Яма слепых - Редол Антонио Алвес (прочитать книгу TXT) 📗
Когда же они стали одевать труп, Руй свистел вовсю. Одевание было делом нелегким.
Чтобы время шло менее заметно, Руй рассказывал бальзаматору о жизни деда. А бальзаматор Рую – политические анекдоты.
Оба посмеивались, хотя бывший хозяин Алдебарана не всегда любил подобные шутки. Однако сам, бывало, рассказывал забавные истории.
К ночи работа была почти закончена. Оставались разве что мелкие доделки. На голову деда – храни его господь! – Руй Диого надел шляпу и тут обратил внимание, что дед зелен, очень зелен. Это натолкнуло его на гениальную идею: он спустился к Жене, взял у нее все необходимое для наведения красоты – карандаши, пудру, румяна – и стал подкрашивать лицо деда, стараясь придать ему красновато-загорелый оттенок. Потом нарумянил ему щеки, растирая румяна пальцами, и пришел в восторг от потрясающего эффекта, полученного после приложенных стараний. Подкрасил губы, нарисовал прикрытые упавшими волосами брови и, отойдя на шаг, решил, что все готово. Руй Диого прищурил свои голубые глаза, чуть заметно кивнул головой и сказал:
– Превосходно! Превосходно!
– Не хватает только, чтобы он заговорил, – сказал бальзаматор, тоже пораженный результатами совместного труда.
– Нет, он просто живой! – сказал Руй, понизив голос. – Живой, как для нас, гак и для всех остальных. Мой дед не может умереть!..
Ему действительно оставалось только ожить, в чем, впрочем, никакой необходимости не было, особенно теперь, когда слуги и вассалы вернулись домой, усталые от здравиц во славу чужих побед. На улицах даже листва замерла, не шевелилась.
Бальзаматор вымыл руки и сказал:
– Старайтесь держать его подальше от солнечных лучей. Пройдя через стекло, луч солнца может воспламенить его… Помните, стекло сделано руками рабочих.
– Может, опустить занавеску? – спросил Руй Диого. – В ней спасение…
Бальзаматор кивнул головой и сделал новое предостережение:
– И не открывайте окон. Свежий воздух для вашего деда и нашего хозяина губителен.
– Есть опасность, что он простудится? – пошутил Руй Диого.
– Нет, много хуже. Берегите его от воздуха, именно от свежего воздуха…
Озабоченный Руй заткнул все имевшиеся в окнах щели газетами. Бальзаматор улыбнулся, считая его действия излишними. Однако все-таки стал сам ему помогать, так как цена за труд, на которой они сошлись, была вполне приличной.
Руй Диого оплатил его труд и обещание хранить тайну золотом и распрощался с ним, еще раз оглядев деда. На что бальзаматор заметил, уже берясь за ручку двери:
– И опрыскивайте его эфиром время от времени. Он будет еще живее.
И вот во славу почитаемых мертвецов Диого Релвас застыл на стуле, который точил жучок-древоточец, точил безжалостный бездельник. Похоже, злодей смеялся над ними.
– Самое ужасное для меня – это невозможность оплакать его смерть!
– Но он же жив, ваша милость! – напомнил ему бальзаматор с неожиданной веселостью.
– Да, жив, как и мы… – И под влиянием выпитого виски Руй доверительно сказал бальзаматору: – Между нами, старина, мы все мертвы.
– Это единственный способ прожить жизнь счастливо, – согласился бальзаматор, в душе не очень-то веря сказанному.
Глава VI. Связь поколений
Между тем большего одиночества, чем у Руя, не было, пожалуй, ни у кого. Семья от него отдалилась. Он чувствовал враждебность каждого, даже собственной жены, когда та со слащавым выражением лица интересовалась:
– Ну, как дед, как он себя чувствует?
Явно давая понять ему подтекст сказанного: «Когда же, наконец, этот тип умрет? Ведь ему уже сто минуло. Он что, не желает на тот свет вообще?…»
Неблагодарные, мерзавцы… Дед работал для них всю жизнь не покладая рук! Вот вам благодарность! Стоило бы их бросить на произвол судьбы и посмотреть, что из того получится. Но нет, он взвалил на себя нелегкую миссию и должен – он поклялся, что никогда от нее не откажется, – выполнить ее, хоть сознавал, что благодарности за жертву, которую он приносил, ждать нечего. Ведь он был связующим звеном шести поколений, с которыми будет спорить, убеждать и выражать их убеждения. И если возникнет необходимость – будет против них, ведь он абсолютно уверен: что бы он ни делал, он делает ради них.
