Театр тающих теней. Конец эпохи - Афанасьева Елена (читать книги онлайн бесплатно полностью txt, fb2) 📗
– Всегда чувствовать себя нищим, убогим! Всегда чувствовать себя бедным мальчиком в богатом доме, которого не замечает дочка богатой хозяйки.
Николай зол, что она, дочка богатой хозяйки, его не замечала?
– Ты же такая тонкая натура! Вся в поэзии! Вся в высоком! Если и говорила, так только с Антоном об этой ерунде. Часами говорили про эту вашу поэзию, черт бы ее побрал, забыв про меня! Часами! А я сидел никому не нужный. Сидел и хотел тебя целовать! Раздевать прямо у всех на глазах, в этой самой комнате! Догола раздеть и целовать! И делать всё остальное! Всё, что захочу! Что захочу – всё! Делать с тобой! Чтобы ты шипела и извивалась подо мной. И орала как кошка! От наслаждения, как кошка орала!
Холодная сталь у ее горла подрагивает, царапает кожу. Анна чувствует, что кровь тонкой струйкой потекла. Николай специально ее царапает, чтобы ей было страшнее? Или у железного Константиниди дрогнула рука? Или железный капитан не железный?
Как гадко всё, что он говорит теперь. Как мерзко и гадко!
Анна и думать про него не думала, а Николай ее себе представлял. Голую. Как он ее насилует на виду у всех. Николай всегда завидовал ей. Всегда хотел быть на ее месте. И всегда ее желал.
«Хотел». «Желал».
Слова эти, когда она думает о Кирилле, ласкают слух. Слова эти в устах Николая ничего, кроме рвотного спазма у нее не вызывают. Хорошо еще Анна не съела в Домлите кашу, взяла девочкам, не то вся каша была бы теперь на чугунной лестнице.
– И, оставшись без своего старого мужа, мне не дала. Смотрела как на пустое место. Не понимала, наша чистая барыня, что от нее хотят… А с комиссаром твоим бритоголовым сразу поняла. При том же живом муже!
Он знает про них с Кириллом! Николай знает, что у нее с комиссаром Елизаровым любовная связь. И от этого ненавидит ее еще сильнее.
Кортик в горло впивается уже не от дрожи руки Николая, он давит на тонкую кожу шеи всё сильнее и сильнее.
И уже никто не в силах ее спасти.
И ничто, кроме чуда.
– На комиссара красножопого меня променяла, – рычит Николай, вплотную приблизив губы к ее лицу.
«Успел вареной воблы на кухне поесть, пока меня ждал! – не к месту думает Анна. – Воблой теперь воняет. Не хватает только с запахом вареной воблы умереть!»
– Променяла на комиссара!
Кортик царапает шею всё глубже и глубже. Кровавая борозда тянется почти от самого подбородка вниз на грудь.
– И выдать меня решила, красная курва!
«Курва!» Анна и слова такого не знает. Один раз от стоявшего в имении на постое осенью двадцатого года казачьего есаула Елистрата Моргунова слышала, как тот сказал про гулящую жену другого казака «курва», и только.
Но то простой казак. Про гулящую бабу. Константиниди – офицер, из хорошей семьи! И так ее назвать? Хотя, а чем она лучше гулящей жены казака? Она, которая спит с Кириллом при живом-то муже? Потерянном, но живом. Спит и не может себе это счастье и этот полет души запретить. Чем лучше она? Она – гулящая баба. Курва. Она изменяет мужу. И не умирает со стыда. А хочет этого еще, еще и еще!
Сейчас Николай Константиниди зарежет ее, и в свой последний миг она будет думать об Ире, Оле и Кирилле! А уж потом о доченьке Маше.
– Режь! – Тихо и спокойно говорит Анна прямо в лицо Николаю. В лицо, которое не видит. Только запах воблы из его рта вызывает тошноту. – Режь!
Она грешна! Кто знает, может, смерть – это лучшее для нее?
Она устала.
Устала скрываться, бежать, бояться.
Устала чувствовать себя виноватой. Перед всеми – матерью, мужем, уехавшей с ними дочкой, оставшимися с ней дочками, Кириллом… Даже перед этим страшным, чудовищным Николаем Константиниди виноватой за то, что его когда-то не полюбила…
Она устала.
Одно движение острого лезвия, и ей станет легче. Николай зарежет быстро – умеет. Зарежет и всё! Не будет больше мук и страданий, на которые у Анны за четыре года не осталось сил.
