Прибой и берега - Юнсон Эйвинд (электронные книги бесплатно .TXT) 📗

Он выстраивал сюжет. За этим приключением должно последовать еще одно, а может, даже два, нельзя же закончить преисподней и бросить их там. Потом надо будет держаться ближе к действительности, думал он. Но разве я знаю, пригрезилось мне все это или я в самом деле побывал в Аиде? Иногда я твердо знаю, что был на краю преисподней.

Он выстраивал сюжет. Мне надо вернуться назад к Кирке, думал он, не могу же я сказать, что я лежал больной и бредил, я должен странствовать, должен совершить странствие в Аид и вернуться к ней, чтобы она остерегла меня насчет стада Гелиоса, и потом снова пуститься в путь — иначе я не смогу объяснить, почему погибли мои люди. Они могли бы погибнуть в преисподней. Но я должен предоставить им еще одну возможность.

Повествование, лежавшее впереди Рассказчика, тянуло его к себе, затягивало в себя. Половиной своего существа он рвался туда — в преисподнюю, в зловещий, проклятый, безнадежный и безвозвратный мир. Он знал: я еще ни разу не достиг глубин собственной преисподней. Даже в бреду я туда не сходил. Я приблизился к ее вратам, я сидел у лужи с черной кровью, куда всыпал смешанную с медом муку, и ждал. Но я не сошел в Царство Теней. Это тени поднялись ко мне. Я вопросил о своей судьбе, но внятного ответа не получил. Это моя надежда, мои желания ответили мне: в один прекрасный день ты возвратишься домой. Быть может, там ты найдешь счастье. А может, тебя там ждет борьба. В сновидении я увидел мать, она сказала мне, что умерла, умерла от тоски по мне. Быть может, это правда. Чего ради сон будет лгать? Но стоит ли мне рассказывать здесь о матери? Это им неинтересно. Это не подкрепит их доверия ко мне, и они не дадут мне за это больше подарков. А может, это их растрогает?

Он выстраивал сюжет. Выбрал имя.

— Когда мы жили у Кирки, был среди нас один молодой человек, звали его Эльпенор, и был он редкий растяпа. Во время прощального пиршества он напился пьяным и полез на крышу: то ли ему захотелось подышать свежим воздухом, то ли он погнался за какой-то рабыней, а может, ему просто захотелось вздремнуть. Так или иначе, он сорвался с кровельной площадки и раскроил себе череп. Но мы торопились в путь и не успели предать его земле.

Он сочинял. Он строил повествование по образцу южных и восточных, финикийских и египетских легенд, наслаждаясь радостью творчества и в то же время попадая в плен собственного рассказа.

— Целый день шли мы на юг под парусом и на веслах, — говорил он. — Мои люди были напуганы, но им пришлось следовать за мной. К вечеру мы прибыли в страну киммерийцев [89], окутанную вечной мглой. Мы втащили судно на песок и некоторое время брели вдоль берега великой Реки Смерти. Брели в сером тумане среди серых далей. Приказав моим спутникам ждать, я взял с собой только мужа по имени Перимед и трусливого беднягу Эврилоха, чтобы они помогли мне донести до места жертвенных животных и прочие дары, и наконец мы добрались до Спуска вниз. И тут я сделал все, как наказала Кирка. Мечом я выкопал яму в два локтя шириной и в два длиной, совершил жертвоприношение, налив туда медвяную смесь, сладкое вино и насыпав ячменной муки, а потом Эврилоху пришлось помочь Перимеду — тот лучше всех среди нас умел закалывать животных — отсечь голову намеченным жертвам (а были это черный баран и черная овца), чтобы кровь их стекла в яму. Когда все было исполнено, я отослал моих помощников, приказав им ждать меня в отдалении. А сам воззвал к теням умерших.

Он сделал паузу, поднял кубок, но, не прикоснувшись к вину, отставил кубок на стол.

— Они вырвались из черного провала, словно туман, словно дымка испарений, которая осенними вечерами висит над низкой луговиной, — сказал он. — Лиц у них не было, не было тела, или, вернее, лица их и весь их облик непрерывно, непрестанно менялись. Из этой туманной дымки неслось бормотанье, вздохи, кашель и стенания, я слышал какой-то сип и вой, похожий на голоса одержимых демоном, тихие стоны и злобные крики, что-то гудело, ворчало, грозило, молило, ревело и…

Он искал еще слов.

