Тень ветра - Сафон Карлос Руис (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗

Я начал было перечитывать записку, но тут кто-то постучал в дверь уборной.

– Можно? – спросил незнакомый голос.

У меня едва не выскочило сердце. Не зная, что еще предпринять, я скатал записку в шарик и сунул его в рот. Дернув за цепочку, под шум сливающейся воды я быстро проглотил комок. У него был привкус воска и леденцов «Сугус». Открыв дверь, я натолкнулся на змеиную улыбку агента полиции, которого несколькими мгновениями ранее видел на посту у дверей книжной лавки.

– Вы уж меня простите. Не пойму, может, это из-за того, что весь день слушаю шум дождя, но я едва не обмочился, если не сказать хуже…

– Только этого не хватало, – пробормотал я, пропуская его. – Уборная в вашем распоряжении.

– Благодарствую.

Агент, который в свете электрической лампочки показался мне похожим на хорька, оглядел меня с головы до ног. Взгляд, скользнув по трубе канализации, вопрошающе замер, наткнувшись на молитвенник у меня в руках.

– Я, видите ли, если чего-нибудь не почитаю, никак не могу управиться.

– Со мной то же самое. А потом еще будут говорить, что испанцы перестали читать! Не одолжите?

– Вот здесь, на бачке, последний лауреат Премии критики [98], – оборвал я его на полуслове. – Проверенное средство.

Я вышел, стараясь сохранить достоинство, и присоединился к отцу, который уже приготовил мне чашку кофе с молоком.

– А этому что было нужно? – спросил я.

– Он уверил меня, что вот-вот наложит в штаны. Что мне оставалось делать?

– Не пускать – сразу бы согрелся. Отец нахмурился.

– Если ты не против, я пойду наверх.

– Разумеется. И переоденься в сухое, а не то подхватишь воспаление легких.

В нашей квартире было холодно и тихо. Я вошел в свою комнату и осторожно выглянул в окно. Второй агент все еще был внизу, у дверей церкви Святой Анны. Скинув промокшую одежду, я нырнул в теплую пижаму и халат, принадлежавший когда-то моему деду. Вытянувшись на кровати и даже не потрудившись зажечь лампу, я погрузился в сумерки, слушая звуки дождя, барабанившего по стеклам. Я закрыл глаза и попытался собрать воедино образ и запах Беа и свои ощущения от нее. Накануне ночью я не спал ни минуты, и вскоре усталость без труда поборола меня. Во сне я видел, как смерть, закутанная в облако тумана, верхом мчалась по небу над Барселоной, а ее призрачный шлейф нависал над башнями и крышами, и с него на черных нитях ниспадали маленькие белые гробы, осыпанные черными цветами, на лепестках которых кровью проступало имя Нурии Монфорт.

Я проснулся, едва серый рассвет забрезжил за запотевшими окнами. Тепло одевшись и натянув высокие ботинки, я украдкой пробрался в коридор, чуть ли не на ощупь пересек квартиру и выскользнул за дверь. Вдали, на Лас-Рамблас, уже светились витрины газетных киосков. Подойдя к тому, что стоял на углу улицы Тальерс, я купил утреннюю газету, пахнувшую свежей типографской краской. Быстро пролистал несколько страниц, пока не натолкнулся на раздел некрологов. Имя Нурии Монфорт уже покоилось здесь, словно погребенное под отпечатанным крестом, и я вдруг почувствовал, как буквы запрыгали у меня перед глазами. Сунув сложенную пополам газету под мышку, я быстро пошел прочь. Похороны были назначены на четыре часа дня, на кладбище Монтжуик. Сделав большой крюк, я вернулся домой. Отец все еще спал, и я поднялся к себе. Сев за письменный стол, я достал из футляра «майнстерштюковскую» ручку, взял чистый лист бумаги и уже приготовился было отдаться во власть пера, но – в моей руке ему не о чем было возвестить. Тщетно пытался я собрать воедино слова, которые мог посвятить Нурии Монфорт. Помимо собственного бессилия написать или почувствовать что-либо, я ощущал необъяснимый ужас от сознания того, что ее больше нет, что она умерла, как цветок, вырванный с корнем. Я знал, что однажды, спустя месяцы или годы, она вернется ко мне, знал, что всегда буду вспоминать о ней как о чем-то незнакомом, странном, как это бывает с образами, которые тебе не принадлежат, хранить и не знать, достоин ли я этих воспоминаний. Ты уходишь во тьму, подумал я. Уходишь так же, как жила.

