Старт - Мандаджиев Атанас (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
От Горазда не ускользает ничего из того, что касается Зорки. Его губы пересыхают и трескаются, когда он представляет себе ее жажду. Он оборачивается к девушке и спрашивает прерывающимся голосом:
— Ты очень хочешь пить?
Девушка грустно поднимает глаза, в них — жажда, еще более неутолимая.
Неимоверные силы пробуждаются в Горазде. Набухают вены на висках. Он бы из камня выжал воду и поднес бы ей в горсти — пей!
Дара открывает себя через Зорку
Дара наблюдает за всем этим, ощетинившись от внутренних взрывов.
В ней растет какое-то мужское желание покровительствовать беззащитной Зоркиной хрупкости, защищать ее от грубости окружающего мира, ласкать и утешать.
Дара потрясена собственным двуединством. Где-то там, на другой стороне ее лунной сути, где царит вечная ночь, таятся порывы и инстинкты мужчины. Оттуда может прихлынуть некий древний, обреченный на неутоленность голод по женской ласке. Она завидует несчастной влюбленности Горазда. Она рождена женщиной, и даже самая неразделенная любовь к женщине ей недоступна.
И одновременно она с болью замечает: как по-разному смотрят на нее и на Зорку. Одна подчеркнуто женственна, за ней ухаживают, ею пренебрегают, но она всегда остается женственной. А Дара равна мужчинам, они почти не чувствуют разницы между ней и собой. Для них она — своенравный длинноволосый парнишка.
В ней пробуждается запоздалая женственность.
Никто не влюбляется в Дару. Она умна, это пугает. Отталкивают ее острота, прозорливость, язвительность. Никому не хочется выглядеть глупым, слабым, смешным. Она кажется слишком сильной и самостоятельной — как такую удержишь!
За независимость женщина расплачивается одиночеством.
Дара с врожденной страстью противоречить и насмехаться ставит с ног на голову традиционные представления о «вечной женственности». Она — воплощение антиженственного начала: никакой закругленности, никакой мягкости в формах, движениях, тонах; одни только острые углы, мальчишеская небрежность, вызов. Но, в сущности, ведь и это женственность, и неотразимая. И ответить на нее можно соответственно, самой интеллектуальной мужественностью.
Асен смущен. Он исследует ее украдкой, как незнакомую планету. Но все ускользают от него ее непредвиденные и неповторимые лунные фазы…
Вот он, чтобы привлечь внимание неуловимой Дары, принимается размахивать руками, будто что-то ловит в воздухе, у себя над головой.
Дара оглядывается:
— Мух отгоняешь?
— Да нет! Тут одна мыслишка все вертится вокруг, хочу поймать!
— У тебя, Философ, что, солнечный удар? — восклицает Дара.
Но любопытство ее заинтриговано.
Асен притворяется, будто что-то поймал, вертится на одном месте, чтобы не выпустить схваченное из горсти.
— Есть! — Он прикладывает ладонь к голове, словно опуская вовнутрь свой улов.
Любопытная Дара наэлектризована.
Теперь Асен может делать с ней, что захочет. Но он не спешит, чтобы еще сильнее раздразнить ее.
— Дьявольская мысль!
— Какая?
Асен берет ее за плечо и доверительно шепчет на ухо:
— Очень немногие из женщин, в сущности, только единицы, способны на самую большую близость между мужчиной и женщиной!
Дара дергает плечом:
— А что, бывает такая близость?
Асен выжидает, и она снова приближается к нему:
— Эта близость — дружба! Любови там разные приходят-уходят, а дружба остается!
Дара легонько отталкивает его:
— Ну и муху ты поймал!
Асен продолжает, как будто для себя:
— Из всех женщин, которых я знаю, только одна одарена этой высшей способностью к дружбе, этим даром!
Чувство собственной ранимости превращает ее в голую улитку. Нет раковинки, некуда скрыться.
— Что же это за засекреченный объект? — Нервы ее заостряются, как рожки беззащитной улитки.