— И я догадался, что это все рабы, жившие когда-то на земле, — сказал он.

И тут же понял, что совершил промах: он прочел это по лицу Алкиноя. Во дворе оживленно затопали, стали прокашливаться, перешептываться, зловещая атмосфера преисподней сразу нарушилась.

— Разве в Аиде есть рабы? — высоко вздернул брови Алкиной. — Разве рабы попадают в Аид? Никогда такого не слышал! Я лично всегда считал, что рабов зарывают в землю и они там и остаются. Я думал, только выдающиеся смертные попадают в Аид. А рабы не принадлежат к числу достойных покойников, к числу настоящих покойников, это просто мертвые рабы, разве не так? Что им делать в Аиде?

Рассказ подвергся столь явной критике, что надо было внести в него поправки, и Странник стал выкручиваться.

— Они попадают в Аид, — сказал он, — некоторые из них, но, конечно, не все. Неверные, ленивые, негодные рабы со всего света попадают туда и терпят там самые жестокие мучения. И вот они первыми вырвались вперед и хотели испить приготовленной мною жертвенной крови, но я, само собой, поставил их на место и мечом отогнал прочь. Конечно, рабы никогда или почти никогда не упоминаются ни в песнях, ни в хрониках, они не появляются даже в сновидениях, или, во всяком случае, очень редко, но здесь они оказались. Впрочем, повторяю, они и в Аиде играли, понятное дело, самую ничтожную роль.

Он заметил, что Алкиной бросил взгляд в сторону темного дверного проема, в сторону тех, кто слушал в темноте, в сторону той разношерстной публики, что собралась во дворе.

— Это были дурные рабы, те, что бунтовали против своих законных владельцев, — объяснил Рассказчик. — Они были родом из дальних стран на юге и востоке, это не были ахейские рабы, и они были приговорены к тому, чтобы вечно терпеть поражение, они терпели поражение каждый день, их истязали бичом и морили голодом в Аиде. Они же оскорбили богов, — сказал он. — И они были просто-напросто туманом. Вонючим дымным облаком, которое выбивается из земли.

Так он разделался с рабами в рассказе, но в нем самом давняя мысль засела крепко, отделаться от нее он не мог. Она пришла ему в голову однажды после падения Трои. И мысль была вот какая: рабы, составлявшие пехоту, и те, что правили колесницами, погибали наравне с героями. Вернее, погибали чаще. Их было так легко убивать.

— Собственно говоря, можно считать, что рабов в Аиде нет, — продолжал он. — Правда, тени, туман, поваливший мне навстречу, состоял из рабов, превращенных в туман, но, весьма возможно, это потому, что многие выдающиеся покойники захватили с собой в Аид своих слуг. Впрочем, в точности я утверждать не берусь.

Он решил преподнести им Царство Теней в привычном для них облике и потому стал придерживаться легенд.

— Я, конечно, не видел ничего из того, что происходит в глубине, но кое о чем догадался, слыша вздохи и стенания. Я представил себе, как Сизиф катит в гору свой камень, обливаясь потом, с ногами в крови, — катит его к вершине, а камень снова срывается вниз, и мне казалось, что я воочию вижу, как Тантал с пересохшими губами, мучимый такой жаждой, какой не испытывал еще никто из смертных, стоит по горло в чистом озере — представляете, свежая холодная питьевая вода в знойный летний день! — сказал он и поднял свой кубок, и многие повторили его движение. — Но стоит ему приблизить к поверхности воды свои растрескавшиеся губы, и вода опускается, он наклоняется ниже, но вода еще быстрее убегает от него, он падает на колени, он ложится на живот на дно ямы, но вода ушла в землю, и губы его касаются сухой глины, растрескавшейся, как они сами. А когда он хочет дотянуться до плодов, которые висят над его головой, или протянуть руку к блюдам с жарким, стоящим с ним рядом, то они взмывают ввысь или ускользают в сторону, едва он коснется их кончиками пальцев.

Во дворе так громко сглотнули слюну, что было слышно в зале, на столах зазвенели кубки. Алкиной поставил на стол бокал, глаза царя повеселели, и он сказал: