Венецианский альбом - Боуэн Риз (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT, FB2) 📗

Мы выпили по бокалу кампари с оливками, потом поели жареной курицы с картошкой, брюссельской капустой и морковью, а потом приступили к рождественскому пудингу. Генри раньше его не пробовал, и я не уверена, что ему действительно понравилось, но он вел себя вежливо. Чтобы растрясти ужин, мы прогулялись по Дзаттере. Там было довольно-таки пустынно, а из домов доносились музыка и смех, слишком живо напоминая, что сегодня семейный праздник. Вернувшись, мы попили чаю с тортом, и это тоже было для Генри в новинку.

— Спасибо тебе за это, — сказал он. — Если честно, я боялся остаться на Рождество в одиночестве, но теперь очень доволен.

Я тоже получила удовольствие. А на следующий день мы вместе наняли лодку до Ладо и отправились на виллу к графине Фьорито. Дом был украшен зеленью и стеклянными елочными игрушками, под потолком сверкали люстры. Тут были профессор Корсетти с супругой, британский консул, улыбчивый падре и другие люди, с которыми я уже встречалась прежде. Однако Йозефа нигде не было видно, и я спросила о нем графиню.

— Я нашла ему тихую гавань среди других художников во Флоренции. Сейчас я работаю над тем, чтобы вывозить молодых женщин. Боюсь, больше одной за раз мне не спасти, поэтому очень многим помочь не удастся.

— Как вы думаете, не начнут ли и тут плохо обращаться с евреями? — спросила я. — Ведь Муссолини — большой почитатель Гитлера.

— Думаю, в Италии найдутся желающие согнать всех евреев в лагеря, но только не тут, не в Венеции. Не среди приверженцев культуры. Местное еврейское сообщество в городе так же уважают, как и все остальные. По-моему, здесь нам ничего не грозит.

Мы стояли вдвоем, в стороне от всех остальных, и я гадала, не стоит ли мне рассказать ей о своей беременности. Честно ли вообще скрывать от нее такие новости? Я определенно предпочла бы, чтобы она узнала их от меня, а не из сплетен. Но сегодня неподходящее для этого время. Нужно договориться, что я как-нибудь приеду сюда одна. Надеюсь, она окажется из тех, кто не спешит осуждать ближнего, но как знать… И тут мне в голову пришла ужасная, парализующая мысль о профессоре Корсетти, моем преподавателе. Может быть, существуют правила, запрещающие таким, как я, продолжать обучение? Разрешат ли мне закончить курс? Поэтому, когда я увидела Корсетти у стола, где он намазывал себе крекер каким-то паштетом, то решила выяснить этот вопрос, подошла к нему и поинтересовалась:

— Профессор, мы могли бы поговорить с вами наедине?

Он с подозрительным видом отправился следом за мной в маленькую приемную и проговорил:

— Итак?

Я рассказала ему, что жду ребенка, отец которого не может на мне жениться, и что хотела бы продолжать учебу так долго, как это будет возможно. Не возникнет ли у меня проблем?

— Вы боитесь ослабнуть настолько, что не удержите кисточку? Или не сможете стоять у мольберта? — спросил он. — Или так растолстеете, что не дотянетесь до холста?

— Нет! — воскликнула я.

— Тогда какие проблемы могут еще возникнуть?

— Ну, вдруг вы не захотите видеть меня у себя в классе, чтобы я не развращала других студентов…

Он посмотрел на меня и вдруг расхохотался.

— Девочка моя милая, в моем мире у каждого есть любовник или любовница, многие гомосексуальны или бисексуальны, и, уж конечно, незаконнорожденные дети там тоже не редкость. Уверяю вас, никто и бровью не поведет. — Тут профессор замялся. — Но вы… о вас я беспокоюсь. Неужели учеба важнее для вас, чем безопасность и благополучие? Может быть, когда придет время этого знаменательного события, вам лучше быть дома, среди тех, кто сможет о вас позаботиться?

— Наверно, да, — сказала я, — но я не хочу позорить мать и смущать ее, а потому остаюсь тут. Когда придет время, я отдам ребенка на усыновление и вернусь на родину.

— Благородные намерения. Надеюсь, вы сможете их осуществить.

