Дитя эпохи - Житинский Александр Николаевич (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Прежде всего я решил познакомиться с научными трудами Тараса Карповича. Я пошел в библиотеку, и мне выдали труды Наливайло. Среди них был один учебник 1931-го года издания. Он относился к науке о подъемно-транспортных механизмах. Лифты, эскалаторы и тому подобное. Кибернетикой там не пахло. Остальные работы были в виде трактатов и статей в различных журналах. Я расположил их хронологически и стал следить за эволюцией научной мысли моего Прометея.
Статьи все были на научно-философские темы. Они касались кибернетики. В первых своих работах Тарас Карпович брал это слово в кавычки. Еще он употреблял сочетание «так называемая кибернетика». По его словам, такой науки не было. Тем не менее, хотя ее и не было, Тарас Карпович методично с нею боролся на протяжении ряда лет. Это был первый период становления русской кибернетики. За эти годы Наливайло привык к ней и осторожно раскавычил. Лишенная кавычек кибернетика перестала выглядеть пугалом. Наоборот, она сама теперь нуждалась в защите. И Наливайло перенес огонь на противников этой науки. Теперь он громил некоторых горе-философов, проглядевших в кибернетике рациональное зерно. Ну, тех, которые не успели вовремя опустить кавычек. В результате в кавычки попали они сами.
Благодарная кибернетика, встав на ноги, обласкала Тараса Карповича. Он стал начальником крупного конструкторского бюро. Это бюро проектировало подъемно-транспортные машины, но уже с кибернетикой. Кибернетика проникла в лифты. Попробуйте сейчас открыть дверцы движущегося лифта между этажами. Лифт наверняка остановится. Это и есть кибернетика.
Про те лифты, у которых двери сами открываются и закрываются, я вообще не говорю. Благодаря им Наливайло вплотную подошел к дверям Академии наук.
Я подковался теоретически и поехал на встречу с Тарасом Карповичем. Его КБ помещалось в центре города, в одном из старых зданий. Раньше там был пансион для благородных девиц.
В бюро пропусков со мной долго возились. Выписали несколько бумажек, часть из которых я тут же возвратил вахтерше. Та благополучно наколола их на спицу, и я вошел внутрь.
– Куда же ты пошел? – изумилась вахтерша.
– К начальнику, – сказал я, обернувшись.
– Это понятно, что к начальнику. А как туда идти, знаешь?
– Спрошу, – пожал я плечами.
Вахтерша засмеялась длительным смехом.
– Ну, спроси, спроси! – сказала она.
– А как туда пройти? – заволновался я.
– Вот видишь! – торжествующе сказала вахтерша. – А я не знаю! Давеча ходили через подвал, а нынче там ремонт. Теперь через чердак ходют, но там смотри в оба. Не то заблудишься.
Я пошел по лестнице вверх. На чердаке размещалась лаборатория No17. Там мне сказали, чтобы я спустился ниже, прошел по коридору, отсчитав восемь дверей, и вошел в девятую. Я так и поступил.
За девятой дверью была десятая дверь. Потом я прекратил их считать. Встречавшиеся люди хорошо знали лишь окрестности своих лабораторий, а дальше путались. Но общее направление они показывали одинаково. Мне следовало идти все время вниз и на юго-запад. То и дело встречались рабочие, которые перегораживали комнаты, воздвигали посреди коридоров стены и прорубали окна на улицу.
Наконец мне попался человек, который час назад был у Тараса Карповича и еще помнил дорогу. Он меня проводил. Дверь кабинета была рядом с временной деревянной стенкой, перегораживающей коридор.
– Когда будете уходить, – шепнул сотрудник, – отодвиньте эту доску и пролезайте. Так проще. Там сразу выход.
Я поблагодарил и поинтересовался у него человеческими качествами Наливайло. Хотя бы самое главное, конспективно. Это мне было нужно для предстоящего разговора.
– Как вам сказать? – задумался мой проводник. – Старый перпетуум... У нас его называют так. Любя, конечно.
– Это как же перевести? – вслух подумал я. – Перпетуум мобиле – это вечный двигатель. Значит, перпетуум – просто вечный...
– Ну да. Старый... Вечный... Так и переводится, – сказал сотрудник, делая попытку уйти.
– А двигатель?
