Обожженные языки (сборник) - Иган Мэтт (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
– Полный граф, – говорю я ему.
– Что?
– Когда соединяешь каждую вершину со всеми другими – это полный граф.
– Понятно, – реагирует он, – в любом случае, именно так я и попал в четвертое измерение.
А на работе моя схематично нарисованная на туалетной бумаге тетенька лишилась ног. Остался лишь треугольник платья, руки и голова. Еще бант в волосах и улыбка. Я снова достаю из кармана ручку и пририсовываю у рта овал. Пишу там: «Нет, только не это! Мне кажется, что меня использовали!». Но у тетеньки такая тупая улыбка, что добавляю: «Ха-ха!»
Мы сидим за большим столом в конференц-зале, и каждый раз, когда кто-то смотрит в мою сторону, я думаю лишь о том, что свитер мне слишком велик и что утром я не вымыла голову. Два часа рассматриваем программы по базам данных, и тут возникает ощущение, что сердце бьется быстрее, чем нужно. Вдруг, откуда ни возьмись, накатывает внутренняя паника, чувство, что любой из присутствующих может внезапно напасть и нужно быть готовой бежать – достаточно заскрипеть моему креслу, как я уже на грани.
В обед, после того как нам, наконец, отвели кабинеты, я скрываюсь в своем. Залезаю под стол. Тут хорошо. Безопасно. Жевать сэндвич в своем маленьком мирке, пока все остальные тусуются в буфете, пытаясь перезнакомиться. Стандартное: «Так, где вы учились?», «А откуда родом?» и тому подобное. Хотя сегодня они наверняка уже обсуждают родственников, что и кому есть нельзя и любимые команды.
Меня, по правде, раздражает под столом лишь одно: я не могу нормально выпрямить спину. Выбор есть: наклониться вперед, сгорбившись под углом сорок пять градусов, или отклониться назад, облокотившись на стену. Но текстурная стена – с краской там слегка переборщили – цепляет сзади мою рубашку. Хотя это того стоит. Это место того стоит.
Я доедаю сэндвич с арахисовым маслом и фруктовым джемом, как вдруг раздается стук в дверь. Три уверенных удара. Может, и Карин, но, похоже, стучит парень. Я задерживаю дыхание. Дверь не заперта, можно войти и увидеть меня в таком положении. Перед тем как снова выдохнуть, считаю в уме до шестидесяти. Кто бы это ни был, он, должно быть, ушел, но снова нахлынуло чувство, которое я испытала в конференц-зале. Ненавижу его. У меня даже руки трясутся.
Остается еще двадцать минут обеденного перерыва, и я достаю из кармана ручку. На внутренней поверхности столешницы обозначаю точками пять камней Кайла. Соединяю каждую точку со всеми другими. И получаю результат: пентаграмму, вписанную в пятиугольник.
Все зачеркиваю.
Рисую три точки и соединяю их. Это просто. Треугольник. В топологии зовется 2‑симплекс, вроде основного прототипа двумерного пространства.
Рисую четыре точки, соединяю каждую со всеми остальными. Здесь разглядеть уже сложнее, но это тетраэдр, сплющенный в двумерное пространство. 3‑симплекс. Основной прототип трехмерного пространства. Представь: берем четыре треугольника и склеиваем ребрами вместе, конструируя замкнутую фигуру. Делаем фигуру плоской, и получается картинка, которую я только что нарисовала.
Пять точек, соединенных попарно таким же образом, образуют 4‑симплекс. Основной прототип четырехмерного пространства. Подсознательное Кайла просто гениально. Представь: берем пять тетраэдров и склеиваем все их грани вместе. Проделать такое в трехмерном пространстве невозможно, но если бы вышло, то получился бы 4‑симплекс. Проецируем этот 4‑симплекс в двумерное пространство, и вписанная пентаграмма готова.
Я вхожу в дверь на запах чеснока. Кайл на кухне сливает из макарон воду. Он приготовил ужин. Вкусный. Хотя готовить ненавидит. Если я ничего не сварю, питается сухими завтраками.
На холодильнике выстроился ряд коробок, в каждой по горстке просроченных хлопьев. Знаете, как бывает: и доедать остатки не хочется, и выбрасывать еду нехорошо.
– Ну, – говорит он, – как прошел третий день?
– Ты тут такую бурную деятельность развернул, – замечаю я.
– Давай, сядь, ну сядь. Еда почти готова, потом все мне расскажешь.
