Дело Локвудов - О'Хара Джон (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
— А хорошо чувствовать себя независимой, правда? — спросил Джордж.
— О да, — согласилась Агнесса. — Теперь мне не надо постоянно просить у тебя денег.
— Не замечал, чтобы ты просила их у меня «постоянно.
— Всякий раз, когда нужны деньги.
— Разве я отказывал тебе когда-нибудь? Или не доверял?
— Нет, ты очень щедр. Но я всегда должна была просить. Ну а теперь у меня есть немного своих, так что если я куплю тебе что-нибудь, то уже не за твой счет. Все-таки приятно сознавать, Джордж, что и сама можешь кому-то что-то дать.
— Да. Но со временем это становится несколько утомительным — все давать и давать. Сама убедишься.
— Ну что ж, отныне ты будешь не только давать, но и получать.
— Можешь поверить, что мне это будет в новинку.
— Что касается меня, то я никогда не могла давать столько, сколько хотела.
— Ты же никогда не жила в бедности, Агнесса.
— В бедности — нет, но денег нам всегда не хватало. За квартиру мы не платили и товары брали оптом в магазине компании. По железной дороге ездили бесплатно. Но у отца всегда было мало наличных денег, а маминым родным приходилось беречь каждое пенни.
— Зато теперь твой отец обеспечен. Как он намерен распорядиться своими ста тысячами долларов?
— Сначала свозит маму в Египет. Потом сядет писать книгу.
— О Египте?
— О нет. Нечто вроде истории семейства Уиннов в Соединенных Штатах, но главным образом о Томе Уинне. Он там расскажет о реках и лесах, по которым любит бродить. Он никогда не собирался сидеть взаперти в конторе.
— Не знаю, найдутся ли желающие купить книгу о Томе Уинне и о лесах. О своем деде я бы почитал книгу, а о Томе Уинне — нет. Если, конечно, твой отец не предполагает раскрыть какие-нибудь семейные тайны. Но, зная его, я этого не допускаю.
— Ты всегда почему-то считал, что дядя Том скрывает какие-то преступные тайны.
— Я убежден, что любой человек, у которого больше пяти тысяч долларов, скрывает преступные тайны.
— А на семью Локвудов это распространяется?
— Еще бы. В первую очередь.
— Но ты же честный человек. И твой отец — тоже.
— Пока не доказано обратное.
— Джордж, почему ты всегда становишься в позу этакого полумошенника?
— Это не поза, Агнесса.
— Мне кажется, ты хочешь быть таким, как твой, отец.
— Уж не считаешь ли ты моего отца мошенником или полумошенником?
— Он гораздо больше похож на мошенника, чем ты. Несмотря на свой возраст и на то, что он мой свекор, он иногда смотрит на меня так, что мне кажется, будто он меня раздевает.
— А когда я на тебя смотрю, тебе этого не кажется?
— Ты — другое дело. Стоит тебе лишь попросить… Да и просить не надо. Мы с тобой муж и жена, и, значит, между нами существуют эти отношения. Определенные отношения. А твой отец мне свекор, и подобные мысли ему не к лицу.
— Не повесишь же ты человека за его мысли.
— За мысли — нет.
— Ты сказала это таким тоном… Разве было что-нибудь, кроме мыслей?
— Со мной не было.
— А тогда с кем еще? С кем-нибудь конкретным?
— Возможно, это было только раз.
— Да неужели? Что же именно?
— То, что я видела. В прошлую пятницу. Он сидел в летнем доме, в своей качалке, а рядом с ним — дама, в она гладила его.
— Что за дама?
— Я ее не знаю. Прежде ни разу не встречала.
— Ну и ну! Прямо так — сидела и гладила? А ты где была?
— Стояла в оконной нише. На втором этаже. Я не знала, что он ждал гостей, и удивилась, заметив, что у него кто-то есть.
— И больше ничего не было?
— Это все, что я видела. Я наблюдала эту сцену минут пять, не меньше. Она его гладила, не прерывая беседы.
— А он что делал?
— Ничего, сидел — и все. Женщина была немолодая, но элегантно одетая. Возможно, они давние знакомые, только я никогда не видела, чтобы немолодые люди так себя вели.
— Да и я тоже.
— Я просто была потрясена. Немолодые люди, разговаривают, смеются, и при этом она его гладит.