Глава 35

Джулиет. Венеция, 21 февраля 1940 года

Моя жизнь устоялась и вошла в определенное русло. Я хожу в академию, обедаю с Генри и иногда — с Лео, прихожу домой в теплую, безупречно прибранную квартиру, где, стараниями моей славной Франчески, меня ждет ужин. Погода в последнее время стояла унылая, мрачная, с неба постоянно лило и несколько раз бывали наводнения, но мою часть Дорсодуро не так-то легко затопить, поэтому я могла выходить, не боясь промочить ноги.

Имельда не вернулась после каникул, и это не слишком меня удивило: путешествия через Францию должны были скоро стать опасными, а то и вовсе невозможными. Франца тоже нигде было не видно, поэтому из иностранцев на нашем курсе остались лишь старый добрый Генри да я. Я ездила к графине Фьорито, в первый раз на ее январский званый вечер, а во второй отправилась навестить ее одна, чтобы рассказать свои новости, потому что решила: неправильно будет и дальше держать ее в неведении.

— Должна признать, что у меня были такие подозрения, — сказала она. — Я догадывалась. — Графиня посмотрела на меня, по своему обыкновению склонив голову к плечу, как птица. — А молодой человек… он не счел нужным поступить как подобает?

— Он не может, потому что женат.

— Счастливый брак? Такой, что он не хочет оставить ради вас жену? Знаете ли, даже в нашей стране к разводу нынче относятся не так строго.

— Нет, брак не счастливый, просто такой, при котором не существует возможности развода.

— Понятно. — Последовало долгое молчание. — Мы, случайно, говорим не о молодом Да Росси?

Я покраснела до корней волос.

— Откуда вы знаете?

— Просто вспомнила ваше лицо, когда знакомила вас с его отцом. Вы вели себя не как человек, которого представляют какому-то незнакомцу. Тогда я подумала, что, может, встреча с красавцем-графом внушила вам благоговейный страх.

— Это был шок, — сказала я.

Графиня вертела в руках чайную ложку.

— Молодой Да Росси. Всем известно, что у них с женой не все ладно, но от такого брака легко не отделаешься.

— Да.

Она снова посмотрела мимо меня, куда-то в свой прелестный сад, где качало ветвями на свежем ветру пальмовое дерево.

— Как вы собираетесь пройти через это в одиночестве? И ребенок? Вы попытаетесь воспитать его самостоятельно? Ваша семья примет его?

— Нет. Я собираюсь отдать его на усыновление. Все уже устроено. Он будет расти в хорошей семье, — сказала я.

— Ах вот как. Вы — практичная молодая женщина. — Она помолчала. — Я восхищаюсь вами. Сама я в юности поступила не так благородно. Я была гораздо моложе вас, когда обнаружила, что беременна. Средств растить ребенка у меня не было, поэтому я пошла на аборт. Вот уж никому такого бы не порекомендовала. Такие операции находились под запретом. Все происходило в какой-то подсобке, о стерильности и речи не шло. Я чуть не умерла тогда. Но в то время было невозможно растить ребенка, не будучи замужем. — Графиня протянула похожую на птичью лапку руку и вцепилась ею в мою ладонь. — Знаете что? Вы всегда можете поселиться у меня. Я принимаю у себя бездомных, и мне нравится ваше общество.

Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Вы так добры ко мне, и, должна признаться, это соблазнительное предложение, но у меня теперь есть собственная симпатичная квартирка на Дорсодуро. Оттуда недалеко до академии.

— Такая жалость, что теперь вы не сможете помочь мне планировать биеннале! Это было бы так кстати. Вы же знаете, она открывается в мае.

— Даже несмотря на войну?

Графиня хихикнула.

— Мы тут в Венеции не позволим такой мелочи, как война, становиться на пути у искусства. Конечно, число стран-участниц будет ограничено. Немцы и русские уже заняли свои павильоны, американцы — тоже. Боюсь, искусство в этом году будет с душком пропаганды, но зато у итальянских художников появится хороший шанс продемонстрировать свои работы. И у наших еврейских изгнанников тоже.

В Новый год я получила холодное письмо от матери. Она благодарила за рождественские подарки, выражала удовлетворение тем, что меня порадовали ее гостинцы.