Золото собирается крупицами - Хамматов Яныбай Хамматович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Не понимая шутки, Мархаба ахнула:
— Милостивый аллах, ну не с ума ли ты сошла? Да что ты нашла хорошего в этом ворчуне?
— Э-э, откуда тебе знать? Может, он самый хороший мужчина в Сакмаеве!
Глаза Мархабы вытаращились так, что казалось, еще чуть-чуть, и они вылетят из орбит.
— Да я не вру, — с серьезным видом продолжала Гульямал. — Все про него говорят: Хаким старик, а какой же он старик? Это девушки только в семнадцать лет самый сок набирают, а мужчина в силу входит годам к пятидесяти! Знаешь, как говорят? Старый муж с серебром да лаской, а у молодого в руке плеть да нагайка.
— Не бес ли в тебя вселился? Или ты без мужа с ума сходишь? Нет, девочка, покажись-ка ты мулле…
Мархаба опустила сына на пол, и, освободившись от рук матери, ребенок побежал к очагу, шлепая босыми ножками. У очага спокойно дремал большой рыжий кот. Мальчик потянулся к нему ручонками, но Гульямал схватила его в охапку, подняла его и стала целовать в торчащий круглой пуговкой носик:
— Ам-ам! Съем тебя! Съем!..
Ребенок весело засмеялся.
— Не надо, сглазишь, — с испугом сказала Мархаба. — И в прошлый раз ты его сглазила, всю ночь плакал! Иди ко мне, сынок, иди, — Мархаба протянула руки, но ребенок отвернулся от нее и крепко обнял Гульямал за шею.
— Смотри-ка, не идет к тебе, — весело рас смеялась Гульямал. — Знает, у кого лучше.
Она дала мальчику кусок хлеба и стала покачивать его на колене.
— Где же твои штанишки, джигит, а? Над тобой же воробьи смеяться будут. Скажи маме, пусть сошьет тебе!
— Что ты, куда ему, даже у старших братьев его штанов нету! Идем, сынок, домой, идем… Скоро из лесу отец вернется, чаю поставим, скажи тетеньке спасибо за хлеб. — Нагнувшись, Мархаба вытерла нос сыну подолом платья, но сделала это так неуклюже, что мальчику стало больно, и он даже зажмурил глаза, но не пикнул. — А я к тебе по делу, девочка, одолжи муки на лапшу, если есть! Как только муж съездит на базар — верну…
Мархаба завернула деревянную чашку с мукой в платок, прихватила щипцами горячий уголь из очага и собралась уходить.
— Давай-ка я провожу тебя, хоть малыша донесу! — накинула платок Гульямал.
Проводив Мархабу, она зашла в землянку старухи Сайдеямал и, посидев там несколько минут и убедившись, что Хисматулла не приходил отправилась домой.
На улице было темно, даже луна не показалась из-за туч, и только стеклянно стучали, сталкиваясь в вышине, голые ветки деревьев, и где-то на краю поселка протяжно выла чья-то собака.
Дома Гульямал, не раздеваясь, бросилась на нары и заплакала навзрыд, обнимая подушку. «Значит, он был здесь еще на прошлой неделе, — захлебываясь, шептала она. — И даже не подумал ко мне зайти!.. Видно, не судьба! Не может он забыть эту сумасшедшую, не может! И что в ней хорошего? И раньше-то ничего не было, а теперь и подавно!»
Она медленно разделась и легла, все еще всхлипывая, но чувство обиды не проходило, и сон не шел.
«Что же это я, как глупая— девчонка, разревелась оттого, что он не пришел тогда? — подумала Гульямал. —Может, в самом деле занят был… Сайдеямал сказала, что времени у него не было! Может, завтра придет? — Гульямал закрыла глаза, но тут же, как наяву, увидела перед собой рассерженное лицо Хисматуллы, с которым он подошел к ней на прииске. — Да чем же хуже Нафисы? Ни на одного из тех, кто ко мне после смерти мужа подбирался, я и взгляда не бросила, никто обо мне плохо сказать не может! Никогда не была я, как она, посмешищем на глазах у всего народа, муж меня из дома не выгонял! И что у меня еще есть на свете, кроме этой любви? Видит аллах, ничего! — Гульямал прерывисто вздохнула и перевернулась на другой бок. — Может, поймет он все-таки…»
Скрипнула калитка, и чьи-то неуверенные шаги послышались во дворе, затихли под окном. Гульямал показалось, что сердце ее остановилось. В дверь тихо постучали.
— Кто там? — спросила Гульямал.
