За морем - Уильямс Беатрис (книги читать бесплатно без регистрации полные txt) 📗
— Вот мы и вместе, любимая, — говорил он, протягивая ко мне руки, и, едва я попадала к нему в объятия, кружил меня в воздухе, или целовал глубоким, отнимающим дыхание поцелуем, или вальсировал со мной по комнате.
А как мы проводили вечера! Бывало, мы отправлялись куда-нибудь поужинать или в кино, но чаще всего оставались дома. Джулиан порой играл мне на рояле Шопена, Бетховена или Моцарта, которых я очень любила, а также регтайм и старые песни английских мюзик-холлов с довольно сальными кабацкими стишками, которые звучали еще смешнее оттого, что Джулиан — как он меня, впрочем, и предупреждал — ну совершенно не умел петь. Иной раз он загружал на свой айпод музыку со старых грампластинок и показывал мне, как танцевать вальс, польку или как выделывать тёрки-трот, или банни-хоп, или гризли-бер, пока мы, изнемогая от хохота, не падали на пол гостиной. Иногда вечерами я заставляла Джулиана обучать меня основным приемам фехтования, бокса, крикета, регби. Затем я, в свою очередь, просвещала его по части американского футбола, уделяя особое внимание истории и агиографии команды «Грин-Бей Пэкерз». Или же я пела для Джулиана, или он усаживал меня на диван и декламировал отрывки из Шекспира, Гомера или Уордсворта или веселил меня уморительными виршами, что он подцепил в каком-нибудь пабе. При этом его выразительнейший голос без труда модулировал от высоких звуков к самым басам, четко выговаривая каждое слово. Я могла бы слушать его всю ночь напролет! Чего, естественно, никогда не получалось.
С каждым новым днем лета мы желали друг друга со все большей откровенностью, с невероятным плотским влечением, как будто этой неопровержимой осязательностью нашего физического единения мы могли как-то подчинить себе таинственный капризный рок, что свел нас вместе. Я частенько задавалась вопросом, не чувствует ли Джулиан это даже острее меня. Он всегда норовил прикоснуться ко мне, удержать рукой, привлечь к себе, и все его жесты в отношении меня — всегда нетерпеливые и неотступные — как будто доставляли ему скорее облегчение, чем радость.
Случалось, он овладевал мною с какой-то странной, исполненной нежности свирепостью, которая оставалась для меня до конца непостижимой: когда из-за ужасных заторов на федеральной автостраде он возвращался уже после заката или когда я просто по какой-то причине не слышала его приезда, и ему приходилось ходить меня искать. Впадая в состояние, граничащее с паникой, он звал меня высоким пронзительным голосом и, наконец найдя, сперва на мгновение буквально сминал в объятиях, после чего, успокоившись, бережно прижимал к груди. И целовал меня, весь дрожа и горя желанием, и я таяла, растворялась в его руках, уверяя его, что все хорошо, что я с ним, что понимаю его чувства. А потом уносил меня наверх, в спальню, и подолгу ласкал с особо обостренной, непередаваемой нежностью, и чем осторожнее были его прикосновения, тем сильнее я ощущала, как отчаянно он меня желает. В первые дни нашей близости, дивясь такой его сдержанности, я нередко поторапливала Джулиана: мол, ну, давай же, смелей, я не сломаюсь. Позднее, когда я стала понемногу подозревать, что же происходит в его душе, я вместо этого шептала, что со мной все в порядке, я в безопасности, что я никуда не денусь и буду с ним всегда, навеки.
А после он подолгу лежал на мне, крепко закрыв глаза и не произнося ни слова — драгоценнейшей, но непосильной тяжестью, — приникнув ко мне головой, зарывшись пальцами в моих волосах. Казалось, он спит, хотя я знала, что это не так.
— Ты счастлив или наоборот? — спросила я однажды, расслабленно водя туда-сюда пальцем ему вдоль позвоночника, и он в ответ пробормотал:
— Конечно, счастлив, глупышка.
Потому что, естественно, он знал, что именно это мне хочется услышать.
Но какое бы у нас обоих ни было с вечера настроение, нас неизменно ожидала долгая ночь, в итоге дарующая несказанное наслаждение уснуть рядом, прижавшись друг к другу, плоть к плоти — это сверхъестественное ощущение единения, слияния друг с другом в некую цельную и неделимую сущность, противостоящую всему прихотливому мирозданию. И если мне порой случалось проснуться среди ночи от того, что Джулиан внезапно сжимал меня в руках какой-то судорожной тревожной хваткой, я знала, что достаточно лишь повернуться и разбудить его поцелуем, и мрачные тени снов разом отступят, и он снова сделается прежним, улыбающимся, поддразнивающим Джулианом, который станет нашептывать мне на ухо что-то явно охальное на латыни, пока я снова не уплыву в сон.
