Свадьба - Бабаян Сергей Геннадьевич (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
Увидел еще и потому, что стол вдруг как будто упорядочился и затих – только краснолицые, и то угасающе, еще воркотали что-то в своем углу. Рой суетливых голов вокруг жениха и невесты распался – отхлынул к балкону… Перед невестой (свидетельница, отодвинув поспешно стул, тоже отступила к окну) стояли рука об руку немолодые мужчина и женщина. На вид им было немногим за пятьдесят; мужчина – высокий, статный (что называется, представительный), с темными волосами (лишь едва заметною паутиною плелась седина), с породистым твердым лицом с тяжеловатым подбородком и энергичной линией рта (уголки которого, впрочем, были крутым изломом опущены), одетый в темно-синюю пиджачную пару на белой рубашке с синим же в темно-красную искру галстуке, – стоял неподвижно и очень прямо и – спокойно и доброжелательно (как-то безжизненно спокойно и доброжелательно) – смотрел на невесту. Женщина – в шерстяном светло-сером костюме с двойной черно-белой оторочкой бортов – уже сильно седела; волосы ее, высоко подвитые надо лбом, были по-старомодному уложены сзади в плетенный толстыми жгутами пучок; ее худощавое, очень правильное, с уже чуть обвисающей кожей лицо было густо напудрено, но и под пудрой, казалось, проступали красные пятна; тонкие, с уже полустершейся, морковного цвета помадой губы подрагивали в слабой, не касавшейся глаз улыбке; руки она держала под грудью, обхвативши (а скорее, напряженно схватив) одной тонкой кистью другую…
Конечно, это были родители Тузова. Алексей был неудавшейся копиею отца: кое-где искаженной, кое-где незаконченной, – размытой, ослабленной, обедненной неверным подбором красок… Даже странно, что я сразу их не заметил.
Мать Тузова порывисто, как будто решившись, шагнула к невесте – и обняла ее за плечи заметно подрагивающими руками. На ее правой кисти, рядом с тонким обручальным кольцом (да: у невесты кольцо было шириной чуть не больше диаметра), попыхивал разноцветными искрами крупный брильянт… Лицо невесты вдруг изменилось: исчезла казалось перманентная – гуинпленовская – улыбка, чуть опустились бесплотные дуги бровей, глаза помягчели – погасли острые огоньки; она осторожно взяла свекровь своими красно-когтистыми руками за локти и – не сухо, но бережно – поцеловала три раза крест-накрест. Мать Тузова поцеловала ее один раз (както заметно было, что целоваться троекратно ей не в привычку), ступила в сторону, влажно блестя глазами, – и подалась к сыну, которого обхватила за шею и не разбирая места горячо поцеловала несколько раз: Тузов моргал и часто гладил мать по плечу… Отец наклонился к невесте, что-то сказал, улыбаясь одними губами, и коротко поцеловал ее в щеку; невеста, потупясь, возвратила ему поцелуй (робкий, бесплотный; три раза целовать не решилась; кроме того, он сразу же после первого выпрямился – а он был много выше ее) и глядя чуть исподлобья осталась стоять, теребя тонкими пальцами полупрозрачный рюш шемизетки… Сыну отец коротко пожал руку – и одновременно потрепал его по плечу.
Поздравления кончились. (Родителей невесты я пока не нашел – не определил по лицу; вероятно, они поздравили новобрачных вместе со всеми, в гуще гостей. Впрочем, рядом со свидетелем сидела какая-то несколько странного вида пара: женщина была та, что разносила шампанское, с косыми глазами и в красном платье, муж – мужчина, сидевший рядом, – по типу ханыга, но мало чем примечательный. В том, что это родители невесты, я не был уверен, а спросить было некого: мне не хотелось обнаруживать перед соседями своей вопиющей неосведомленности.)
Поздравления кончились. Стол радостно зашумел, застучал и забулькал. Родители Тузова и сгрудившиеся у балкона несколько человек поздравлявших пошли на свои места. Славик потянулся к бутылке ординарного «Рислинга» (вина было мало, бутылок пять или шесть: впрочем, все женщины охотно подставляли бокалы под водку) и налил Зое и Лике; я разлил водку – граммов по пятьдесят (нам четверым достались стаканы; Зое и Лике мы уступили тонкие, себе взяли массивные, граненые, с ободком: чокались они зычно, как литровые банки). Молодоженам налили шампанского… Тостировала свидетельница.
