Яма слепых - Редол Антонио Алвес (прочитать книгу TXT) 📗
– И клочок земли в три алкейре, годной под посевы, – подсказал слуга.
– Хорошо. Даю слово.
Только тут Шико Счастливчик поднял голову.
– Договорились!
И он протянул свою руку хозяину, который заколебался и взял ее только тогда, когда увидел, что слуга помрачнел. Диого Релвас пожал ее, крепко тряхнув, хотя это ему удовольствия не доставило.
– Дай ему почувствовать, что пришел конец его жизни. Не торопись. И отрежь его мужское достоинство. Отрежь и брось в навоз. – Диого Релвас говорил зло. – Или запихай ему в рот… Да, в рот, если сумеешь его раскрыть.
Какое– то время хозяин Алдебарана еще ходил по комнате. Шико Счастливчика перед ним уже не было, но образ Зе Педро, которого ему никак не удавалось представить принявшим смерть – кастрированным и лежащим у его ног, – маячил перед ним. Он видел его стоящим перед собой здесь, в этом зале с каменным полом. И в полной тишине слышал его смеющийся подтрунивавший голос.
Глава XV. Вот так-то лучше
Да– а, интересно, как бы он смеялся сейчас, когда в порогах поместья появился огромный и решительный Шико Счастливчик, по выражению лица которого было ясно, что все прошло именно так, как того желал хозяин. Ненависть Диого Релваса кончилась: он был отмщен. Однако он понял, что смерть Зе Педро не принесла ему облегчения: полученное удовлетворение не вырвало из сердца шпагу горечи. Холодная и острая, она засела в его груди навечно, вернее, до тех пор, пока он будет дышать.
В том, что он приказал лишить Зе Педро жизни, он не раскаивался, нет, ведь тот попрал честь Релвасов. Но страдания парня кончились, а его – продолжались, возможно потому, что ему пришлось препоручить Шико Счастливчику то, что полагалось выполнить самому.
Он припомнил других умерших, надеясь этим вызвать образ убитого, но ничего не получилось. Тогда он попытался представить вместо их лиц лицо Зе Педро, но оно продолжало жить, улыбаться и унижать его, как бы говоря, что все осталось по-прежнему. Да, все осталось по-прежнему.
Диого Релвас услышал, как Шико Счастливчик настаивал, чтобы его пропустили – он хочет поговорить с хозяином, – и понял, что тот навеселе. Теперь Диого Релвасу предстояло пережить причастность к этому грязному делу: вынести загадочные взгляды и панибратство сообщника. Он соображал, как избежать всего этого. Заставить ждать слугу до тех пор, пока он устанет? Послать ему деньги с кем-нибудь? Пусть забирает свои пятьдесят фунтов и убирается с глаз долой!
Между тем Диого Релвас понимал, и хорошо понимал, что вмешивать в это дело никого другого не следует. Ведь даже сын не должен был вручить Шико Счастливчику то, что ему причиталось, да и у Шико Счастливчика не должно возникнуть никаких подозрений.
Плохо было то, что последние бессонные ночи окончательно вымотали Диого Релваса, ведь от страшной усталости и нервного напряжения он забывался на какие-то доли секунды, и даже в эти доли секунды его преследовал кошмар, и всегда один и тот же: он видел две сцепившиеся фигуры, различимые только благодаря лунному свету, который озарял лицо Зе Педро, другое лицо оставалось в тени. Оно было всегда в тени. Вдруг фигуры исчезали. Он слышал их тяжелое дыхание и крики. Но всегда, всегда озаренное лунным светом лицо было обращено к нему, наблюдавшему за схваткой. Из тьмы Зе Педро ему улыбался, уверенный в себе, бесстрашный, ничто не выдавало в нем труса. Руки Счастливчика, огромные, сильные, не отпускали парня, но он уворачивался от них, а голос Марии до Пилар – только голос, самое Марию до Пилар Диого Релвас не видел – подбадривал Зе Педро, и тогда Диого Релвасу хотелось подбодрить Шико Счастливчика, и он кричал, кричал, но крика не получалось, какая-то странная сила лишала голоса, а потом и сил, пригвождая Диого Релваса к месту, не давая помочь Счастливчику, уже упавшему наземь, – должно быть, это он упал, хотя в темноте ночи лицо разглядеть не удавалось, – а Зе Педро дубасил его ногами, точно бил в барабан, звук, во всяком случае, был такой же, вначале четкий, потом глухой. И Диого Релвас смотрел в залитое лунным светом лицо Зе Педро, на котором горели счастливым победным светом глаза, ищущие его, Диого Релваса, старавшегося теперь уйти от них, ищущих, находящих его, жалкого труса, который прятался и отступал, отступал до тех пор, пока не натыкался спиной на живую стену рук – должно быть, это были руки, собиравшиеся толкнуть его вперед, отдать врагу, победившему и требовавшему вознаграждения. Ты хотел получить убитого? Вот он – получи! Я возьму за свою работу меньше, давай двадцать фунтов: мне двадцати достаточно.
