Будни хирурга. Человек среди людей - Углов Федор Григорьевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Дома им всегда восхищались, его постоянно хвалили и подчёркивали, что он лучше всех. В нём с малых лет крепло сознание превосходства над другими, это сознание вошло в кровь и стало затем главной чертой характера, его существом.
На первых порах, ещё маленьким, если он чего не знал, бывало, спросит:
– Мама, я схожу к Васе, спрошу его, как решается эта задача.
– Что ты, Юра, зачем тебе унижаться. Ты что, глупее Васьки, что будешь его спрашивать? Ты его спросишь по пустякам, а он вообразит, что он вообще умнее тебя.
Отец в этом вопросе придерживался других взглядов; оставшись наедине с женой, он говорил: «Что особенного, если мальчик обратится к товарищу за помощью? Вдвоем-то они скорее разберутся. А в другой раз Вася у Юры спросит – так они и будут учиться вместе». На это Пелагея Васильевна отвечала: «Юре ни к чему спрашивать у других. Пусть сам докапывается, а перед другими спину не гнёт».
Муж сдавался перед напором жены, хотя в душе был недоволен таким воспитанием сына.
Юрий и компанию водил только с теми ребятами, кто учился хорошо или чем-то особенным выделялся среди своих сверстников.
С раннего детства родные одевали его хорошо. Он к этому привык и постоянно требовал, чтобы его одежда была лучше, чем у других. Отец не обладал крепким здоровьем, но, чтобы иметь возможность дать сыну как можно больше, часто оставался на сверхурочную работу.
Он занемог, но болезнь отца не произвела на Юрия большого впечатления, во всяком случае, она не уменьшила его требовательности к родителям. Он снисходительно подтрунивал над ними: «Эх вы, старички квелые, изработались на своей фабрике».
Помочь им не старался.
Экзамен в институт он выдержал хорошо. Да и отметки у него были в школе неплохие, хотя круглым отличником, при всём его стремлении к этому, он так и не стал.
Будучи студентом, Юрий старался показать, что он из богатой семьи. Никому не говорил, что его родители рабочие. Любил угощать, особенно если это было выгодно. Не прочь был и сам кутнуть за чужой счёт.
Жил в другом городе, писал родителям письма и в каждом просил денег. Но отец уже совсем не работал, а мать билась изо всех сил. Тогда он перешёл на военный факультет. Здесь форма одежды красивая, полное обеспечение.
По окончании факультета его, сколько он ни старался, не оставили в Ленинграде, а отправили на Дальний Восток. Тут Юрий всерьёз приуныл и решил во что бы то ни стало демобилизоваться.
Отцу к этому времени стало совсем плохо. Он писал, давал телеграммы, просил сына приехать, чтобы перед смертью повидаться. Юрий не приезжал, но решил использовать болезнь отца как повод для демобилизации. И хотя отец уже умер и его давно похоронили, Юрий все бегал по начальству, доказывая, что отец болен и нуждается в помощи.
Юрия демобилизовали.
К этому времени он ещё больше уверовал в свои способности. Юрий приобрел опыт, умел, где надо, показать себя скромным и трудолюбивым.
На службе у него складывались двойственные отношения: с начальством – хорошие, с подчиненными – скверные.
…Но вернёмся к моей беседе с Таней. Того, что я рассказал о Юрии, я, конечно, тогда ещё ничего не знал. И потому, выслушав печальную повесть об их несложившейся жизни с Юрием, почему-то пожалел его.
Назавтра я позвал Юрия к себе в кабинет. Он пришёл притихший и молчаливый.
– Я не знал, что у вас тяжёлое личное переживание. Может быть, этим и объясняется ваше поведение, которое всеми осуждено. Я не хочу добавлять вам горя. Надеюсь, что урок из случившегося вы извлекли достаточный. Поэтому можете оставаться в клинике и продолжать работать.
Он ушёл из кабинета, не поблагодарив. Может быть, решил, что мы им дорожим как специалистом, а его развод использовали как предлог для отступления. Трудно сказать. Во всяком случае, никакого улучшения в его отношениях с больными и товарищами по работе у него не произошло.
Но я всё же не терял надежды на то, что мне удастся сделать из него хорошего хирурга. По-прежнему помогал ему, часто приглашал в кабинет, подолгу с ним беседовал.