43

Около трех часов дня я сел в автобус на бульваре Колумба, чтобы добраться до кладбища Монтжуик. За окнами проплывал лес мачт и флагов, реявших над гаванью в порту. Полупустой автобус обогнул холм Монтжуик и направился по дороге, ведущей к восточным воротам кладбища. В конце маршрута я остался в автобусе один.

– Во сколько последний рейс? – спросил я водителя, выходя на конечной остановке.

– В половине пятого.

Водитель высадил меня у самых ворот. Туман окутывал кипарисовую аллею. Отсюда, с подножия холма, смутно вырисовывался бесконечный город мертвых, поднимавшийся по склонам до самой его вершины. Бульвары могил, проспекты надгробий и переулки мавзолеев, башни, увенчанные скорбящими ангелами, и леса гробниц. Этот город мертвых был некрополем дворцов, усыпальницей величественных мавзолеев, на страже которых стояли армии замшелых каменных статуй, утопавших в жидкой грязи. Я глубоко вздохнул и углубился в этот лабиринт. Могила моей матери находилась в сотне метров от главной аллеи, с обеих сторон обрамленной каменными свидетельствами смерти и скорби. На каждом шагу ощущались холод, пустота и угнетающая энергия этого места, безмолвный ужас забытых лиц, запечатленных на старых портретах в окружении свечей и мертвых цветов. Вдали я разглядел огни газовых фонарей, зажженных вокруг свежевырытой могилы. На фоне пепельно-серого неба четко выделялись силуэты полудюжины человек. Я ускорил шаг и остановился там, откуда слышался голос священника.

Гроб, сбитый из неструганных сосновых досок, покоился в грязи. Возле него стояли, опираясь на лопаты, двое могильщиков. Я сосчитал присутствующих. Старый Исаак, хранитель Кладбища Забытых Книг, не пришел на похороны собственной дочери. Я узнал соседку из квартиры напротив, которая всхлипывала, мелко тряся головой, в то время как какой-то жалкого вида мужчина утешал ее, гладя по спине. Должно быть, муж, решил я. Рядом с ними стояла с букетом цветов женщина лет сорока, одетая в серое. Она молча плакала, сжав губы и стараясь отвести взгляд от могильной ямы. Прежде я никогда ее не видел. В стороне от всех, закутавшись в темный плащ и держа в руке шляпу, стоял полицейский, который накануне спас мне жизнь. Паласиос. Он поднял глаза и несколько секунд пристально смотрел на меня, не моргая. Скорбную тишину нарушали лишь слова священника, глухие, лишенные смысла. Я смотрел на гроб, забрызганный липкой грязью, представил ее лежащей там, внутри, и даже не заметил, что плачу, пока незнакомка не подошла ко мне и не протянула цветок из своего букета. Когда все уже начали расходиться, я все еще стоял у края могилы. По знаку священника могильщики принялись за работу при свете газовых фонарей. Спрятав цветок в карман пальто, я молча пошел прочь, так и не найдя в себе сил вслух произнести слова, что жили в моей душе.

Смеркалось, когда я добрался до выхода и понял, что, скорее всего, уже опоздал на последний автобус. Настроившись на длительную пешую прогулку вдоль кладбищенской стены, я зашагал по дороге, ведущей в Барселону. В двадцати метрах от ворот был припаркован черный автомобиль с зажженными фарами. За рулем сидел какой-то мужчина и курил. Поравнявшись с ним, я увидел, что это был Паласиос, который тут же открыл дверцу и знаком пригласил меня сесть.

– Садись, я подброшу тебя до дома. В это время здесь нет ни автобусов, ни такси.

Я секунду поколебался:

– Предпочитаю прогуляться.

– Не говори глупости. Садись.

Он говорил тоном человека, привыкшего командовать и не сомневающегося, что ему тут же подчинятся.

– Пожалуйста, – добавил он.

Я сел в машину, и полицейский завел мотор.

– Энрике Паласиос, – представился он, протягивая мне руку.

Я не ответил на его рукопожатие.

– Высадите меня на бульваре Колумба, дальше я сам доберусь.