– Дорогие гости! Я знаю невесту… ой, я дико извиняюсь – жену!… жену!… – с радостным испугом пронзительно закричала она; она вообще похожа была на невесту, только еще худее, со светлыми волосами и казалось вовсе без царя в голове, – …очень давно, мы вместе учились в школе, с первого класса. Все мы знаем, что Марина очень хорошая девушка и настоящая подруга. Жениха… мужа, мужа!… – но это уже явно нарочно, – …я знаю совсем недавно, но он тоже мне очень нравится…
– Но-но-но-но-но!… – тенористо завелся кто-то из краснолицых. Стол одобрительно засмеялся.
– На чужой каравай рот не разевай!
– Опоздала!
– Ох-хо-хо!…
Свидетельница игриво (а надо было б сказать, блудливо) повела в сторону Тузова подведенными до китайской раскосости голубыми глазами (у нее были голубые глаза и черные волосы – вернее, черные корни волос: счастливое природное сочетание красок было безжалостно уничтожено пергидролем). Тузов потупился и неестественно усмехнулся. Невеста погрозила свидетельнице кулаком.
– Нет, пра-авда, – детским голосом пропела свидетельница. – И я очень рада, что Алеша и Марина теперь законные муж и жена. Я хочу поздравить их с этим замечательным событием в их жизни и пожелать им здоровья, счастья… и много-много детей! Хи-хи… Давайте выпьем за это!
Свидетельница поцеловала невесту и потянулась к Тузову. Невеста, страшновато смеясь, ее оттолкнула. Над столом замелькали стаканы, бокалы, – мы тоже не глядя чокались, улыбались незнакомым радостным лицам… Холодец был неплох – правда, по-общепитовеки провернутый в мясорубке; хрен действительно самотертый, злой – только свекла его немного глушила. Полуяйца с икрой грозили исчезнуть быстрее шампанского: я изловчился и ухватил Зое и Лике по два…
– Иван Иваныч! Стюдню!
– Анатолий, рыбу подай.
– Нет, ну какой вы…
– Какой? Какой?
– А такой…
– Пора бы и горько…
– Да погоди ты горько, еще ни в одном глазу… Горько ей.
– Маня… А чего ж это Игорь не пьет?
– Да он же леченый…
– Леченый-калеченый, – веско припечатывает носатый.
– А ну-ка ветчинки…
– Категорически! Знатная ветчина.
– И где берут?
– Так Маринка же в ГУМе работает…
– Ты глянь, глянь, – Танька-то! Не ущипнешь…
– Двух мужей уже схоронила, сейчас третьего донашивает…
– Ф-фу-у… Хорошо!
– Вась, дай колбасы… Пока всю не сожрали.
– Ты чо скривился-то, Степан?
– Да изжога, ети ее…
– А ты ее боржомой…
– Вилка!. Куда вилка делась?!
– Да вот же она, ворона! В салате утопил!
– Эх…
– Н-наливай!
Встала невеста. (За редкими исключениями я говорю – и буду, наверное, говорить – именно так: невеста, – хотя уже запомнил, что тузовскую… подругу зовут Мариной, и тем более понимал, что она уже не невеста – жена. Но для моего внутреннего – в разговоре с собою – слуха предпочтительнее было как будто нейтральное, половинчатое слово невеста: Марина – предполагало известную и для меня малоприятную близость к ней, жена – казалось, безвозвратно хоронило все-таки не совсем чужого мне Тузова. Впрочем, изредка я говорю молодая жена: на мой взгляд, определение молодая несколько принижает, профанирует категорическое существительное…)
Встала невеста. Шампанское кончилось; Тузов потянулся к бутылке сухого, невеста мотнула головой – и он плеснул ей в бокал чуть больше наперстка водки. Молодая отняла у него бутылку и налила себе граммов сто. Тузов тоже налил себе водки.
– Дорогие гости! – отчеканила – казалось, на всю округу – невеста. («Ой, баба!…» – подумал я; в голове веселело.) – Большое вам спасибо за то, что пришли нас поздравить, и за ваши добрые слова и пожелания. А я хочу выпить – за ваше здоровье! Желаю вам счастья, радости и любви. Х-ху!…
И невеста – вздернув краешек верхней губы и ощерив маслено блеснувшую фиксу – шумно, по-мужицки выдохнула в плечо и не чокаясь, вмах, осушила бокал до дна…
