Ночью на белых конях - Вежинов Павел (список книг TXT) 📗
Урумов расстегнул воротничок. Конечно, Мария права. Сашо, видимо, не понял девушку. И все же… если она и в самом деле хотела спасти ребенка, что ей мешало — обещание есть обещание. Ни один молодой человек не станет прыгать от радости, узнав, что у него будет ребенок. Это желание приходит к человеку гораздо позже.
— В конце концов всей правды нам до конца не узнать, — неуверенно сказал академик. — По словам Сашо, Криста последние два дня с какой-то болезненностью торопила события — как можно быстрее, ни на день позже.
— Тогда почему она оттуда сбежала?
— Просто испугалась.
Теперь задумалась Мария. Может быть, профессор прав? Может, и вправду, виновата ее дочь? Этого она просто не могла допустить. Но вообще все в этой истории казалось ей невероятным — все, кроме бегства из операционной. Наверное, она и в самом деле испугалась.
— Самое интересное, что оба обвиняют друг друга в одном и том же — эгоизме и нежелании считаться с другим. Не хотелось бы вас огорчать, но мне кажется, что у обоих есть серьезные основания так думать.
Мария не ответила, но Урумов явственно заметил, что взгляд ее внезапно потух, словно внутри щелкнул выключатель.
— У Кристы очень доброе сердце, — проговорила она упавшим голосом. — Ребенком она плакала, увидев, например, подбитого воробья. А эгоисты — люди душевно грубые…
— У Сашо душа не грубая.
— Извините… Наверное, не грубая, раз он все-таки ей понравился.
— Видите ли, я не хотел бы говорить с вами как какой-нибудь старомодный ученый. Но есть два мощных инстинкта — продолжения рода и сохранения человеком своей личности. Порой они вступают в противоречие. У мужчин — почти всегда, у женщины — в редких случаях. Но если в этой внутренней борьбе верх возьмет второй инстинкт, согласитесь, что такой эгоизм будет слишком уж утонченным.
— А представьте себе, что не было никакой внутренней борьбы! — сказала она.
— Почему?
— Но если у Кристы инстинкт продолжения рода, скажем, атрофирован? Или вообще отсутствует?.. Как у большинства мужчин. Я видела таких людей. По-вашему, это тоже эгоизм?
Урумов, естественно, знал, как надо на это ответить — да, эгоизм при любых обстоятельствах! У человека это и означает первую внутреннюю победу эгоизма. И, наверное, именно она создает условия для всех остальных его побед.
— Наш разговор стал несколько беспредметным, — ответил он. — Люди любят друг друга не за то, чего у них нет, а за то, что у них есть. Все дело в том, любят ли они друг друга на самом деле. Оба сомневаются в этом, вернее — каждый сомневается в другом.
— И вы думаете, что от этого происходят все недоразумения?
— Я думаю, что вы поступили правильно, отослав Кристу на некоторое время к тетке… Поживут в разлуке и поймут, что каждый из них значит для другого.
— А ребенок?
— Для меня это тоже второстепенный вопрос. Если не будет настоящей, счастливой семьи, пусть лучше не будет и ребенка. Я человек пожилой, и мои взгляды, наверное, немного устарели. И все же я не могу согласиться на то, чтобы два человека стали несчастными ради счастья одного ребенка.
Взгляд Марии опять потух.
— Значит, по-вашему, надо подождать?
— Хотя бы дней десять… По правде говоря, я смотрю на это дело весьма оптимистически. Эта парочка не может друг без друга…
Разговор был, казалось, исчерпан. И это вдруг его испугало.
— Понравился вам вчера кофе?
— Он был чудесный! — ответила Мария искренне.
— Сейчас я сварю нам по чашке, — обрадованно предложил академик и поднялся, не дождавшись ответа.
Марии это не показалось странным. Что с того, что он академик — сварить кофе может каждый. А Урумов к тому же вдовец, должны же у него быть хоть какие-то хозяйственные навыки. Но как бы она растерялась, если б узнала, что академик взялся варить кофе впервые в жизни. Урумов вышел из кабинета такой легкой походкой, словно приготовление кофе было его любимым хобби. Подумаешь — чашка кофе, как сказал бы его племянник.
