Черная свеча - Мончинский Леонид (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Упоров не успел додумать до конца эту деталь.
— Распишитесь здесь, товарищ лейтенант, — дежурный ткнул пальцем в раскрытый журнал.
Вадим натянул пахнущие прогорклым жиром ватные брюки, широкую, но без пуговиц, телогрейку. Сапоги были стоптаны внутрь, ноги болтались в них, сдирая кожу о жёсткие ранты. Он поднял на дежурного глаза.
— Чо копаешься, мудило?! На вот, да побыстрей!
Дежурный бросил ему две скрипящие от грязи и пота портянки.
— Треножить будете?
Из-за спины Казакевича вынырнул вездесущий Пидорко, весело заворковал:
— А як же! Цен вот дюже бегучий. Давай сюды, 753-й!
— Он уже не 753-й, — поправил весёлого надзирателя Казакевич, несколько раздосадованный его действиями. — Он — заключённый Упоров Вадим Сергеевич.
— Ишь ты, подлюка, фамилию заработал. Все одно стреножим! Хлопцы, где ваши обручальные колечки? Сейчас мы их, шакалов, повенчаем.
Носатый конвоир стряхнул сон, молча достал из рюкзака кандалы.
— Ну, теперь я за тебя спокоен, гражданин баклан.
И повернувшись к сидящему со скорбным выражением лица зэку, приказал:
— Встань, мерин!
Лицо зэка начало розоветь. Он, поменяв скорбное выражение на злую гримасу, ответил грубо:
— Ты меня не выкладывал, мусор вшивый!
Сидящий с правого бока конвоир среагировал первым, он припечатал кулак к его переносице, а онемевший от наглости старшина только успел поддеть падающее тело сапогом.
— Ну, вот, — кудрявый лейтенант брезгливо передёрнул плечами, — опять задержка.
И натянув на голову шапку, распорядился:
— Веркопуло, заканчивайте передачу. Я — в машине.
Он кивнул Казакевичу, пошёл к боковой двери, натягивая на ходу меховые рукавицы.
Ноги заключённых стянули кандалами. Упоров перекинул вялую руку подбитого зэка через плечо, потащил почти волоком.
Звезды он увидел неожиданно. Он их больше никогда не видел такими. Они были крупные, как показалось, зеленые. Но главное — они были настоящие, на настоящем холодном, бесконечно глубоком небе. От свежего воздуха голова наполнилась хмельным звоном, а лёгкие сжались, и Вадим закашлялся.
Три шага до стоящего во дворе тюрьмы «воронка» даются с трудом. Щёлкнул замок. Тот конвоир, что первым ударил арестанта, открыл зарешеченное оконце, предупредил:
— Ведите себя тихо, подлюки!
Машина вздрогнула. Избитый выругался и потряс головой.
— Одыбал? — спросил Упоров.
Ответа не последовало, лишь засаленный рукав телогрейки медленно, как-то неуверенно стёр с лица кровь.
Рёв задыхающегося на подъёмах мотора жестоко резал слух, после тихого сейфа это оказалось невыносимым испытанием, и он зажал уши руками. В конце концов дорога выправилась, тогда же он увидел или, скорее, почувствовал взгляд сокандальника.
— Эй, как тебя? — пришёл из угла осторожный вопрос. — Какой масти будешь, мужик?
Упоров повернул к нему отсутствующее лицо, долго не убирал взгляда, рассматривая чахлого, но довольно молодого человека, прежде чем ответил:
— Сам по себе. Без масти. Зовут Вадим.
— Фраер, значит, — облегчённо улыбнулся побитый. — Моя кликуха — Каштанка. Должен знать.
— Не знаю.
— Понятно, там, где ты отдыхал, одна масть — враги народа. Для тебя назовусь просто — Федор. Но ты точно — фраер?
— Сказано тебе — без масти.
— Так не бывает, Вадик! У всех есть свой цвет: мужик, фраер… Это близко и не противопоказано. Лишь бы не сучня или беспредел, хотя и это близко.
Федор шмыгнул распухшим носом, сморщился, но разговор продолжил:
— Позволю полюбопытствовать: а в замок-то с чем попал?
— Не знаю.
— И статью забыл, конечно? Ты меня за кого держишь? Срок-то хоть помнишь?
— Четвертак.
— Солидно…
Каштанка заёрзал на месте, даже немного просветлел лицом.
— Без компании содержались или как?
— Полтора года один.
