Хладнокровное убийство - Капоте Трумен (книги онлайн бесплатно txt) 📗
Мое следующее воспоминание — через несколько лет, мы жили в Калифорнии. Или в Неваде? Я вспоминаю скандальный эпизод про мою мать и негра. Мы, дети, летом спали на веранде, одна из наших кроватей стояла прямо под окном родительской спальни. Мы все заглядывали через неплотно задернутые занавески и видели, что там происходит. Папа нанял негра (Сэма) для всяких хозяйственных работ на нашей ферме или ранчо, а сам работал где-то на шоссе. Он поздно возвращался домой на грузовике модели А. Я не могу вспомнить цепь событий, но полагаю, что папа знал или подозревал о том, что происходит дома. Кончилось тем, что родители разошлись, и мама увезла нас в Сан-Франциско. Она убежала на отцовском грузовике, прихватив все сувениры, которые он привез с Аляски. Кажется, это было в 1935 (?) году… Во Фриско я то и дело попадал в какую-нибудь историю. Я начал водиться с шайкой, где все были меня старше. Моя мать вечно была пьяна, никогда не могла нормально о нас позаботиться. Я бегал по улицам, дикий и свободный, как койот. Я не знал никаких правил, никакой дисциплины, и никто не говорил мне, что правильно, а что нет. Я приходил и уходил когда вздумается — до тех пор, пока меня не арестовали в первый раз. Я много раз попадал в арестные дома за побег из дома и кражи. Помню одно такое место, где меня держали некоторое время. У меня были слабые почки, и я каждую ночь писался в постель. Меня это очень оскорбляло, но я ничего не мог поделать. Директорша дома меня жестоко избивала, обзывала и позорила перед всеми мальчиками. Она могла прийти в любой час ночи, чтобы проверить, не обмочил ли я постель. Она срывала с меня одеяло и яростно хлестала большим черным кожаным ремнем — вытаскивала из кровати за волосы, тянула в ванную, бросала в ванну, открывала холодную воду и велела мне мыться и стирать простыни. Каждая ночь превращалась в кошмар. Потом она придумала, что будет очень забавно мазать мне член какой-то мазью. Это было почти невыносимо. Жгло просто жуть как. Позже ее сняли с работы. Но мое мнение о ней от этого не изменилось, и не исчезло желание добраться до нее и всех, кто надо мной насмехался».
Далее, ввиду того, что доктор Джонс просил его сдать бумагу непременно в этот день, Смит перескакивал вперед, в годы ранней юности, к тому времени, когда они с отцом жили вместе, скитались вдвоем по всему Западу и Дальнему Западу, искали золото, ставили ловушки на зверя, выполняли случайную работу:
«Я любил отца, но бывали времена, когда эта любовь и привязанность уходила из моего сердца, словно талая вода. Всякий раз, когда он не хотел вникать в мои проблемы. Уделить мне немного внимания и не отказывать в праве голоса. Позволить самому за себя отвечать. Я должен был от него уйти. Когда мне было шестнадцать, я пошел в торговый флот. В 1948 году я пошел в армию — вербовщик дал мне шанс и завысил показатели моих тестов. С этого времени я начал понимать важность образования. Это единственное, что добавилось к ненависти и горечи, которые наполняли мою душу. Я начал затевать драки. Я сбросил японского полицейского с моста в воду. Я попал под трибунал за то, что разгромил японскую кафешку. Я второй раз попал под трибунал в Киото за угон японского такси. В армии я пробыл почти четыре года. Много раз за то время, что я служил в Корее и Японии, у меня случались сильные вспышки гнева. Я был в Корее 15 месяцев, потом был отправлен назад в Штаты — и был торжественно встречен как первый ветеран корейской войны, вернувшийся на Аляску. В газете была большая статья с фотографией, мне оплатили перелет на Аляску, все дела… Армейскую службу я закончил в Форт-Льюисе, Вашингтон».
Карандаш Смита, разогнавшийся до того, что разобрать почерк почти невозможно, спешит записать события более близких времен: авария, в которой он пострадал, кража в Филипсбурге, штат Канзас, за которую он получил десять лет своего первого тюремного срока:
«…Я был приговорен к сроку от пяти до десяти лет за крупную кражу и побег из тюрьмы. Я чувствовал, что со мной обошлись очень несправедливо. За то время, что я сидел в тюрьме, я сильно ожесточился. Когда меня выпустили, я должен был отправиться на Аляску к отцу, но я туда не поехал; работал в Неваде и Айдахо; перебрался в Лас-Вегас, а потом поехал в Канзас, где все это и случилось. Все, больше времени нет».