Как-то на днях я получил письмо от профессора Гафили. Он пишет, что вскоре после решения нашей экспертной комиссии республиканская прокуратура прекратила его дело «за отсутствием состава преступления». Он работает на прежней должности. Были за эти годы случаи, когда он мог подать на конкурс, но как вспомнит последствия своего первого заявления, так его в дрожь бросает. Подумает, подумает, да и не подаст. Работы у него много, больные его любят. Авторитет его вырос ещё больше.
Пишет, что Заходилов боится ему на глаза показываться. Ему теперь стыдно не только перед профессором Гафили, но и перед соседями. И он, говорят, не раз горько сожалел о своём поступке. Надо было ему как-то обратиться к профессору Гафили, да не посмел.
Старшая операционная сестра также вынуждена была уйти из этой клиники, а в другое хирургическое отделение её не взяли. Считают ненадёжным человеком.Есть в письме и такое место:
«Это хорошо, что Вы устроили судьбу Тани, помогли ей с учёбой и работой. Я всегда высоко ценил её достоинства как операционной сестры и как человека – уверен, что медицина в её лице приобретет серьёзного и полезного работника. В то же время хотел бы предостеречь Вас от её мужа, Юрия Нахватова. Я узнал, что он при Вас стал близким сотрудником и Вы ему во многом доверяете. Не в моих правилах чернить людей, порождать ссоры и неприязнь, но в данном случае я исполнен желания уберечь Вас от будущих горьких разочарований, которые – и я в этом убеждён! – непременно наступят у Вас по отношению к Юрию Нахватову. Он груб и нечестен, завистлив и неблагодарен, то есть обладает как раз теми качествами, которые не украшают любого человека, а хирургу просто противопоказаны. Вы сделали для меня много добра, и я бы очень хотел, чтобы Ваши благородные дела ничем и никем не омрачались. Не доверяйте Нахватову, держитесь от него подальше – это Вам мой дружеский совет».
Прочитав письмо, я подумал: «Нахватов, конечно, не сахар, но не так уж безнадёжно плох. Впрочем…»
Вспомнил ситуации, когда дурные свойства врачей, и особенно хирургов, приводили или могли привести к трагическим исходам. Особенно необходима в нашем деле честность. И это понимают все, кто хоть как-то соприкасается с хирургией. Был такой случай. По каким-то причинам операционная сестра не успела простерилизовать операционный материал. А когда хирург потребовал его, она побоялась сказать, что он нестерилен. Это грозило смертельным исходом больному и строгим наказанием не только сестёр, но и самого хирурга.
Каким-то чудом всё обошлось благополучно. Сестра же, пережив этот случай, призналась во всём и подала заявление об уходе.
А грубость?..
Некоторые хирурги – даже известные! – во время операции кричат на своих помощников, в том числе и на женщин. Оскорбительные эпитеты слетают с их губ в адрес врачей, беззаветно отдающих себя тому делу, которому служит хирург. Некоторые оправдываются: «Работа нервная». Или: «Слишком велико бывает напряжение».
В одной из зарубежных клиник в предоперационной я увидел плакат: «Ваш характер никого не интересует. Оставьте его при себе!»
Прочитав его, я подумал: «Как хорошо, что здесь висит этот лозунг. В самом деле, почему это товарищи по работе и подчиненные должны видеть и терпеть невыдержанность характера того или иного работника? И неплохо бы такое объявление иметь во всех учреждениях, где сотрудники, чаще всего начальники, забывают, что они не в своей вотчине. На службе каждый человек должен быть выдержанным и спокойным».
Николай Николаевич Петров, наш крупнейший русский учёный и хирург, писал, что за течение операции ответствен хирург и он за всё в первую очередь должен спросить с себя. Не хватает нужного инструмента – значит, ты перед операцией не проверил. Плохо помогает ассистент – значит, ты его вовремя не научил. И так во всём.При хорошем отношении к делу у хирурга не будет оснований ругать, а тем более оскорблять своих помощников. Он будет предъявлять больше требований к себе, с бо?льшим уважением относиться к своим помощникам, и тогда он вправе рассчитывать на правдивость и честность в работе с их стороны.
