Источник - Рэнд Айн (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Он жил теперь в большой комнате в маленьком современном жилом доме на спокойной улочке. Он выбрал этот дом, потому что там не было карнизов над окнами снаружи и панельной обшивки стен внутри. В его комнате было мало мебели; она выглядела чистой, просторной и пустой; посетителям могло показаться, что они вот-вот услышат, как в её углах раздаётся эхо.
— Почему бы не пойти? Хотя бы раз, — настаивал Хэллер. — Вряд ли это будет так ужасно. Тебя это даже развлечёт. Ты увидишься там со своими старыми друзьями. Джон Эрик Снайт, Питер Китинг, Гай Франкон с дочерью — ты мог бы встретиться с его дочерью. Ты когда-нибудь читал, что она пишет?
— Я пойду, — внезапно согласился Рорк.
— Ты настолько непредсказуем, что даже бываешь иногда разумным. Я заеду за тобой в восемь тридцать в пятницу. Смокинг обязателен. Кстати, он у тебя есть?
— Энрайт заставил меня его купить.
— Энрайт человек весьма благоразумный.
Рорк ещё долго сидел за столом. Он согласился пойти на приём, потому что знал: именно там Доминик меньше всего хотелось бы встретить его.
— Нет ничего более бесполезного, дорогая Кики, — сказал Эллсворт Тухи, — чем богатая женщина, которая избрала своей профессией занимать гостей. И всё же всё бесполезное имеет своё очарование. Как, например, аристократия, одно из самых бесполезных явлений.
Кики Холкомб хитренько наморщила носик в гримасе лёгкого упрёка, хотя сравнение с аристократией понравилось ей. Три хрустальные люстры сверкали в бальном зале флорентийского стиля, и, когда Кики взглянула на Тухи, свет застыл, отражённый в её глазах, и они влажно заискрились в бахроме её густо напудренных век.
— Вы говорите отвратительные вещи, Эллсворт. Не знаю, почему я всё ещё приглашаю вас к себе.
— Именно поэтому, дорогая. Я полагаю, меня будут приглашать сюда, когда мне этого захочется.
— Что может с этим поделать слабая женщина?
— Никогда не спорьте с мистером Тухи, — произнесла миссис Гиллспай, высокая женщина с ожерельем из крупных бриллиантов, одинаковых по размеру с её зубами — она охотно демонстрировала и их, когда улыбалась. — Это бесполезно. Мы проигрываем, даже не начав играть.
— Спорить, миссис Гиллспай? — возразил Тухи. — В этом нет ни пользы, ни очарования. Оставьте это для умных мужчин. Ум не что иное, как опасное свидетельство слабости. Говорят, мужчины начинают развивать свой ум, когда терпят неудачу во всём остальном.
— Всё-то вы шутите, — произнесла миссис Гиллспай, в то время как её улыбка свидетельствовала о том, что она приняла слова Тухи за приятную для себя истину. Она с видом победительницы завладела им и отвела его в сторону как приз, украденный у миссис Холкомб, которая на минутку отвернулась, чтобы приветствовать новых гостей. — Но вы, умные мужчины, настоящие дети. Вы так чувствительны. Вам надо потакать.
— Я бы не стал этого делать, миссис Гиллспай. Мы бы этим воспользовались, а выставлять напоказ свой ум так вульгарно. Даже вульгарнее, чем выставлять напоказ своё богатство.
— Боже мой, как вы всё тонко понимаете! Нынче, как я слышала, вы считаетесь радикалом, но я не принимаю это всерьёз. Ни настолечко. Как вам это нравится?
— Мне это очень нравится, — заверил Тухи.
— Меня не проведёшь. Не можете же вы заставить меня думать, что вы из опасных людей. Опасные люди все грязные и говорят очень неграмотно. А у вас такой прекрасный голос.
— Что же вас заставляет думать, будто я тщусь стать опасным, миссис Гиллспай? Я просто являюсь — как бы это сказать? — той нежной вещью, которую называют совестью. Вашей собственной совестью, к счастью для вас, воплощённой в другом человеке и готовой принять на себя вашу озабоченность судьбой людей, чья доля менее завидна в этом мире. Так что вы сами уже свободны от этих забот.
— Что за странная идея! Я даже не знаю, ужасно ли это, или очень мудро.