И только когда рука Зе Педро его касалась, Диого Релвасу удавалось крикнуть, и он просыпался, угнетенный, мучимый предчувствиями, что этот все время повторяющийся сон должен быть в руку: план его провалился. Каждый день он себя спрашивал: «Что я буду делать, если он вернется?…»
Теперь, раз появился Шико Счастливчик, а не Зе Педро, ясно, что дело сделано. И ему, Диого Релвасу, лучше бы Шико Счастливчика не знать совсем. Что сделано, то сделано, и баста, ему претила необходимость беседовать с убийцей и терпеть его как сообщника, который не преминет напомнить Диого Релвасу о сообществе. С другой стороны, заставлять его долго ждать значило подвергать дело риску. А если он еще и пьян, кто гарантирует, что у него не развяжется язык и он не начнет похваляться. Диого Релвас послал сказать ему, что не имеет времени принять его, пусть подождет, и уже знал его ответ: «Ладно, я не спешу, мне лишь бы свое получить…» Но если нет возможности избежать встречи, то зачем ее оттягивать?! Может, для того, чтоб выяснить, что за этим последует? Хотя боль, та самая боль, что не проходит, не пройдет, это ясно, что бы за этим ни последовало. Нет, отступать нельзя, только не отступление, нет, ведь отступление – лестница, точно лестница, на которой останавливаться бессмысленно: все равно придется идти до конца.
Диого Релвас никогда не бежал с поля боя и сейчас тоже бежать не собирался. Он исполнил свой долг отца и хозяина.
– Прикажите ему войти! – крикнул он в окно своего кабинета, неожиданно приняв решение. Вдруг, даже не осознав того, он решил как можно скорее распрощаться с Шико Счастливчиком. Теперь ему казалось, что он попусту тратил драгоценное время. Из ящика стола Диого Релвас вынул исписанную его рукой бумагу, в которой говорилось, что он жаловал Шико Счастливчику в безраздельное и безвозмездное пользование годные под посевы земли в Монте-де-Куба пожизненно. Прибавив еще один алкейре сверх того, как было договорено, даже теперь он желал выглядеть щедрым – в конце концов он всегда был таким для тех, кто выполнял его особые поручения.
Тут он увидел Шико Счастливчика в дверях.
– Входи, можешь войти.
Диого Релвас сел и сделал вид, что читает написанную бумагу. Смысл ее он знал наизусть, но слов, им самим написанных, не помнил, а сейчас не мог сосредоточиться, чтобы понять их, ведь все-таки надо знать, что он написал, и нельзя упустить никакой мелочи. Шико Счастливчик говорил. Диого Релвас видел его руку, которой тот опирался о письменный стол. Огромная, узловатая, беспокойная, она так сжимала край, точно была сведена судорогой. Глядя на нее, Диого Релвас подумал о гигантском скорпионе.
– Убери руку, – тихо сказал хозяин Алдебарана. Нужно было одернуть Шико Счастливчика, заставить его держаться должным образом, и немедленно. Счастливчик руку убрал.
Диого Релвас выдвинул другой ящик, что-то раздраженно поискал в нем. Потом тут же резко стал выдвигать все ящики подряд, оставляя их выдвинутыми. Встал, как-то странно дернулся. Потом вытащил белый мешочек из верхнего ящика и бросил его с ненавистью на стол. Шико Счастливчик следил за движениями Диого Релваса с идиотской усмешкой пьяного. Землевладелец взглянул на него.
– Чему ты смеешься?
– Да его вспомнил, – ответил тот тягуче.
– И что?…
– А ничего. Он там остался. Я его… в Испании… Досталось мне, конечно. Я даже не думал.