Ей никто не ответил. «Это он», — радостно улыбнулась Гульямал и откинула щеколду. Тотчас сильные жадные руки подняли ее с пола и бросили на постель.
— Хисмат! Сумасшедший!.. — весело рас смеялась Гульямал. — Да у тебя руки прямо железные!
Тотчас что-то тяжелое навалилось на нее, и к щеке прижалась жесткая колючая борода, в нос ударил запах винного перегара.
— Кто это, ты кто? — не своим голосом крикнула Гульямал, пытаясь вырваться из непрошеных объятий.
— Тише, невестушка, тише, — зашептала борода. — Что шумишь?
— Гилман-мулла? — вскрикнула молодая женщина и схватила муллу за бороду, все сильнее задирая ее кверху.
Мулла молча сопел, стараясь стащить с Гульямал одежду.
— Отпусти! Отпусти! — снова истошно закричала Гульямал. — Помоги-ите! Тебе говорят, от пусти!
Наконец, увидев, что у нее нет другого выхода, Гульямал изо всей силы вцепилась зубами в ухо муллы так, что сразу почувствовала солоноватый привкус крови.
— Ай-яй! — подскочив, завопил мулла, хватаясь за окровавленную мочку. — Глупая баба, отродье шайтана!
Гульямал схватила толстую железную кочергу:
— А ну, катись отсюда! Чтоб духу не было!
— Да я не буду, не буду, — взмолился мулла, держась за ухо. — Сейчас уйду! Только прошу тебя, невестушка, молчи, не говори никому! Я ведь с пьяных глаз… Нарочно хотел, чтобы испытать тебя!..
— Знаю я, что ты хотел! — не опуская кочерги, спокойно сказала Гульямал. — Ну, долго я тебя ждать буду? Одна нога здесь, другая — там!..
Вернувшись под утро домой, мулла Гилман увидел, что его рябое, как пчелиные соты, лицо вдоль и поперек исполосовано царапинами. «Никакого уважения к моему сану! — с яростью подумал он. — Другая женщина на месте этой потаскушки сама бы за мной бегала, не то что царапаться!»
Он обмазал лицо топленым маслом, чтобы царапины быстрее зажили, вымыл теплой водой больное ухо и велел подать себе чаю.
Прихлебывая с блюдечка янтарно-желтую, крепкую жидкость, он ловил на себе любопытные взгляды прислуживающей ему девушки и все больше мрачнел.
— Чего уставилась? — крикнул он наконец, — Брысь отсюда, отродье шайтана!
Девушка быстро юркнула за дверь, и. мулла остался один.
«Черт, теперь по всему поселку разнесется, — с досадой думал он. —А какая все-таки у нее грудь, ай-яй-яй! Что бы такое сделать, чтобы она знала свое место?»
Но прошло несколько дней, а о происшедшем в деревне не было ни слуху ни духу. «Вот это баба! Мало того, что каждая грудь, как спелая дыня, она еще и молчать умеет! — восхитился Гилман. — Да, значит, недаром говорят, что если настоящий мужчина сохранит тайну величиной с оседланного коня, то настоящая женщина может сохранить тайну не меньше люльки с ребенком! И все-таки надо ей как-нибудь отомстить, хоть припугнуть на всякий случай!»
Все эти дни он не говорил о Гульямал, как обычно, ничего плохого, не называл ее дочерью шайтана и старался не попадаться ей на глаза, обходил ее дом стороной, — все боялся, но, увидев, что Гульямал молчит, решил, что просто так этого дела оставить нельзя.
«Вот что — надо у нее обыск устроить, — надумал он наконец. — Все равно они сейчас по всему поселку идут», — и тут же пошел к уряднику.
— У Гульямал хранятся бумаги этого Хисматуллы, что с неверными связался, как же вы ни чего не знаете об этом?
Пока полицейские шарили за чувалом, разбрасывая вещи из сундуков и лазили в подловку, Гульямал молча стояла у стены, насмешливо глядя на муллу, устроившегося на нарах, и под этим взглядом мулла ежился и все никак не мог усесться поудобнее, но Гульямал только улыбалась и так ничего и не сказала.
— Наверняка знает, где его бумаги, — сказал Мухаррам, когда они вышли из дома Гульямал, так и не найдя ничего похожего на листовки. — Видел, как она улыбалась? Когда человек ничего не знает, он так не улыбается, да еще вовремя обыска!
— Да, да, должно быть, знает, — с радостью подтвердил Гилман. — Вообще опасная женщина, кафыр в юбке, веру свою продала, на прииске работает… Надо бы что-нибудь сделать, чтобы ей юбку прищемить!