— То-то я смотрю, вы немного не в себе. Прибацанный малость.
Машину подбросило на ухабе. Каштанка лязгнул зубами, закричал:
— Права украл, сука! Забыл, кого везёшь?!
Упоров улыбнулся. Это была первая улыбка за последние полтора года. Он даже сам не поверил, но ведь действительно улыбнулся просто потому, что было весело…
— Оживаете понемногу, — подметил изменение сосед. — У меня все наперекосяк. Как вспомню про трюмиловку… Эх, проскочить бы Линьковый!
— Что это такое — трюмиловка? — среагировал на незнакомый термин Упоров. — Сам-то я моряк, бывший, конечно…
— Он, Господи! — притворно встрепенулся Каштанка. — С таким тёмным фраером в одних кандалах! На вашем языке это называется перевоспитание, на нормальном — ссучивание: бьют до тех пор, пока не сдохнешь или их сучью веру не примешь.
— Вас могут поставить перед выбором?
Каштанка вдруг утратил петушиную дерзость, горестно усмехнулся, и на впалых шеках его проступила заметная бледность:
— Мне что… мне выбирать не из чего: я вор, Вадим…
Наконец машина остановилась, по мотор продолжал работать, как в ознобе, потряхивая железный кузов «воронка».
— Спокойно, Жулик, спокойно, — кто-то в темноте успокаивает собаку. Она рычит, утробно сбрехивая коротким густым лаем.
Дверь с грохотом выпала в ночь. Ночь похожа на сплошной кусок чёрного льда. На Колыме темнота особенно плотная перед рассветом.
Вспыхнул фонарь. Яркий свет резанул по напряжённым глазам зэков. А следом металлический голос выкликнул:
— Заключённый Вадим Сергеевич Упоров!
— Я!
— Заключённый Опенкин Федор Маркович!
— Здесь, гражданин начальник. Не волнуйтесь.
— А куда ты денешься, говно в кандалах?!
Он ещё что-то хотел добавить, но вспыхнувший собачий лай заглушил голос, и только немного погодя раздалась команда:
— Выходи!
Зэки спрыгнули на землю, загулявшую под ногами зыбкой болотной шубою. Огни лагеря горели совсем близко. Сырая метель перечёркивала их тусклый свет строчками липкого весеннего снега. Отблеск лучей прожектора лежал на затворах автоматов охранников, одинаково безликих и молчаливых.
Каштанка опять шмыгнул разбитым носом, как можно любезней поинтересовался у того, кто назвал его «говном в кандалах»:
— Гражданин начальник, место не шибко знакомое. Что это за командировка?
— Повылазило, не видишь — Кручёный! Ты ж тута ужо блатовал тем годом. Ну и память! Дрочишь, поди, часто?
— Все по распорядку, гражданин начальник. А верх чей на Кручёном?
Гражданин начальник расплылся в довольной улыбке, в этот момент с вахты крикнули:
— Прекратить разговоры! Дежурный, принять двоих по спецнаряду.
Ветер ударил снежным зарядом в провода, они загудели голосом затухающего колокола.
— Шагом марш!
В помещении вахты было жарко. Солдаты спали вокруг круглой печи на лавках. Один из них, с курносым веснушчатым носом, вскочил при появлении зэков, уставился непонимающим взглядом.
— Вы чо гремите? Вы чо шум поднимаете?! — с трудом проговорил он заспанным голосом, взглянув на кандалы, смачно потянулся. — Козырные, видать, изловились. Все равно не гремите. Поспать дайте…
Калачиком улёгся на лавку, поджав под себя ноги.
Тотчас заснул здоровым, молодым сном.
Упоров едва подавил в себе желание подойти к печке, прижаться спиной к её нагретым кирпичам, вбирая живительное тепло измученным телом. Он смотрел и искренне завидовал беззаботному сну солдата: в такие сны приходят загорелые девки, их можно любить открыто, как любят только в сытых снах, да ещё где-нибудь в далёкой деревне без сельсовета…
Из боковой комнаты вышел коренастый лейтенант в небрежно накинутой на плечи шипели. Глубокие залысины придавали его совсем юному лицу выражение взрослой озабоченности, отчего лейтенант был похож на играющего в шахматы малолетнего вундеркинда.
Дежурный остановился перед кандальниками, начал покачиваться с пятки на носок.
— Душевно с вами побеседовали, Опенкин, — произнёс он насмешливо, но без улыбки. — Свои или…