Мария осталась одна. И незаметно для себя самой погрузилась в созерцание чудесной синей картины, висевшей над письменным столом. Такое бывает, когда входишь в красивый бассейн, наполненный прозрачной минеральной водой, и тебя постепенно заливает ощущение тихого блаженства, пока не окутает окончательно. Мария заметила картину еще в первый раз, ей очень хотелось рассмотреть ее повнимательнее, но, разумеется, не слишком-то прилично глазеть на стены, когда разговор идет о таких жизненно важных вещах. Сейчас она смутно чувствовала, что действительная жизнь не может быть так же прекрасна, как вымышленная, и что цвета, придуманные людьми, гораздо богаче и глубже реальных. В это время вернулся Урумов, страшно смущенный.
— Представляете, какая глупость, не могу найти кофе.
— Это неважно, — торопливо ответила она.
— Ну как же, я ведь обещал, — он замялся. — Впрочем, есть выход, можно выпить кофе в Русском клубе.
Предложение было настолько неожиданным, что она ошеломленно посмотрела на него. Впрочем, почему неожиданным, оба они заговорщики, а может, даже и родственники. И, почувствовав, что она колеблется, готовая в любой момент отказать, Урумов поспешил добавить:
— Ведь мы же еще не кончили нашего разговора… Фактически я ничего не знаю о Кристе… Как же мне тогда судить об их отношениях?
И они пошли в Русский клуб. Ели бефстроганов и пили легкое светлое польское пиво «Окочим». Но несмотря на его легкость, от него сразу же закружилась голова у этой одинокой женщины, находящейся в самом разгаре своей зрелой, золотой осени. И Мария медленно и негромко рассказала академику о печальном детстве своей единственной дочери. И естественно, не могла при этом умолчать и о своей собственной несчастной, разрушенной жизни. Ей и в голову не приходило, что она делает злое дело, что оба они, как слепые, идут к беде. Да и не могло ей прийти такое в голову, потому что она ничего не знали о его жизни. Быть может, Марии казалось, что академик человек удачливый, счастливый, преуспевающий. Да и жена у него слыла одной из самых красивых женщин Софии, во всяком случае одной из наиболее сохранившихся. Только закончив рассказ, Мария поняла, что сказала слишком много этому почти незнакомому человеку. И чтобы как-то преодолеть его неожиданное молчание, спросила с наигранной легкостью:
— Может, это неделикатно, но почему у вас нет детей?
В самом деле получилось не слишком деликатно. Он чуть не покраснел.
— А теперь я буду неделикатным… Но раз уж вы опросили… причина — неудачный аборт, который в юности сделала жена.
— Мне очень жаль! — неловко воскликнула она.
— Я должен вам сказать, что в нашей жизни что не было болезненной проблемой… Вообще не было проблемой. Я всегда был полностью погружен в свою работу. Мне казалось, что она может заменить все… Пока у человека есть силы, он может верить, во что захочет. И всегда слишком поздно понимает, что у него нет ничего, кроме одиночества.
Только теперь Мария осознала, сколько ошибок она невольно допустила, пусть даже по отношению к человеку, в добронамеренности которого была вполне уверена. Она понимала, что надо немедленно встать и уйти, уйти под любым предлогом. Но не сделала этого, не хватило сил, а может быть, светлое, словно северный янтарь, польское пиво ударило ей в ноги.
— Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.
— Да, разумеется, — сразу же согласился он.
— Скажите, откуда у вас эта прекрасная картина?
И Урумов с удовольствием рассказал ей все, начиная с четырехлистного клевера и счастливого избавления от аварии. Потом он рассказал, как приехал к себе на дачу, где была и Криста, и с каким трудом купил картину у неуступчивого полупомешанного художника. Тем временем принесли приготовленные «специально для господина профессора» русские блины со сметаной. Мария едва на них взглянула.
— А что стало с клевером?
— Что с ним может быть — храню его до сих пор. Он и сейчас со мной.
— Можно посмотреть?
