Приключения женственности - Новикова Ольга Ильинична (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
— Простите, пора мне…
— Еще чуточку посиди, — спохватился Рахатов. — Загляни завтра в «Литературку», там сюрприз для тебя, — церемонно целуя Женину руку, попросил он.
«Если здесь узнают, что мне стихи посвящены, придется уходить», — струсила Женя, но тут же застыдилась своего страха и впустила в сердце радость.
Еще была надежда, что ее отсутствие не заметили: в редакции с утра началась суматоха — под видом двадцатипятилетия работы Авроры Ивановны отмечали ее шестидесятилетие. Целую неделю Валерия Петровна напрасно извещала авторов о юбилее — быстро забывают они своих редакторов.
Каждому сотруднику именинница поручила приготовить какое-нибудь фирменное блюдо — свобода выбора полная. Женя купила в издательском буфете вырезку и до полуночи пекла пирожки с мясом.
Подходя к двери своей комнаты, за спиной Женя услышала «привет!», произнесенное неестественно радостным рахатовским голосом. Обернулась и увидела, как он здоровается с детским писателем, настолько маститым, что его собрание сочинений выпускалось в их взрослом издательстве.
— Скажи честно, где такие розы достал? — продолжил Рахатов тем же чужим светским тоном.
— А Олимпийский комитет з-зачем? — слегка заикаясь, ответил довольный собой голос.
Женя быстро скрылась за дверью от другой жизни родного, казалось, человека.
Почему-то все писатели, нечаянно встречаясь в издательстве, разговаривали друг с другом как школьники: то обсуждали, чья куртка лучше, даже выворачивали ярлыком наружу, то интересовались количеством и одежкой томов в собрании сочинений. Как-то один письменник обиделся на другого, заявившего, что его трехтомник выше классом: «У моего головка закрашена, а у твоего — нет».
В комнате делать было совершенно нечего: столы сдвинуты, на дефицитном ватмане, выцыганенном у художников, расставлены одинаковые тарелки, стопки сиреневого стекла, купленные вскладчину после нечаянной премии за экономию бумаги. А кушанья — «мухомор» на салате, скользкие грибочки, дрожащее заливное… Кулинарные способности соперничают с литературными, не в пользу последних.
С трудом отыскав на пыльном подоконнике среди сваленных в кучу бумаг корректуру третьего тома Кайсарова, Женя не нашла, где примоститься — все стулья почетным караулом выстроились вокруг накрытых столов в ожидании начальства. Выглянула в коридор. Кузьминична и Аврора с торжественно-напряженными лицами стояли у двери. Как близнецы, они были наряжены в белые нейлоновые блузки, различающиеся количеством рюшек и оборок. Между ними шла подпольная война за первенство.
— Аврора Ивановна, не беспокойтесь, у меня есть свободная ваза… — Кузьминична сказала это строго, размеренно, как будто отдала очередное распоряжение, проворно повернулась к детскому классику и расплылась в подобострастной улыбке: — достойная ваших цветов.
Не только на словах, но и на деле не захотела отдать розы подчиненной, выхватила их у Авроры, ринулась в свой кабинет и уже оттуда, заняв надежную позицию, крикнула классику:
— Андрей Владимирович, миленький, зайдите ко мне, посоветоваться надо!
Не первый раз наблюдала Женя борьбу за автора. Победа всегда была за начальницей, по-разному вели себя только редакторы и писатели. Большинство подчиненных угодливо преподносили Кузьминичне своего автора, заставляя каждый раз тем или иным способом свидетельствовать ей свое почтение, другие, наоборот, настраивали против начальницы, совершенно справедливо шипя о ее некомпетентности, глупости и подлости. Авторы искренне поддакивали, а к Кузьминичне приходили потихоньку, в библиотечный день своего редактора.
Детский классик был секретарем Союза писателей, то есть начальником такого ранга, что мог позволить себе роскошь не обращать внимания на чины, тем более что с высоты его кресла разница между редактором и завредакцией незаметна. Но он все-таки надел на лицо сонливое, безразличное выражение, с каким отведывал кушанья на банкете у Ивана Ивановича, и прошествовал за Кузьминичной.