В центре обеденного стола – стеклянная ваза с красными розами. Запах как в цветочном магазине – букеты, упаковка, – и я вспоминаю, как работала в цветочном магазинчике своей бабушки, когда училась в школе. Первая работа. Еще до колледжа. Касаюсь нежных лепестков; один срываю. Сижу, потирая тонкий как бумага лепесток между большим и указательным пальцами, жду Кайла.
Он заходит с тарелками в руках, ставит одну напротив меня, а другую напротив соседнего стула. От еды поднимается пар. Кайл приглушает свет, улыбается мне. И снова волосы спадают на лицо Кайла. Тянусь и убираю выбившиеся пряди ему за уши. Он ждет, что я начну разговор. А я беру вилку, ковыряю гору макарон. Он секунду на меня смотрит, потом делает то же самое.
Я мимоходом сообщаю ему, что в своем сне он и вправду рисовал на песке четырехмерную фигуру. Не закончив есть, встаю из-за стола, снова включаю свет.
Кайл с отвисшей челюстью наблюдает за мной, наморщив лоб.
Достаю из стола в гостиной лист бумаги и вытаскиваю из кармана ручку. Сажусь обратно на свое место, отодвигаю тарелку, щелкаю ручкой и поднимаю на Кайла глаза.
Поджав губы, он ждет.
Провожу урок топологии. Показываю, как разглядеть сплющенные тетраэдры. Объясняю, что на самом деле пространство вокруг одного – это внутренняя часть других, и именно там пролегает четвертое измерение.
Он говорит, что знает. Во сне так все и было. И добавляет, что не рассказал мне все до конца.
Четвертый, и последний, день обучения подходит к концу, и от моей девушки на туалетной бумаге осталась лишь голова. Еще сверху бант и улыбка. Она висит вверх тормашками, и я переворачиваю ее как надо. Сегодня у нее новая реплика: «Видите, дамы? Вот что бывает, когда не умеете ставить границы!» Вытерев руки, я снова отматываю бумажное полотенце. В этот раз сворачиваю его конец уголком, как делают с туалетной бумагой в гостиницах.
Мой путь к выходу лежит мимо одной из огромных переговорных. Дверь открыта. Из огромного окна во всю стену открывается вид на город. В комнате никого нет, и я захожу – хочу оглядеться. Мы на одиннадцатом этаже, и видно все по ту сторону реки. Видно, как шоссе ведет к съезду с трассы, к моему дому.
Я вздрагиваю, услышав позади себя:
– В этой сфере трудно найти по-настоящему компетентных женщин.
Оборачиваюсь и вижу нашего инструктора. На расстоянии вытянутой руки. Должно быть, он принял меня за кого-то другого. По местным стандартам я, вероятно, наименее компетентный новый сотрудник.
– Простите. Не хотел вас пугать. – Он жестом показывает на окно. – Неплохой вид, правда?
Киваю и обхожу его, замечая:
– Отсюда видно мой дом.
– Да, отсюда многое видно.
Должно быть, он подходит еще ближе: на шее ощущается жар его влажного дыхания.
Теперь я боюсь повернуться. Может, разыгралось воображение. Может, он просто пытается заглянуть мне через плечо, увидеть, куда же я показывала. Не обращать внимания – выдумала или не выдумала, – и все пройдет… пройдет же?
Я не могу пошевелиться.
При каждом его выдохе чувствую горячее дыхание.
Пялюсь на реку. Смотрю, как на светофоре проезжают машины.
Дыхание обжигает мне шею.
Пошевелиться не могу.
– Думаю, завтра мы с вами увидимся, – говорит он.
Я умудряюсь кивнуть в ответ и понимаю, что никто больше не дышит мне в шею. Отсчитываю минуту и только потом снова поворачиваюсь.
Почти полночь, мы не можем заснуть. Кайл, свернувшись в кровати калачиком, демонстрирует мне спину, пряча свою обиду и эрекцию. Мы уже две недели не занимались любовью. Не трахались. Не совокуплялись. Без разницы, как называть.
Я сбрасываю одеяло, сажусь на край кровати. Кайл включает свет и говорит, что не понимает.
– Что он с тобой сделал, Джейн? Что сделал с тобой этот козел?
Так странно, когда Кайл называет меня по имени. Не знаю почему. Козел, о котором идет речь, – мой бывший – всегда говорил «милая». Раньше я считала такое обращение изюминкой, а теперь склоняюсь, что не была самой собой. Я была «милая».