И тем не менее каждое утро я просыпалась в постели одна. В те дни, когда он ездил по работе на Манхэттен, это было хотя бы объяснимо: он хотел обернуться туда и обратно до исхода дня, поэтому, конечно же, уезжал с первыми проблесками рассвета. Однако и в другие утра, сколько бы я ни пыталась проснуться пораньше и застать Джулиана, пока он никуда не ускользнул, мне этого никогда не удавалось. Ему определенно не требовалось столько спать, как мне.
И вот сейчас Джулиан целовал меня долгим, неторопливым, проникновенным поцелуем, словно старательно разворошивая угли приутихшей страсти, и мне потребовалось немало усилий, чтобы оторвать от него губы и чуть отстраниться, положив ему ладонь на грудь:
— Прошу тебя, разбуди меня завтра утром. Хотя бы разок!
— Не могу. Ты спишь так сладко и безмятежно. Я подумывал об этом, честное слово, но никак не могу заставить себя это сделать.
— Ну а если вдруг в доме пожар?
— В случае опасности — разумеется, разбужу.
— Ну, так давай считать это опасностью.
Вновь прильнув ко мне, Джулиан щекотнул смешком мне кожу.
— Опасность в том, что ты никогда не получишь привилегии обонять по утрам мое благоуханное дыхание?
— У бессмертного Джулиана Эшфорда не может быть изо рта какого-то утреннего духа.
— Au contraire,[52] миссис Эшфорд. — Джулиану очень нравилось время от времени меня так называть и видеть мое разом напрягшееся лицо. Или же он именовал меня «леди Честертон», когда уж совсем хотел сбить с толку. — У вас странные, однако, представления обо мне, сударыня.
— Джулиан, ну пожалуйста! Обещаю, что ты не пожалеешь.
Это заставило его остановиться:
— А поточнее?
— Я приготовлю тебе завтрак, — промурлыкала я ему на ухо.
— Завтрак? — просиял он. Это было явно лучше, чем он ожидал.
— О да. Вкуснейшую яичницу, — поцеловала я его в подбородок, — с беконом, — двинулась я губами по его шее, — и колбасой, — чмокнула во впадинку внизу горла. — А еще с тостом. С горячим тостом, буквально обтекающим сливочным маслом…
Джулиан закрыл глаза.
— Сущая сирена… Но завтра у меня все равно не получится. Мне надо быть в городе.
— Опять? Ты ведь и так на этой неделе уже два раза ездил.
— Прости, любимая. — Он перекатился на бок, ласково отвел мне волосы за ухо. — Ты же знаешь, как я не люблю с тобой расставаться. Все та же дребедень с Комиссией по ценным бумагам, будь они все прокляты. Все акции фонда уже распроданы, он готов к роспуску. И мне жаль тех бедолаг, что не поспели вовремя.
— Нет, я все понимаю и не хочу быть прилипчивой… — Я невольно вздрогнула. — Но ведь ты держишь меня тут, как в силках. Я даже становлюсь какой-то дерганой.
— Я понимаю, и мне очень жаль, что так выходит. Нам еще где-то месяц понадобится, чтобы развязаться с этими несносными бюрократами, и тогда я тебя непременно куда-нибудь увезу. Бог знает, как я извожусь, когда ты остаешься тут одна…
— Но я же остаюсь всего на день. К тому же в полнейшей безопасности. — Я притянула его лицо для поцелуя. — Так и куда мы отправимся?
— Куда твоя душенька пожелает. И чем дальше, тем лучше. Можем пуститься в кругосветное плавание или вдоволь наваляться в песках на Таити. Я куплю тебе островок. Или замок в Испании.
— Звучит впечатляюще. Тогда уж лучше сразу в крепость меня поселить!
С тех пор как мы условились о помолвке, былая полоса безопасности расширилась у Джулиана аж до шестиполосной трассы. Он тихонько нанял частную службу охраны, чтобы та присматривала за его загородным домом, пока он на Манхэттене, и начинал уже изводиться, если я каждые два-три часа не «отмечалась», посылая ему разные «пикантные мейлы», как он их называл. Вся эта опека начинала уже действовать на меня чуточку угнетающе.