— Интересно, кто это мог быть. Но вряд ли я узнаю. Если, конечно, она не придет к нам опять. Ты ее признаешь, если встретишь во второй раз?
— Думаю, да.
— Мой отец — старый плут, причем без всяких «полу».
— И ты этому ужасно рад. Гордишься им… Несолидно это — сидеть в качалке и чтоб какая-то женщина тебя гладила.
— Может быть, и несолидно, а все же молодец старик, что у него еще есть искра. Хотел бы я быть таким в его возрасте.
— А сколько ему лет?
— Около шестидесяти, по-моему. Родители ведь никогда не говорят, сколько им лет.
— Когда мне будет шестьдесят, я уж как-нибудь постараюсь быть посдержаннее. И как отнесутся к этому мужчины, мне безразлично.
— Тебе — да, но не им. Твой отец…
— Не будем говорить о моем отце.
— О моем-то мы говорим.
— Потому что ты гордишься своим отцом. Восхищаешься им. И хочешь быть таким же, когда состаришься. Что ж, ты, наверно, таким и будешь, раз тебе этого хочется. И найдешь женщину, которая будет тебя гладить.
— А ты — не будешь?
— В летнем домике с твоим отцом была ведь не твоя мать. Это женщина из его прошлого.
— Ну, у меня в прошлом не было женщин.
— Не лги мне, Джордж. Это же глупо.
— Во всяком случае, все они забыты, Агнесса.
— От души надеюсь, что это так.
Агнесса Локвуд не стала возражать, когда выяснилось, «что Авраам Локвуд намерен жить в одном с ними доме. Дом был большой, со слугами и с просторным двором. На втором этаже было пять спален, гостиная и ванная в конце коридора. Спальню, смежную с его собственной, Авраам перестроил во вторую ванную, предоставив, таким образом, максимальные удобства и себе и другим. Старик (так он называл себя и так звали его за глаза остальные) пил утренний чай в спальне в семь часов, но потом очень долго брился и одевался, так что Джордж стал ходить на работу один. Бывали дни, когда Авраам появлялся в конторе лишь около полудня, а то и вовсе не приходил. Чем он болеет, никто не знал, потому что врачей он не посещал и ни на какие боли не жаловался. Но он постоянно чувствовал усталость, физическую усталость, поэтому то и дело напоминал Джорджу, что когда Пенроуз закончит Принстон, то ему придется самому посвящать младшего брата в сложности бизнеса. „Мне надо отдохнуть“, — говорил он обычно после обеда, хотя отдыхал уже всю первую половину дня. Джорджу переданы были все бразды правления, и через несколько месяцев после женитьбы его стали признавать в местных деловых кругах фактическим главой фирмы „Локвуд и Кь“. Более пожилым дельцам он представлялся загадочным, непредсказуемым человеком, в котором странно сочетались замкнутость Мозеса Локвуда с мнимой доступностью Авраама Локвуда. Мнение о доступности последнего было следствием контраста между стилем поведения Мозеса и его сына, однако этот обман, или самообман, превратился в убеждение и приобрел характер реальности. Люди не знали, что Мозес Локвуд был олицетворением простоты по сравнению с изощренной скрытностью своего сына; не знали, что Мозес Локвуд был обречен на изоляцию из-за дурной славы, которую снискал своими необузданными поступками; не знали, что Авраам, отдавший себя служению Делу Локвудов, рассматривал человеческие отношения исключительно пол углом зрения их полезности Делу.
Агнесса уже привыкла к тому, что свекор в утренние часы находился дома. В это время она бывала занята домашними делами, но не настолько, чтобы не перемолвиться с ним словцом. Страх, который она испытывала перед ним из-за того, что его стеснялась, исчезал по мере того, как росла ее уверенность в себе, и уступал место любопытству. То, что Авраам быстро уставал, не вызывало сомнений — физически он действительно ослаб. Но ум его не утратил живости, и слушала она его с интересом, даже; если их беседы бывали непродолжительны, — у нее создавалось впечатление, что он намеренно старался составить ей компанию.
Отношения Агнессы Локвуд со свекром продвинулись настолько, что, вступив во второй год замужества и снова забеременев, она не только еще больше сблизилась с, ним, но и приобщилась к тайне Дела Локвудов. Однажды утром Авраам позволил себе спросить:
