Аэропорт - Хейли Артур (книга регистрации .txt) 📗
— Приходится верить вам на слово.
— Вовсе нет. Есть множество тому примеров. Рабство было уничтожено, потому что люди научились уважать человеческую личность. По той же причине перестали казнить детей и был установлен хабеас корпус, и теперь люди хотят достичь справедливости для всех или по возможности приблизиться к этому. И в наше время большинство тех, кто выступает против смертной казни, хотят того же, не столько в интересах казнимого, сколько в интересах общества, которое, отнимая у человека — у любого человека — жизнь, тем самым наносит непоправимый вред себе, то есть каждому из нас.
Хэррис умолк. Наклонившись вперёд так, что натянулись ремни, он всматривался из полумрака кабины в окружавшую их ночь. В ярком свете луны чётко выступали громады облаков далеко внизу. При такой сплошной облачности — вплоть до середины Атлантического океана, согласно сводке — земли не будет видно на всём пути их следования. Где-то на несколько тысяч футов ниже промелькнули огни самолёта, летевшего в противоположном направлении, и скрылись.
Второй пилот Сай Джордан, подавшись к дросселям, увеличил подачу топлива двигателям, так как самолёт набирал высоту.
Димирест подождал, пока Джордан закончит, и снова обратился к Хэррису:
— Но аборт — это не смертная казнь.
— Не скажите, — возразил Хэррис. — Если вдуматься, то можно прийти к иному выводу. И в том и в другом случае речь Идёт об уважении к человеческой жизни, жизни отдельного индивидуума, о том, каким путём развивалась и будет развиваться цивилизация. Не странно ли, что мы ратуем за отмену смертной казни и одновременно за разрешение абортов. И никто не замечает, насколько это нелепо: требовать уважения к человеческой жизни и в то же время распоряжаться ею как вещью, лишённой ценности.
Димиресту вспомнились слова, сказанные им этим вечером Гвен, и он повторил их снова:
— Нерожденное дитя ещё не наделено жизнью. Это не индивидуум, это эмбрион.
— А позвольте узнать, видели вы когда-нибудь абортированного ребёнка? — спросил Хэррис. — То, что вынуто из чрева?
— Нет, не видел.
— А мне довелось однажды. Он лежал в стеклянной банке с формальдегидом в шкафу у моего приятеля-доктора. Не знаю, откуда он у него взялся, только приятель сказал мне, что если бы жизнь этого эмбриона не оборвали, если бы его не абортировали, получился бы нормальный ребёнок, мальчик. Да, это был эмбрион, как вы изволили выразиться, и вместе с тем это был уже маленький, вполне сформированный человечек: забавное личико, ручки, ножки, пальчики, даже крошечный пенис. Знаете, что я почувствовал, глядя на него? Мне стало стыдно. Я подумал: а где же, чёрт подери, был я, где были все порядочные, ещё не утратившие человеческих чувств люди, когда совершалось убийство этого беззащитного существа? Потому что совершилось именно убийство, хотя мы обычно избегаем употреблять это слово.
— Я же не предлагаю, чёрт побери, вынимать из утробы матери ребёнка, когда он уже сформировался!
— А вам известно, — спросил Хэррис, — что через восемь недель после зачатия у зародыша уже намечено всё, чему положено быть у новорождённого ребёнка? А на третьем месяце зародыш даже выглядит как ребёнок. Так где тут можно провести границу?
— Вам бы следовало стать адвокатом, а не пилотом, — проворчал Димирест. Однако этот разговор невольно заставил его задуматься: на каком месяце может быть сейчас Гвен? Он прикинул: если это случилось в Сан-Франциско, как она утверждает, тогда, значит, восемь-девять недель назад, и, если верить Хэррису, у неё в чреве — почти полностью сформировавшийся ребёнок.
Подошло время для очередного рапорта на КДП. Вернон Димирест выполнил это сам. Они поднялись уже на тридцать две тысячи футов над землёй, подъём был почти закончен, ещё несколько секунд — и они пересекут границу Канады и пролетят над югом провинции Онтарио. Детройт и Виндзор, два города-близнеца по обе стороны границы, обычно издалека встречали их яркими всполохами огней. Но сегодня кругом был непроглядный мрак, и только где-то внизу — затянутые облаками города. Димирест вспомнил, что детройтский аэропорт закрыли перед самым их взлётом. В обоих городах сейчас бушевала вьюга, передвигавшаяся на восток.