– При чем здесь двигатель? Как хотите, так и переводите! – рассердился мой проводник и удалился по коридору.
Я вошел в приемную, где сидела секретарша. Она сообщила, что Тарас Карпович меня ждет. Я постучал, и перед моим носом загорелась табличка «Войдите!». Здесь все было пропитано кибернетикой.
Тарас Карпович сидел в кресле из какого-то материала, напоминавшего мрамор. Только, вероятно, помягче. Наливайло был румяным стариком с седыми усами. Его розовые щечки болтались по обеим сторонам лица, как серьги. Возраст с трудом поддавался определению. Но мне показалось, что Перпетуум вполне мог быть участником русско-японской войны.
Мы разговорились. Правда, это не то слово. После того, как я назвал себя, Наливайло не дал мне произнести ни звука. Он открыл рот и принялся без остановки скрипеть и хрипеть что-то про кибернетику. Из всего потока слов я улавливал только несколько. «Милостивый государь», «помилуйте-с» и «обратная связь».
Наконец мне удалось приспособиться к дикции Наливайло, и я установил, что Перпетуум добрался уже до начала нашего века. Он обнаружил там корни отечественной кибернетики. Потом он, кажется, спустился еще глубже, потому что в его речи стали мелькать незнакомые мне церковно-славянские обороты. Внезапно Тарас Карпович откинулся на спинку кресла и продребезжал старческим тенором:
– А без меня, а без меня здесь ничего бы не стояло. Здесь ничего бы не стояло, когда бы не было меня!...
Песню я узнал. Ее пел когда-то Марк Бернес. Далее Наливайло задал мне какой-то вопрос. Это я определил по интонации. Я на всякий случай кивнул. Тарас Карпович радостно заулыбался и вызвал секретаршу. Он сказал ей несколько слов, и секретарша неприязненно на меня посмотрела.
– Пойдемте, – сказала она.
– Куда? – спросил я.
– На полигон. Вы же сами хотели...
– На какой полигон?
Перпетуум обеспокоенно что-то прошамкал и сделал знак секретарше, чтобы та его подняла. Секретарша подошла к Тарасу Карповичу и вынула его из кресла. Я понял, что старик собрался идти с нами на полигон. Поддерживая Наливайло, мы пошли по коридорам. Завидев наше приближение, сотрудники прятались по углам. «Неужели они его так боятся?» – подумал я с уважением.
Мы дошли до двери, на которой висела табличка: «Испытательный полигон. Посторонним вход воспрещен!» За дверью находились лифты. Их было три штуки. Все разные. Это были детища Старого Перпетуума.
Старик подошел к первой двери, сложил губы трубочкой и свистнул. Вернее, произнес шипящий звук. Лифт открылся.
– Ну-с, милостивый государь, – сказал Наливайло, делая приглашающий жест. Секретарша скривилась и побледнела. Мы втроем вошли в лифт. Наливайло произнес подряд семь шипящих, дверцы закрылись, и мы поехали.
– Управляется голосом, – сказал Наливайло, показывая, что внутри кабины кнопок нет. – Стой! – воскликнул он.
Лифт не подчинился приказу.
– Тарас Карпович, это облагороженная модель, – напомнила секретарша.
– Пардон, – сказал старик. – Будьте добры, остановитесь! – обратился он к лифту. Лифт остановился.
– На каком принципе он работает? – спросил я.
– Система человек – машина, – туманно объяснил Прометей.
– Как это?
– Поехали дальше, – скомандовал Наливайло.
– Тарас Карпович, сейчас предохранитель сменю, – послышался голос из динамика.
– Быстрее, быстрее! – сказал Наливайло. – Седьмой этаж!
– Я помню, – сказал голос.
Через минуту лифт дернулся, и мы поехали на седьмой этаж. Прометей вызвал соседний лифт, который приехал очень быстро. Он подкатил с ревом, напоминающим шум реактивного двигателя. Секретарша умоляюще посмотрела на Наливайло и сказала:
– Тарас Карпович! Вам же врачи запретили!
– Ничего, ничего... Скоростной лифт с автоматическим спасателем, – объявил Прометей, и мы вошли. Секретарша кусала губы и вздрагивала. Перпетуум нажал кнопку. Лифт взвыл и провалился под нами вниз. Перпетуум положил палец на другую кнопку с надписью «Обрыв троса».