Он подписался и добавил постскриптум:
«Хотел бы снова с вами побеседовать. Я еще не сказал многого, что могло бы вас заинтересовать. Мне всегда было чрезвычайно приятно встретить людей, у которых есть цель и сознание того, что они призваны ее достичь. Мне представляется, что вы именно такой человек».
Хикок писал далеко не так торопливо и напряженно, как его подельник. Он часто прерывался, чтобы послушать предполагаемого присяжного заседателя или посмотреть на лица собравшихся в зале — особенно и с явным неудовольствием на волевое лицо окружного прокурора, Дуэйна Уэста, который был его ровесником, тоже двадцати восьми лет. Но автобиография Дика, написанная стилизованным почерком, напоминающим косой дождь, была закончена прежде, чем суд объявил о переносе слушания дела на следующий день:
«Я постараюсь рассказать вам о себе все, что смогу, хотя большую часть раннего детства, до того как мне исполнилось десять лет, помню очень смутно. Мои школьные годы прошли в общем-то так же, как и у большинства моих сверстников. Были и драки, и девчонки, и другие вещи, которые бывают в жизни подростков. Дома у меня тоже все шло нормально, но, как я вам уже говорил, мне никогда не разрешали выходить за пределы двора и навещать подружек. Мой отец всегда был с нами строг [он имел в виду себя и брата] по этой части. К тому же я должен был помогать папе по хозяйству… Я помню только один случай, когда мои родители поспорили, не знаю, правда, из-за чего… Папа как-то раз купил мне велосипед, и я, наверное, был самым гордым мальчиком во всем городе. Это был девчачий велосипед, но отец его переделал на мужской. Он покрасил его, и велик стал как новенький. Но игрушек у меня в детстве было много, если учесть, как мы жили. Мы всегда были, так сказать, полубедняками. Никогда не скатывались в нищету, но несколько раз оказывались на грани. Мой папа много трудился и старался нас обеспечить. Мать тоже всегда была трудолюбивой. В доме у нее были чистота и порядок, у нас была чистая одежда. Я помню, что папа носил старомодные плоские кепки и меня заставлял их носить, а мне они не нравились… В школе я хорошо успевал, лучше многих, особенно в первые годы. Но потом понемногу стал хуже учиться. У меня была подружка. Она была хорошая девочка, и я никогда ее не трогал никак, только целовал. Это по правде было чистое ухаживание… В школе я участвовал во всех спортивных соревнованиях и получил девять почетных грамот. За баскетбол, футбол, легкую атлетику и бейсбол. Лучше всего было в старших классах. До того у меня не было постоянной девочки, я только тренировался. А тогда у меня как раз возникли первые отношения с девочкой. Конечно, я говорил парням, что у меня было много девчонок… Я получил предложения поступить в два колледжа, но так ни в один из них и не поехал. Закончив школу, я пошел работать на железнодорожную магистраль Санта-Фе и проработал там до следующей зимы, когда меня уволили. Следующей весной я получил работу в компании „Роарк моторс". Я проработал там примерно четыре месяца, а потом попал в аварию на служебной машине. Несколько дней я пролежал в больнице с черепно-мозговой травмой. В таком состоянии я не мог найти другую работу, так что до конца зимы был безработным. Тем временем я повстречал девушку и влюбился. Ее отец был баптистским проповедником и злился на меня за то, что я к ней подъезжаю. В июле мы поженились. Когда ее папаша узнал, что она беременна, начался просто ад кромешный. Так он мне ни разу доброго слова не сказал, хоть мы и породнились, и я с ним все время был в контрах. После того, как мы с Кэрол поженились, я работал на автостанции возле Канзас-Сити. Я работал с восьми вечера до восьми утра. Иногда моя жена оставалась со мной на всю ночь — она боялась, что я захочу спать, и приезжала меня подменить. Потом я получил предложение поработать на Перри Понтиака и с удовольствием его принял. Там было очень неплохо, хотя получал я не так уж много — 75 долларов в неделю. Я подружился с другими механиками, и мой начальник относился ко мне хорошо. Я проработал там пять лет… Тогда-то и начались кое-какие гадости».