В конце дня, как и раньше, он поднимался в Башню и запирался в ней. Он шел на встречу с прошлым.
Входя, он дурел от спертого воздуха, но потом привыкал, делая все то, что делал, бывало, здесь, когда беседовал с дедом. Руй Диого видел, что за ним следили, следили отовсюду, откуда было можно следить, за тем, что делается в Башне. Но он был тверд и часами пребывал здесь, стоя в почтительной позе перед сидящим у окна набальзамированным Диого Релвасом.
Он снимал с него шляпу, опрыскивал его эфиром, чистил щеткой его волосы и бороду, чтобы не дай бог они не приняли вид старой соломы. Потом поднимал занавеску, чтобы все могли видеть их беседующими, оставляя занавешенным выходящее на запад окно, чтобы жаркие лучи солнца не испепелили деда.
– Вот и мы! – говорил он еще раз.
Всегда находящиеся здесь прадед и прапрадед, явно интересуясь земледелием, присутствовали при их встрече. Руй Диого любил их слушать. Они всегда могли высказать свое мнение, хотя и поварчивали, что он единственный и неограниченный хозяин всех земель, слуг и скота.
Руй Диого открывал папку и, выкладывая бумаги на стол, давал им отчет во всех делах. Однако последнее слово было за дедом Диого. И только ради того, чтобы не утомлять его, Руй сам подписывал бумаги, подделывая его размашистый неровный почерк. Теперь он писал почерком деда лучше, чем своим собственным. И когда проверял что-либо, то смотрелся в зеркало, видя в нем глядевшее на него лицо Диого Релваса. Они теперь были похожи во всем. Разве только цвет волос да глаз отличал одного от другого.
Прапрадед Кнут начинал разговор, как только понимал, что дела бумажные окончены:
– Ну?! Как ты?
– Продолжаю тянуть лямку. С каждым днем становится труднее. Мир потерял голову, и только я еще ее сохраняю.
– Это хорошо, – соглашался самый старший Релвас. – Но что говорит мир?
– Бог мой, что он может говорить! – включался прадед Жоан де Менезес Релвас, самый молодой из всех, так как лицом он не менялся с тех самых пор, как умер от несчастного случая. – Для португальцев злословие – дело обычное. Пусть себе болтают, что им хочется.
– И когда ты только перестанешь быть добрым малым? – бросал в его сторону старый хрыч.
Диого Релвас подмигивал Рую, и оба они улыбались, приходя в восторг от перебранки Кнута с сыном. Это было делом обычным. Они всегда сцеплялись, хотя ясно было, что безумно любили друг друга.
– Я не изменюсь, – отвечал Жоан. – До конца буду либералом.
– И многого этим достигнешь? Давай, давай! А мы посмотрим. Вот Руй Диого нам еще расскажет, куда зайдут португальцы по этой самой дорожке…
– Вы правы… Португальцы не готовы к восприятию либерализма. Они не знают, что с ним делать. Злоупотребляют им.
– Но мы народ особый! – кричал ему прадед.
– Конечно, тут и говорить нечего. Это очевидно, – соглашались все.
– Вот именно, – заключил Диого Релвас, сидя на стуле. – Мы народ с большой политической интуицией. – И, доверительно, Рую Диого: – Бездельники неблагодарные…
Спор разгорался, но без желчи. Однако для Руя Диого последнее слово всегда было за Диого Релвасом.
– Нам, слава богу, всегда удавалось сохранить равновесие. За все свое существование Алдебаран и пятидесяти лет не страдал от чужих идей. За столько веков – это примечательно! Я сам, надо сказать правду, жаловался несколько раз безо всякого основания. Это говорит за го, что наш народ самый независимый, самый самостоятельный, ведь никто другой не может похвастаться такой уравновешенностью, таким уважением к традициям. И пусть многие, возможно досадующие на эту нашу уравновешенность, считают нас живущими в глухомани консерваторами…
– Это же похвала! – вставил Кнут.
