Некто Финкельмайер - Розинер Феликс Яковлевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
«Националь» сиял буржуазной роскошью модерна последних золотых времен эпохи Николая, хотя на стенах, выкрашенных и небрежно и не в нужном стиле, на бра и люстрах с подмененными кургузыми плафонами, на мраморных полах, которые устлали учрежденческой — казенной, уже потрепанной дорожкой, — повсюду неизбежно проступали другие времена, другие нравы. Однако тот банкетный зал, который был заранее записан Леопольду, не выявлял былого увесистого величия «по-московски» в смеси с нынешней удалой столичной мишурностью: небольшая, но просторная комната была спокойно обставлена, мягко освещена и выглядела в меру праздничной и в меру интимной. И сам хозяйничавший здесь Леопольд, как умудренный долгой службой при дворе церемониймейстер, источал особенный дух приподнятости — несколько домашней, какая присуща только семейным торжествам. При этом был он профессионально деловит, частенько подходил к нему пожилой официант, и они, причастные к таинству, говорили вполголоса, поглядывая на стол и размечая в воздухе ладонью некие возможные перестановки, как это делают шахматные мастера за разбором партии.
Леопольд и Вера, а с ними Женя, приехали сюда много раньше остальных. Арон появился в дверях, неуклюже пропуская мимо себя Дануту. Он радовался, что успели пораньше: Данута волновалась, ей было страшно представить себя участницей такого вечера — где-то в самом центре огромного, совсем чужого города, среди чужих людей, в пугающе богатой обстановке знаменитого ресторана, и Арон это понимал, и верно придумал привезти Дануту еще до того, как все соберутся. Леопольд поцеловал ей ручку и сказал: «Прошу», и это слово, точнее, польско-литовское ударение в нем, заставило Дануту заулыбаться, ее неловкость стала исчезать, и к тому же гостью взяла под свое покровительство Вера. Улучив момент, Вера подошла к Арону и, издали взирая на Дануту ласково, сказала с тихим восхищением: «Какая она хорошая-а!..»
Пришел Толик, возбужденный тем, что на вешалке у него отказывались взять его потрепанный портфель, а на парадную лестницу с портфелем не пускали. Он пристроил сей предмет скандала в одном из углов и принялся с наивным любопытством разглядывать потолочную лепку, сверкающие подвески на люстре и позолоту на мебели: ему тоже все это было в новинку. И на лицах еще двоих — у Виктора и Вареньки, явившихся вместе с Никольским, — держалось некоторое время недоуменное выражение: атмосфера утонченного благородства смущала. Но Виктор, человек не робкого десятка, умел легко приспосабливаться к любой обстановке, да и, откровенно говоря, на любую обстановку чихать он хотел, поскольку всегда и везде сам себе был хозяин. А главное — мог ли допустить, чтобы Варенька увидела, как он тушуется? И если выглядел он смущенным немного, то из-за нее же, — так он обожал свою возлюбленную, что чувствовал себя рядом с нею младенчиком —восторженным и совсем еще глупеньким. Варенька же, с облегчением обнаружив, что и здесь, среди этой роскоши ее кавалер ей верен, глаз от нее не отводит и не покидает ее ни на миг, повела себя с обычной милой плавностью и приветливостью и в своем сарафане и белой с вышивкой блузке, поверх которой с груди спадала коса, была как юная царевна какого-нибудь патриархального царства берендеева.
Никольский, войдя, почел за лучшее поздороваться сразу со всеми — подняв руки в общем приветствии. Но к нему направился Леопольд, протянул руку и сказал, глядя прямо в глаза:
— Очень рад вас видеть.
Никольский кивнул.
— Я тоже, Леопольд Михайлович.
И вслед за рукопожатием, уже отходя, Леопольд слегка сжал ему локоть. Потом Вера, закусив губу, посмотрела на Никольского и раз и другой, показывая, что готова с ним говорить, и, пока он что-то преодолевал в себе, уже оказалась рядом.
— Здравствуй, Леня, ты молодец, что пришел, — начала она, он перебил:
— Ну еще бы, — такой стол!
Она поморщилась, — она не хотела этого тона.
— Я виновата, что как-то… ни о чем не было сказано.
— Э, Вера, — опять перебил он, — а он как раз такого тона не хотел: — Какое имеет значение? Разве что-то требует пояснений?