Асен долго молчит, — должно быть, наслаждается тем, что она временно подчинена ему. И наконец, когда у нее уже нет больше сил, произносит:
— Само ее имя уже ее выдает! — Он треплет ее по солнечно-пушистым волосам. — Дар-Дарена!
Она отворачивает лицо.
Вот он, самый страшный страх.
Страх самой себя.
Некуда бежать от собственной слабости.
Она не смеет заглянуть в свои чувства.
Но ее сталкивает в их бездну.
Неужели она влюблена?
Это открытие парализует ее.
И она замкнулась в молчании задолго до лавины.
Моя лавина — это моя любовь.
Ошибка
Однажды на трудном перевале Зорка впала в нерешительность. Она посмотрела вниз, и голова у нее закружилась. Глазами она ищет взгляд любимого, чтобы схватиться за то единственное, что может ей помочь.
Но Андро, как всегда, занят лишь собой, любуется своими выверенными, безошибочно точными движениями.
Это его равнодушие совсем обессиливает девушку. Она наконец-то осознает, что ничего для него не значит. От этой бездны пустоты ей делается по-настоящему страшно. Не за что ухватиться. Ничего нет.
Но гордость не позволяет ей звать на помощь. Ведь она сама выбрала риск. Пальцы ее, отчаянно вцепившиеся в выступ скалы, начинают скользить. Ей уже почти безразлично, что она не может удержаться. Лицо ее выражает одну мысль: «Скорее! Все равно все пропало!»
Красота не может помочь ей.
И в это мгновение Горазд одним быстрым взглядом угадывает, что происходит в душе девушки. Любить — значит понимать. Не напрасно он неотрывно следит за ней. Но он не навязывал ей своего чувства. Он словно ждал этого мгновения.
С риском для жизни он возвращается назад, он дальше от Зорки, чем Андро, но он тянется к ней. И в последнюю секунду — его рука.
Грубоватая добрая рука над пропастью. Удлиняется, напрягается, вот-вот оборвется, лишь бы помочь ей. Нет более прекрасного и величавого зрелища, чем это. Рука, протянутая во имя спасения.
Девушка впивается взглядом в эту руку. Она даже не ухватилась за нее. И вдруг очнулась. И смело двинулась вперед. Глаза ее, словно пальцы, держатся за эту руку, повисшую в воздухе.
В этот миг Зорка прозревает настоящую любовь. В первый раз видит красоту, скрытую под страшноватой внешностью этого здоровяка.
Она спасена не только от смерти, но и от заблуждения.
Там, внизу, человек не может проверить свое чувство над пропастью.
Все переменилось!
Вечером сраженные сладкой усталостью мы ложимся под открытым небом.
Рядом с собой Андро выстилает травой место для Зорки.
Их отношения естественны и просты, сложились в постоянном общении с горами. Мы приняли однажды, что Андро и Зорка «подходят друг другу», и стремимся помогать им.
С нашей общей точки зрения, это «подходят» означает внешнее сходство, декоративную пару. И действительно, красавец Андро и изящная Зорка как бы созданы друг для друга. Мы хотели бы видеть в них воплощение нашей неосуществленной мечты о гармонии.
Только Асен-философ, у которого всегда свое особое, отличное от группового мнение, и на этот раз развивает собственные теории, для вящей убедительности приписав их знаменитости:
— Д’Аннунцио уверял, что, когда слышит по адресу той или иной пары восторги типа «они идеально подходят друг другу!», остается равнодушным. Но если раздастся возмущенный возглас: «Как можно?! Он с н е й?!» — сразу вздрогнет сердце, ведь именно там следует искать нечто загадочное, иррациональное, то есть… любовь!
Насмешник, словно древний римлянин, возлежит на своем рюкзаке и сводит Философа с небес на землю:
— Каждая свекровь орет на сына: «Как ты мог?! С э т о й?!» Я слышу, и мое сердце вздрагивает. Как у д’Аннунцио!
А Поэт пытается поймать на струны гитары мелодию к словам, которые вместе с ночными бабочками порхают в воздухе вокруг него:
Любовь — она приходит и делает меня противоположным самому себе.
Любовь — она приходит и уводит меня с привычной орбиты.