У Авроры задрожали губы, она стала похожа на толстого избалованного мальчугана, у которого только что отобрали поднесенное ко рту пирожное. Женя понимала, что не из-за чего тут огорчаться, что не может Кузьминична отнять, разрушить человеческие отношения, если они искренние, а если нет, то тем более не жалко. И чуть не плачет Аврора не от обиды, а от бессилия, от злости. Но человеку больно, и Женя подошла к виновнице торжества…
— Где тут празднуют?
Из дальнего конца коридора к ним приближалась группа товарищей — «треугольник» и Вадим Вадимыч, без которого не обходилось ни одно отмечание — от выхода книги до похорон сотрудников. Секретарь партбюро в предвкушении рюмочки потирал руки и суетился, профсоюзная лидерша вручила Авроре гвоздики в хрустящем целлофане и дефицитный, как ковры и хрусталь, альбом Глазунова.
— Специально для вас, Аврора Ивановна, достал, — похвастался Вадим Вадимыч, тряся руку имениннице и застенчиво улыбаясь.
Аврора напыжилась, сделала такое лицо, как будто дает телеинтервью, и произнесла:
— Очень благодарю вас за ваше внимание ко мне.
— Андрей Владимирович еще не прибыли? — деловито поинтересовался директор.
— Как это «не прибыли-с»? — передразнил вырвавшийся от Кузьминичны классик. — Опаздываешь, Юлий! Не забывай, точность — вежливость королей. Если, конечно, в короли метишь!
Потоптались, вошли в комнату, пропустив вперед классика и устроив потом толчею в дверях. Долго рассаживались.
— Андрей Владимирович, тост сразу скажете или попозже? — Директор все старался угодить старшему по званию.
— Что ж, могу и сразу.
Сергеев постучал ножом по чашке, звук получился глухой, почти неслышный, но всем было достаточно директорского жеста — и в тишине зазвучали лишние слова:
— Тамадой назначаю себя. Друзья, наполните бокалы! Сейчас нашу любимую Аврору Николаевну…
— Ивановну, — совсем неучтиво поправила Женя, не выдержавшая фальши.
— Что?.. нашу незабвенную Аврору Ивановну поздравит великий писатель земли русской, само присутствие которого говорит о том уважении и почитании, которое мы все испытываем к нашему молодому и прекрасному юбиляру.
«Никто ему здесь не друг. Боятся, не любят, лебезят. И Аврору никто не любит. А уж „молодая и прекрасная“ по отношению к ней больше похоже на издевательство. И писатель совсем невеликий…» — думала Женя на фоне обкатанных, монотонных слов тоста. Но вдруг тон классика изменился, зазвучал отголосок страсти. Женя прислушалась.
— …3-замечательный редактор Аврора Ивановна, но у меня был лучший редактор всех времен…
Многозначительная пауза. Все сосредоточились, но догадку никто не осмелился даже прошептать.
— Сталин! Давно это было. На фронте написал я стихотворение и отправил в Москву. Вдруг вызывают в штаб — Ворошилов звонит. Испугался я до посинения. Трубку беру, а сам дрожу. Ворошилов говорит: «Иосиф Виссарионович спрашивает, можно ли в стихотворении изменить знак препинания. Вместо тире с запятой оставить одну запятую?» Я такое облегчение почувствовал, так обрадовался! Конечно, можно, говорю, и не только знак препинания, все можно изменить. А Сталин, видно, такой был человек. Он думал, что уж если написано, то изменить ничего нельзя. Как приговор — голову отрубили, то обратно ее не приставишь. Поэтому и были такие постановления — о Довженко, о Зощенко. А какой Довженко националист? Да если бы поговорили с ним, объяснили, он бы с легкостью все поправил.
Даже заикание прошло. Никакой иронии, никакого ост-ранения! Мы для него случайные люди. Хвастливый рассказ пятиклассника о том, как он отличился. Одно слово — детский классик.
— А самого Сталина вы видели? — Вадим Вадимыч восхищенно взирал на рассказчика, приглашая всех порадоваться вместе с ним, что такой человек разделяет с ними трапезу.
Но мэтр уже сосредоточился на еде; оставив вопрос без ответа. Директор чутко уловил его настроение и заставил всех говорить тосты. Самую длинную речь произнесла Чернова, та самая, что лет десять назад донесла на Аврору за включение в какой-то юбилейный сборник идеологически невыдержанной повести Яшина «Вологодская свадьба».
