Теперь с тобою вместе я (СИ) - Фрейдзон Овсей Леонидович (мир бесплатных книг txt) 📗
Я помню каждую нашу минуточку, проведённую в Италии, а мы с тобой так много ещё, где не были.
Ты сильный, ты очень сильный и мужественный человек, я очень люблю тебя, и ты любишь меня и обязан поправиться, ради меня, себя и всех, кто тебя очень любит, а мы ведь с тобой столько ещё не додали друг другу любви.
Вера всё это проговаривала, глотая слёзы, за её спиной рыдала в голос мать Галя, к которой скоро присоединилась, вошедшая в комнату Наташа, облизывая текущие к губам слёзы, она сзади ласково обняла подругу за плечи.
— Верунчик, какая я дура, как я могла не поверить тебе, ведь ты до последней секундочки чувствовала, что он тебя не бросил, что Галю плохо, а я его всячески поносила.
Прости меня, мой друг, возвращайся к нам, и не надо вам с Веркой больше таблеток, вы должны с ней нарожать много красивых детей, вы же сами, такие красивые…
Вере вдруг показалось, что на чёрточках плотно сжатых губ Галя мелькнула лёгкая улыбка.
А если раньше я уйду
В туман, откуда нет возврата,
Пройдись с восхода до заката,
Так легче пережить беду,
Назад отматывая стрелки,
Сквозь дней счастливых чехарду,
Где каждый штрих невзрачный, мелкий —
Значимый в памятном бреду.
А если раньше ты уйдёшь… —
Бывает в жизни и такое, —
Лишённый счастья и покоя,
Пролью из слёз поминный дождь,
Назад отматывая стрелки
Сквозь пятна света и теней,
Где каждый штрих невзрачный, мелкий
Вписался в годы ярких дней.
А если вместе мы уйдём
Без слёз печали, нареканий,
Оставив шлейф воспоминаний,
Прольёмся благостным дождём,
Назад отматывая стрелки,
Пройдётся кто-то по следам,
Где каждый штрих невзрачный, мелкий
Вернёт нас в юности года…
Глава 31
В начале августа Вера успешно сдала сессию за первый курс и, не слушая доводы Любы и робкие аргументы родителей, поддержавших старшую дочь, выступивших против преданного отношения младшей дочери к больному парню, минуя Ашдод, отправилась на север.
Девушка на до сих пор верно служащей ей машине-развалюхе, прибыла к своему Галю, где её с радостью встретила мать любимого, которую звали очень созвучно с именем сына, Гиля.
За последний месяц, с тех пор, как она узнала о свалившемся на неё горе — тяжёлом положении любимого человека, она почти не виделась с родителями и с сестрой.
В редких телефонных разговорах те донимали Веру своими нравоучениями и предупреждениями, что привело к тому, что девушка на корню прерывала свои звонки, не желая слушать ценные советы и железные доводы, особенно, мамы и сестры.
Вера скоро познакомилась со всеми членами семьи Галя, которые съезжались на выходные и тепло приветствовали девушку, ставшей в эти дни неотъемлемой частицей их дружного общества.
Хуже всех к ней относился отец Галя, старый полицейский Абрам.
Он не мог понять, для чего этой девушке надо, губить свою молодость рядом с безнадёжным больным и возможно в этом видел какой-то тайный смысл.
Его жена, наоборот, не чаяла души в избраннице Галя и в разговорах пыталась оспаривать суждения мужа.
Девушку саму смущало то, что она, находясь долгое время в этом доме, как бы является нахлебницей и Вера всячески пыталась помогать матери Галя по хозяйству и в саду.
Гиля от девушки была без ума, но часто вслух сетовала, что её гложет совесть и, возможно, муж прав, не стоит Вере губить свою молодость, проводя каждый день долгие часы рядом с больным человеком.
Вера, действительно, просиживала рядом с Галем подолгу, разговаривая с ним и читая вслух книги.
Парень знал о присутствии девушки, в этом не было никакого сомнения — в минуты просветления, он называл её по имени и хриплым, непохожим на прежний, голосом, умолял Веру, покинуть его, а затем, под воздействием морфия снова погружался в мир глубокого наркотического сна.
Офер с Наташей при первой возможности приезжали навестить друзей, а потом подруга отправилась на последний месячный сбор для прохождения и подтверждения гиюра.
Заканчивались еврейские осенние праздники и Вере пора было отправляться в Беер-Шеву готовиться к занятиям на второй курс в университете.
Ранним утром перед отъездом Вера попросила сиделку выйти из комнаты и оставить её наедине с Галем, что та незамедлительно сделала, зная, какие прежде отношения связывали этих двух молодых людей и, хорошо изучив девушку за два месяца, что она провела рядом с больным.
Парню ещё не успели ввести новую порцию морфия, а действие старой заканчивалось и на его лице появились гримасы, сдерживаемой им боли.
Он открыл лихорадочно блестящие глаза.
— Веруш, прости, но уходи, мне очень больно…
Вера нагнулась над ним и поцеловала его в сухие сжатые губы.
— Я люблю тебя Галь, ты поправишься, я в это свято верю, ты слышишь, верю…
Галь громко застонал, в комнату вбежала филипинка и Вера вышла наружу, прикрыв за собой плотно дверь.
Боже мой, как ему больно и, как от этого у меня болит душа.
На неё внимательно смотрели, сидящие в напряжённых позах Гиля и Абраам — расстроенные родители Галя.
Они разом поднялись на ноги и подошли к девушке.
— До свидания, моя хорошая, если ты больше не приедешь к моему сыночку, мы тебя поймём и нисколько не осудим, но я обязана тебе это сказать — если бы всё было хорошо и ты стала женой моего Галя, я бы была счастлива за него.
Отец Галя протянул ей руку.
— До свиданья девушка, не обижайся на меня, Гиля правильно сказала, что, если бы всё было хорошо, мы были бы счастливы иметь такую невестку и с удовольствием называли бы тебя своей дочкой.
Но, девочка, не губи свою жизнь, ты такая молодая, красивая и добрая, повторяю, не губи свою молодость, наш сын вряд ли вернётся к нормальной жизни.
Вера, не проронив ни слезинки, расцеловала родителей Галя и пошла к выходу, но, обернувшись на пороге, выкрикнула:
— Я его не брошу никогда! Слышите, никогда!
Свою судьбу пишу я кровью,
макая кисть в души палитру,
в конце проставлю чётко титры —
навеки ваша и с любовью…
Не точку ставлю, многоточье,
скользя по грани, не за гранью,
под пенье птиц рассветной ранью
туманы, разрывая в клочья…
Надежду, как дитя лелея,
открою новую страницу,
за ночью день и жизнь продлится,
Рассвет придёт, заря алеет…
