сама приходила ко мне. «Так будет лучше для вас, отец, – говорила она. – Зачем вам подниматься по лестнице?» А я ей всегда отвечал: «Ладно, раз не приглашаешь, я не буду приходить». Она возражала: «Вы не нуждаетесь в приглашении, отец, приглашают ведь только малознакомых. Вы можете прийти когда пожелаете». За эти пятнадцать лет я ни разу не зашел к ней. Я всегда считал, что она выбрала для житья скверный район. Мало света, да и дом совсем старый. Она лишь молча соглашалась. Так же, как когда я ей говорил, что она выбрала скверную жизнь. Малообеспеченное будущее, муж без определенной профессии и капитала. Забавно, что мы осуждаем других и даже не понимаем, как жалко, глупо наше к ним снисхождение, до тех пор пока не потеряем их, пока их у нас не отнимут. А их отнимают, потому что они никогда нам и не принадлежали…
Голос старика, лишенный привычной иронии, заполнил комнату, и этот дребезжащий звук казался таким же старым, как и взгляд.
– Нурия вас очень любила, Исаак. Не сомневайтесь в этом. И мне кажется, она знала, что вы тоже ее любите, – начал я.
Старый Исаак снова покачал головой. Он улыбался, но безудержные слезы все катились по его лицу.
– Возможно, она любила меня, по-своему, так же, как я по-своему любил ее. Но мы совсем не знали друг друга. Наверное, потому, что я никогда не позволял ей узнать меня и никогда не сделал ни единого шага, чтобы узнать ее. Мы проводили жизнь, как двое незнакомцев, которые встречаются каждый день и из вежливости здороваются. Думаю, она умерла, так и не простив меня.
– Исаак, я вас уверяю, что…
– Вы молоды и упорны, Даниель, однако, хотя я пьян и порой не понимаю, что говорю, вы еще не научились лгать так умело, чтобы обмануть старика, чье сердце истерзано невзгодами.
Я опустил глаза.
– В полиции говорят, будто человек, убивший ее, ваш друг, – бесстрастно произнес Исаак.
– В полиции лгут. Он кивнул:
– Я так и знал.
– Я вас уверяю, что…
– Не стоит, Даниель. Я знаю, что вы говорите правду. – Исаак достал из кармана пальто какой-то конверт. – Вечером перед смертью Нурия пришла навестить меня, как она это делала уже многие годы. Мы, как обычно, пообедали в кафе на улице Гуардиа, куда я водил ее еще ребенком. Мы всегда говорили о книгах, о старых книгах. Иногда она рассказывала мне о своей работе, мелочи, ничего не значащие детали, которые обычно рассказывают случайному попутчику в автобусе… Однажды она сказала, что ей кажется, будто я разочаровался в ней. Я спросил, откуда взялась столь нелепая мысль. «Я прочла это в ваших глазах, отец», – ответила она. Никогда в жизни мне не приходило в голову, что, возможно, сам я разочаровывал ее куда больше. Порой мы принимаем людей вокруг нас за лотерейные билеты, которые служат лишь для того, чтобы осуществить наши абсурдные мечты.
– Исаак, при всем моем уважении, вы совершенно пьяны и не понимаете, что говорите.
– Вино превращает умного человека в дурака, а глупого – в мудреца. Я знаю достаточно, чтобы понять, что моя собственная дочь никогда мне не доверяла. Она больше верила вам, Даниель, а ведь она видела вас лишь раз-другой.