Уж не собралась ли она пролить слезы жалости?
— Да, хорошо, конечно, — быстро согласилась она. —Только одно: я хочу, чтоб ты знал, что все это слишком серьезно, чтобы…
Он понял. Ее слова означали: «Я побаиваюсь тебя. Пожалуйста, будь милосерден. Не помешай. Я дорожу тем, что есть, и мне потерять это страшно».
Теперь уже он взял близко к локтю ее руку:
— Пусть все будет хорошо. Ты, Вера, многого стоишь, скажу я тебе!
— И знаешь что? Ты приходи в Прибежище, ладно? И не только в четверги, когда собираются, — всегда. Позвони и приходи. Договорились?
— Что же, пожалуй.
Данута держалась около Финкельмайера. Никольский остановился перед ними и раскланивался и кривовато посмеивался и заговорил — все с одной игривой развязностью:
— Ну, женушка, здравствуйте, как вы там без меня поживаете?
В бок ему ткнулся костлявый кулак Арона, и это было чувствительно.
— Сразу и в драку, — посетовал Никольский и потер свои ребра. Он увидел, что лицо Дануты беспомощно, и она умоляюще смотрит, и влага у нее под ресницами. Будто именно этого он ждал — он вдруг ощутил злорадную успокоенность («неужто этого ждал?!» — подумал с ужасом), и переменился, и сказал повинно:
— Не обижайтесь, ребятки. Я чумовой сегодня. Данута, вот что нужно сделать. — Он полез во внутренний карман, достал бумажник. — Вот это на квартальный взнос.
Он стал ей объяснять, куда и как платить за квартиру. Арон вмешался, предлагая, что деньги даст он, Данута робко сказала, что она работает (она устроилась в приемный пункт химчистки), что может платить сама — Никольский их грубовато отшил, объяснил, что кооператив — его, он никому пока что квартиру не дарит, он только просит Дануту об одолжении, подъехал бы сам, да все некогда… За этим «некогда» подразумевалось, что он и близко не хочет появляться там, около Дануты, и пусть у них не будет сомнения на этот счет.
— Спасибо, — прошептала Данута, опуская деньги в сумочку. И не поднимая глаз: — Благодарна вам очень… вы… такой друг… Таких люди мало имеют…
Ду-ше-раз-ди-ра-ю-ще! Никольского жалеют женщины! Что происходит с миром?!
Ждали Мэтра. Старый волк как будто чуял, когда предстать пред взоры собравшихся, — как раз в тот момент, когда уж начали волноваться — приедет? не приедет? не заболел ли? не позвонить ли ему?
— Бон суар, бон суар! — опираясь на палку, медленно входил он в залу. Его сопровождал служитель, который почтительно простирал перед ним отставленную длань, указывая путь, словно цель их долгого совместного шествия по ковровым лестницам и коридорам еще не приблизилась. — Благодарю, — с княжеской величавостью было сказано служителю, и тот, склонив голову, удалился.
Ничуть не стремясь к тому, без малейшего усилия Мэтр завладел всеобщим вниманием. Просто-напросто, коль он оказывался среди имеющих зрение, — смотрели на него; коль он оказывался среди имеющих слух, было естественно, что он говорил, а остальные слушали, и если тоже говорили, то в роли его партнеров по беседе, которую он сам искусно режиссировал. Он был здорово зол на Арона и коршуном на него напустился, тыча палкой ему в живот. Мэтр выговаривал Арону язвительно, воздерживаясь, однако, от любимых грубостей, но, поругавшись в меру, принялся, так сказать, «журить по-отечески», вызывая улыбки своим парадоксальным юмором. Прервав после одной из наиболее удачных шуток свой монолог, Мэтр огляделся и с нарочитой капризностью сказал:
— Позвольте, нас будут кормить? Я есть хочу!
Стали рассаживаться, и он еще погрозил Арону палкой:
— Не думай, что мой голод тебя спас. Берегись: насытившись, я не становлюсь добрее. Я еще поговорю с тобой всерьез!
— Я к вам присоединяюсь, — добавил Никольский. —Возьмите в союзники.
— Превосходно, — ответил Мэтр, — но с условием. Вы здесь знакомы со всеми? В таком случае, устройте, чтобы от меня ошуюю и одесную сидели наши милые женщины.
