Если очень долго падать, можно выбраться наверх - Фаринья Ричард (библиотека электронных книг TXT) 📗

Тьма вырвавшихся из своих пещер анархистов готова взорвать, растоптать и растащить на части — все равно что. Кипящего от ярости Паппадопулиса вынесло из самой их глубины, подняло над плотно сбитой толпой и оставило там болтаться, как мягкий мешок фасоли. Он крепко стискивал зубами рюкзак и натягивал на уши шляпу. Чем ближе его прибивало к платформе, тем тверже и осмысленнее становились крики, сливаясь в единый ритмичный звук его имени. Затем, качнувшись, движение затихло, и он сообразил, что стоит на ногах, клонится вперед и ненадежно болтается, силясь погасить инерцию. На секунду прямо у него перед носом оказались Овус и Кристин, но тут с рампы соскочил Янгблад, быстро встал между ними, и семитысячную толпу вдруг накрыла поразительная тишина.

Был бы пулемет, старик, открыл бы огонь.

Перед тем, как уступить ему место у микрофона и радушно взмахнуть рукой, Янгблад успел прошептать:

— Гноссос…

Но греческий рот лишь злобно зашипел.

— Гноссос, спокойно. Тебе трудно в это поверить, но все к лучшему.

— Ага, детка, что еще скажешь?..

— Не суетись, возьми себя в руки…

Толпа сообразила, что он не обращает на нее внимания, и раздались настороженные хлопки. Люди подхватывали по трое-четверо сразу.

— Гноссос, — быстро проговорила Кристин, показывая на Янгблада. — Мы потом все обсудим. Обещаю.

— На нас смотрят, — напомнил Янгблад.

— Рееечь, — раздался далекий крик, тут же подхваченный аплодисментами. — Реееееееееечь!

Гноссос опять зашипел и огляделся по сторонам, словно выставленный напоказ пленный апач. Овус, подавшись вперед на своей каталке, проговорил сквозь зубы:

— Прекрати это ужасное шипенье. Где твое amoure-propre [62]? Рееечь, новый призыв. Барабаны громыхали в такт хлопкам, клаксоны трубили по-ослиному. Рееечь- речь— рееечь- речь-

— Мы все уже выступили. — Янгблад в отчаянии. — Им этого мало. Остался ты.

— Вен- детта… Вен- детта… Вен- детта…

Гноссос покрутился, чтобы прикрыть фланги, но коллективный разум толпы принял это слабое движение за готовность говорить. Пронесся одобрительный вопль. И посреди грохота, в тот самый момент, когда над головами вспыхнули разноцветные конфетти, назойливый шепот Овуса, — наплевав на микрофоны:

— Бабки, Гноссос. Иммунитет. Секс. Говори быстро, что, черт подери, тебе надо? Эту проклятую толпу иначе не удержишь.

Костяшками бы тебе в нос, проскочила мысль. Крепкие пальцы прямо в кадык. Но в углу платформы стояли люди Джакана с маузерами в карманах плащей. Он нащупал на груди рубахи маленькую белую коробочку, приготовленную в аптеке Айдлуайдла, и — Кристин — был его ответ.

Она подняла голову и затаила дыхание.

Речь— речь

—речь— речь-

Овус бросил быстрый взгляд на ее полуоткрытый рот, но ответил Гнососу лишь тем же:

— Кристин?

— Точно, детка. Вен- детта… Вен- детта… Вен- детта…

— На сколько?

— Полчаса.

— Много.

— Сорок минут.

— Господи, Гноссос.

— Шестьдесят.

— Быстрее, — сказал Янгблад.

— Ты ее не тронешь.

— Ни за что.

Кристин возмутилась, но Овус, взмахнув рукой, заставил ее замолчать.

— Даешь слово?

Гноссос приложил руку к сердцу.

ВЕН-ДЕТТ— А… ВЕН-ДЕТТ— А…

Короткая пауза.

— Сорок минут?

— Ладно, старик.

— Ради всего святого. — Янгблад истекал потом. — Быстрее! ГНО-ССОС… ГНО-ССОС…

Он открыто улыбнулся Кристин, почти не пряча трепетавшую на губах угрозу. Затем протянул руки к толпе открытыми ладонями вперед — так, словно командовал заходящим на посадку самолетом.

Пять долгих минут он был Линдбергом в Орли, Макартуром на Уолл-стрит, Улановой в Большом и Синатрой в Парамаунте. От ритмичного топота кампус ходил ходуном, словно сотрясаемый сейсмической волной остров. В этом оглушающем грохоте Гноссос обернулся за подсказкой к Янгбладу.