— И то и другое, миссис Гиллспай, как и любая мудрость.
Кики Холкомб с удовольствием обозрела свой бальный зал.
Она взглянула на потолок, до которого не доходил свет люстр, и с удовольствием отметила, как он высок, какой он величественный и недоступный. Толпа гостей не могла уменьшить размеров зала; он возвышался над ними как громадная четырёхугольная коробка, ни с чем не соизмеримая, и именно это впустую растраченное пространство, как бы втиснутое над залом, придавало всему видимость царской роскоши; потолок можно было сравнить с крышкой ящичка для драгоценностей, излишняя величина которой подчёркивает лежащий на его плоском дне единственный небольшой бриллиант.
Гости двигались двумя меняющими направление потоками, которые рано или поздно прибивали их к двум водоворотам. В центре одного из них стоял Эллсворт Тухи, а другого — Питер Китинг.
Вечерний костюм не шёл Эллсворту Тухи: прямоугольник белой манишки удлинял его лицо, как бы унося в двухмерное пространство; бабочка на тонкой шее делала её похожей на шею ощипанного цыплёнка — бледной, голубоватой и почти готовой к тому, чтобы её одним движением свернула чья-то сильная рука. Однако в его манере носить одежду было больше достоинства, чем у кого-либо из присутствовавших мужчин. Он носил её с беспечной бесцеремонностью уродца. И сама гротескность его внешности становилась знаком его превосходства, превосходства настолько значительного, что он мог спокойно пренебречь такой мелочью, как внешность.
Он говорил молодой, меланхолического вида женщине в очках и вечернем платье с глубоким вырезом:
— Моя дорогая, вы навсегда останетесь интеллектуальной дилетанткой, если не отдадите себя служению делу, более возвышенному, чем ваша собственная персона.
Он говорил тучному джентльмену с раскрасневшимся от спора лицом:
— Но, друг мой, мне это тоже может не нравиться. Я всего лишь сказал, что таков неизбежный ход истории. И не нам с вами спорить с ходом истории.
Он говорил несчастному молодому архитектору:
— Нет, мой мальчик, если я и имею что-то против тебя, то совсем не из-за того скверного здания, которое ты спроектировал, а из-за того дурного вкуса, который ты проявил, хныкая по поводу моей критики. Надо быть осмотрительнее. А то кое-кто может сказать, что ты не умеешь ни запрячь, ни тронуться с места.
Он говорил вдове миллионера:
— Да, я думаю, это блестящая идея — помочь своим вкладом программе социальных исследований. Так вы сможете погрузиться в великий поток культурных устремлений человечества, не поступаясь ни привычным образом жизни, ни хорошим пищеварением.
Окружающие говорили:
— Не правда ли, это очень остроумно? И какая смелость!
Питер Китинг радостно улыбался. Он чувствовал, что внимание и восхищение текут к нему со всех сторон зала. Он смотрел на людей, на всех этих аккуратных, надушённых, шуршащих шёлком людей, отлакированных светом, стекавшим с них, как стекала вода в душе несколько часов назад, когда они готовились идти сюда и трепетно стоять перед человеком по имени Питер Китинг. Бывали минуты, когда он забывал о том, что он Питер Китинг, и смотрелся в зеркало, желая присоединиться к общему восхищению собой.
Когда однажды поток гостей столкнул его лицом к лицу с Эллсвортом Тухи, Китинг улыбнулся, как мальчик, выбравшийся из речки в летний день, искрящийся, полный сил и неуёмной энергии. Тухи стоял и смотрел на него; руки Тухи небрежно скользнули в карманы брюк, отчего его пиджак оттопырился поверх тощих бёдер; казалось, он слегка покачивался на своих коротких ножках; глаза его были внимательны и загадочно пытливы.
— Ну это… Эллсворт… это… разве это не чудесный вечер? — спросил Китинг, как ребёнок спрашивает мать, которая всё понимает, и как мужчина, который слегка выпил.
— Ты счастлив, Питер? Сегодня ты — настоящая сенсация. Малыш Питер перешагнул черту славы. Так это и бывает, и никто не определит точно, когда и почему… Хотя, кажется, одна особа явно тебя игнорирует.
Китинг поморщился. Его удивило, когда и как Тухи нашёл время это заметить.