Димирест знал, что там, у него за спиной, в пассажирских салонах Гвен Мейген и другие стюардессы разносят напитки по второму разу, а в салоне первого класса — ещё и горячие закуски на дорогих фарфоровых тарелочках.
— Этот вопрос глубоко меня волнует, — сказал Энсон Хэррис. — Не обязательно быть религиозным человеком, чтобы верить в нравственность.
— Или вынашивать идиотские идеи, — проворчал Димирест. — Ну, что ни говорите, а те, кто разделяет вашу точку зрения, неминуемо потерпят фиаско. Всё сейчас идёт к тому; чтобы облегчить возможность делать аборты. Вероятно даже, их будут производить свободно, узаконенным порядком.
— Если это произойдёт, — сказал Хэррис, — мы сделаем шаг назад, к печам Освенцима.
— Чушь! — Димирест оторвался от бортового журнала, куда он занёс только что полученные данные о местонахождении самолёта. Он уже не скрывал раздражения, которое вообще легко прорывалось у него наружу. — Существует много доводов в пользу абортов: случайное зачатие, например, которое обрекает ребёнка на нищету, на прозябание без надежды выбиться в люди, ну, и другие случаи — изнасилование, кровосмешение, слабое здоровье матери…
— Особые обстоятельства не могут приниматься в расчёт. Это всё равно что сказать: «Ладно, мы с некоторыми оговорками узаконим убийство, если вы приведёте убедительные доводы в пользу его необходимости». — Хэррис возмущённо покачал головой. — И к чему говорить о нежеланных детях? Эта проблема может быть решена противозачаточными мерами. Теперь это доступно каждому, независимо от его имущественного положения. Но если произошла оплошность и новая жизнь уже зародилась, значит, возникло ещё одно человеческое существо, и вы не имеете права выносить ему смертный приговор. А что касается участи, которая его ждёт, то никто из нас не знает своей судьбы; но когда нам дарована жизнь — счастливая или несчастная, — мы стремимся её сохранить, и мало кто хочет от неё избавиться, сколь бы ни был он несчастен. С нищетой надо бороться, не убивая нерождённых младенцев, а улучшая условия жизни.
Хэррис помолчал, потом заговорил снова:
— А опираясь на экономический фактор, можно зайти очень далеко. Следуя такой логике, кто-то захочет убивать психически неполноценных или монголоидных младенцев, едва они появятся на свет, умерщвлять стариков, безнадёжно больных и общественно бесполезных лиц, как это делают в Африке, оставляя их в джунглях на съедение гиенам… Мы же не делаем этого, потому что ценим жизнь человека и уважаем его достоинство. И должны ценить и уважать их всё больше и больше, если верим в развитие и прогресс.
На альтиметрах перед каждым из пилотов стрелка дошла до тридцати трёх тысяч футов. Самолёт набрал заданную высоту. Энсон Хэррис перевёл машину в горизонтальный полёт, а Сай Джордан снова отрегулировал подачу топлива двигателям…
Димирест досадовал на себя — не к чему было затевать этот ненужный спор.
— У вас мозги набекрень — вот в чём ваша беда, — сказал он Хэррису и, чтобы положить спору конец, нажал кнопку вызова стюардессы. — Пусть нам подадут закуски, пока пассажиры первого класса не сожрали всё.
— Неплохая идея, — поддержал его Хэррис.
Несколько минут спустя Гвен Мейген, получив распоряжение по телефону, принесла три тарелочки с аппетитной горячей закуской и кофе. На всех лайнерах «Транс-Америки», как и на большинстве самолётов других американских авиакомпаний, пилотов обслуживают молниеносно.
— Спасибо, Гвен, — сказал Вернон Димирест, и, когда Гвен наклонилась, подавая кофе Энсону Хэррису, он скользнул взглядом по её талии и ещё раз убедился в том, что она не: претерпела ни малейших изменений: что бы ни происходило там, внутри, талия была такая же тонкая, как прежде. К чёрту, Хэрриса с его стариковскими рассуждениями! Разумеется, Гвен должна сделать аборт, как только они вернутся.