— Скажи им что-нибудь, господи, все, что угодно.

— Но что, старик?

— О боже, Панкхерст, свободная любовь, какая разница! ГНО-ССОС… ГНО-ССО…

Вытянутые руки медленно опустились: посадка. Крики постепенно стихли, по толпе, словно шепот самой судьбы, пробежала бормочущая волна, готовые слушать головы поднялись вверх. Он ждал, пока успокоятся задние ряды, не обращал внимания на понукания Кристин и Овуса и тянул время, дожидаясь полного контроля. Несколько секунд одиноко бумкал барабан, затем — тишина, если не считать стесненных смешков, редких выкриков далеких отщепенцев и шипения бенгальских искр.

В темноте мерцали и поблескивали семь тысяч улыбок плющовой лиги. Двести двадцать четыре тысячи белых, как мел, резцов, клыков, премоляров, моляров, коренных и глазных зубов, обученных кусаться, готовых к вакханалии, голодных и истекающих слюной. От сознания этой деспотической власти у Гноссоса задрожало в паху. Волна адреналина выплеснулась в кровь. Перед ночью безудержного буйства он мог дать им кое-что получше простого подножного корма.

Изящно и неторопливо он сложил руки в кулаки, поднял и выставил вверх средние пальцы.

Народ был счастлив. Если бы он призвал устроить Сьюзен Б. Панкхерст кровавую дефлорацию прямо в витрине «Мэйсиз», экстаз людского скопления был бы не менее впечатляющ. Они яростно крутились на месте, они скакали вверх-вниз, они молотили друг друга по головам, они вопили что-то нечленораздельное, они впадали в буйство.

Транспаранты валились на головы, ракеты пронзали кроны деревьев, автомобили вставали на дыбы, на остриях копий развевались бюстгальтеры, подливая масло в костер, уже разведенный из множества мужских трусов.

Кристин быстро подкатила Овуса к микрофону, и прямо в центр этого безумного вихря соскользнуло имя Президента.

— Карбон, — вздулось эхо.

— Долой Карбона. — Овус выщелкнул в толпу двадцать пятый кадр.

— Долой Карбона, — ответили они.

Сквозь гущу народа, треща, грохоча мотором и гудя клаксоном, пробиралась «импала» Фицгора. За рулем — кто-то очень похожий на Хипа; Хуан Карлос Розенблюм стоит, расставив ноги, на заднем сиденье и размахивает флагом, как Эль Сид.

— ДОЛОЙ КАРБОНА! — разносился крик.

Розенблюм опустил флаг, и машина тут же свернула на мост, через ручей Гарпий, к дому президента. Толпа расступилась, словно Красное море. Мгновенная пауза. Затем все семь тысяч человек с факелами и раздирающим душу воем ринулись вперед, неся с собой ужас, точно безумная армия фараона.

— Все, — сказал Янгблад, — пошли.

Кто-то выстрелил из церемониальной пушки.

— Быстрее, — скомандовала Кристин, — а то пропустим. — Она развернула коляску с Овусом и покатила ее к рампе на краю платформы.

ВЕНДЕТТА * ВЕНДЕТТА * ВЕНДЕТТА

— Полегче, детка, — Гноссос перегородил им путь.

— Эй, — закричал Янгблад, — отвали, сейчас будет самое интересное!

БУУУУУУУМ, снова бухнула пушка.

Гноссос улыбался и смотрел на Кристин.

— Сейчас? — спросила она.

Овус зло оглянулся, потом взглянул на часы:

— Сорок минут.

Мимо прогрохотала пожарная машина из «Хи-Пси»: вой сирен, на капоте — студентка в бикини.

Гноссос крепко держал Кристин за руку.

— Успеем, — сказал он.

— Где? — Овус.

— В «Снежинке», — ответил Гноссос.

Кивок отбывающего Овуса. Люди Джакана последовали за ним — и звуки ночи вдруг усилились, словно кто-то подкрутил ручку телевизора.

Место было тем самым, откуда Моджо смотрел тогда на порку микроавтобуса. Они опять сидели в «англии» Янгблада и слушали, как остывает после езды мотор. Время шло — но Кристин вдруг повернулась и снисходительно посмотрела на Гноссоса.

— Если я беременна, — сказала она, — мне нужно будет просто кое-что сделать. Ради бога, Гноссос, неужели ты этого не знал?

Он потянулся за рюкзаком и вытащил открытую бутылку «летнего снега»

— Хочешь выпить?