А как же девочки? Как же Кирилл… Ей нельзя не жить.
Только Николай Константиниди, виновный в белогвардейском заговоре, убивший ради этого заговора родного брата, не думает так. Сейчас Николай ее зарежет, чтобы Анна не выдала его. Только еще чуть насладится ее унижением и зарежет!
Но в какое-то неуловимое мгновение меняется всё разом.
Сверху, со стороны кухни, и снизу, от нижних комнат «обезьянника», вдруг появляется свет! Волны света снизу и сверху. Будто все шлюзы разом открылись. И возникает свет.
Лёва Лунц, Вова Познер и мрачный романтик Грин бегут снизу – Анна же сама надоумила мальчишек, что Грин владеет сакральной тайной, где бумагу для черновиков достать, вот Александр Степанович и ведет юных нахалов по своим тайным местам. А сверху дверь на кухню распахивает заметивший непорядок старый слуга Елисеевых Ефим:
– Отродясь такого не было, чтобы дверь на эту лестницу закрывали.
Свет! Люди! И кортик в руке Николая у горла Анны.
– Брось нож! – кричит Вова Познер, перепрыгивая вверх через две ступеньки.
Грин и Лёва Лунц задыхаются и едва за ним поспевают.
Но Константиниди только плотнее прижимает кортик к ее шее. Теперь Анна его заложница. Его пропуск на волю.
– Молчи! – дышит на нее воблой Николай. – Жива, пока молчишь! – Толкает ее к выходу, в открытую Ефимом дверь на кухню.
Анна двигается в такт с Николаем. Не может не двигаться. Даже закричи она громко сейчас, что он не Антон, а Николай, Лёва Лунц, Вова Познер и Грин не успеют ничего понять, Николай ее зарежет и убежит.
Шаг, еще шаг. Николай так прикрывает кортик рукавом, что со стороны кухни не понятно, что Анна заложница, что она обречена.
Аким Волынский пришел, как водится, разговоры с Ефимом разговаривать. Ольга Форш всё еще возится у печки со своей порцией воняющей воблы – других продуктов в нынешнем пайке нет. Почти слепая старушка, сестра художника Врубеля, со своей вечной кастрюлькой всё с той же воблой, идет к выходу из кухни, не обращая ни на кого внимания.
Впереди анфилада распахнутых дверей – из кухни в столовую, оттуда в гостиную, и где-то там в конце Анна вдруг видит Кирилла. Или ей кажется? Даже если это и Кирилл, если он успел приехать после ее звонка из каморки Ефима по данному ей Леонидом Кирилловичем секретному номеру, что он может сделать теперь, когда он в другом конце гостиной, через три больших комнаты от нее, а кортик Николая возле ее горла?
– Молчи! Вперед иди!
Николай, повернувшись к ней лицом, чтобы удобнее кортик у шеи было держать, сам идет полубоком, почти задом. Комиссара Елизарова он пока не видит. Но Николай сейчас повернется, чтобы переступить порог между кухней и столовой, и увидит Кирилла. Которого он так истово ненавидит. Как красного комиссара. Победителя. В революции. И в постели, и в сердце Анны.
Кирилл – а это не видение, это он! – спешит Анне навстречу, но…
Он не успеет…
Кирилл не успеет.
Николай уже дотолкал ее до порога из кухни и поворачивает голову, чтобы не споткнуться об этот порог.
Николай уже поворачивается…
И видит Кирилла.
И…
Всё дальнейшее происходит, как на лекции по синематографии, которую проводили в ДИСКе на прошлой неделе. Как в замедленной съемке. Когда камера снимает в два раза меньше кадров, чем нужно на одну минуту, и при проекции на экран движения каждого героя фильма замедляются.
Кирилл, расталкивая поэтов и уворачиваясь от них, пробивается сквозь толпу студийцев.
Николай, оборачиваясь, видит бегущего через толпу Кирилла.
Кортик у ее горла прочерчивает линию, параллельно первой, прочерченной в темноте.
– Антон! Брат! Да ты в своем уме?! – кричит на всю кухню Аким Волынский.
– Это не Антон! – кричит Анна, каждым произнесенным слогом разрезая свое горло об острие приставленного к нему кортика.
Вырвавшиеся из-за захлопнутой Николаем двери на лестницу Лёва Лунц и Вова Познер с дальней стороны кухни бегут, чтобы догнать и обезвредить Николая.
С другой стороны кухни старушка Врубель семенит со своей кастюлькой с вареной воблой, из которой валит пар.