Стужа - Власов Юрий Петрович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗

Лотарев вытирает шею подшлемником. Телогрейка нараспашку. Под ней все темное от воды. Шея бурая, жилистая. Бурчит:

— Не каркай, и без того тошно.

Я притулился у входа в дзот. Кружит слабость. Самому боязно: а как сознание потеряю и не очнусь? Не даю себе задремать. Глазами хлопаю. Вникнуть в слова стараюсь, кони вороные…

— А вы как вернулись? — спрашиваю ротного.

— Как и все — раком! Задницей светил, а видишь, не попали.

— Степке Дувакину ноги оторвало, — говорю. — Гриша Аристархов убит. — И всех перечислять, долгий счет. Барсук свои поправки делает.

— Мишень что надо, — лыбится Барсук на командирский зад.

Мы тоже улыбаемся.

— …Где санитары? — пытает в телефонную трубку ротный. — Отсиживаются, герои!.. Ты мне пришли кого-нибудь, а это не моя забота! Найди! Да нет у меня «карандашей», нет!.. Как где? В поле! И раненые там! — Ротный зажимает трубку и матерится, погодя зло, на крик объясняет в трубку: — Да немцы же всех выбивают на ничейной! Ты что, оглох?! Ну найди санитара, загнется парень!..

А потом, видать, Погожев вызвал. Лотарев торопится, докладывает:

— Участок оголен… Я не паникую, товарищ майор. От роты пока — пятнадцать бойцов. Так точно, ждем контратаку, но вряд ли сунутся, упустили момент… Слушаюсь, не терять бдительности. Оружие собрать? Да его нет, товарищ майор. Что не на нейтральной — переломано, разбито… Раненые? Возможно, по ночи двое-трое и выползут, но сомневаюсь. Они же на выбор бьют… Есть приготовить гранаты и драться до последнего!

Ротный сует трубку в телефонной ящик.

— Ну мудрецы! Ну химики! — И приказывает Барсуку: — Принимай взвод! Садитесь по двое напротив ходов через минное поле. Все наличные гранаты под руку. Быстро пробеги по всем ячейкам, нашарь гранаты. И начеку! Ни шагу назад! Попрут в контратаку — прижать! Выполняй!

Сам подхватывает винтовку — и к бойнице.

Знать не знаю, а не сомневаюсь: снайпер это меня, тот пиздрик, его работа. Все ведь из «шмайссеров» нас охаживают, только он мог из винтовки одиночным — на то и снайпер.

А Барсук ровно угадал.

— Я ему, Миш, фасон испорчу. Не жить, коли не так. Сегодня же к вечеру и срежу. — И похлопывает по пилотке. — Не сомневайся, Миш, достану.

Шепчу:

— На пилоточку его, Миш.

Лотарев поворачивается к нам.

— Выполняй, Барсуков! Не тушуйся! Фронтом не пойдут: мины. А в проходах удержите. Сколько их у вас?

— Два, — говорю.

— Действуй, Барсуков!

Ефим сует мне кисет:

— На память…

И зарысил, хрен сопатый.

«Максим» без щитка, голый ствол. У ручек — Генка Самошников. В глубине дзота, самой темноте — Кукарин: кашлем о себе подает знать.

Лотарев прижался боком к бойнице, рукавом вытирает винтовку. Сам без пилотки. Волосы слиплись, в глине. Высматривает поле. Лоб морщит… «Нет у тебя живой воды, — думаю. — Лежат ребята…»

Навесишко хлипкий, бревна корявые, тонкие, с потолка — душ. Свет в щелях яркий. Как есть, полный день…

Ротный набрасывает на плечи плащ-палатку, бубнит:

— Тут твой дружок всех переполошил. Всем наличным огнем тебя прикрывали, Гудков…

Значит, Барсук постарался.

— Мы их на совесть пошерстили, Миша, — говорит Генка. — Аж «максимка» запарил.

Шучу:

— Так это ты, хрен сопатый, меня заставил рылом пахать…

Ребята смеются.

У телефонного ящика — ракетница, котелки, мешок, лопатки. На полу — горка негодных токаревских самозарядок. Тут же — смятый термос, и ватник в бурой засохшей крови. По бокам ящики. В сортирной нише — трупы. Одни подошвы вижу. Не спрашиваю кто, как пить, из приятелей-дружков, других здесь нет.

Генка оборачивается:

— Значит, живем, Гудков?

— Развинтили мне кости, — жалуюсь.

Самошников лучших голубей в округе водил. Души в них не чает.

— Поберегись, а то заденет сдуру, — говорит Лотарев. — У них мертвое пространство. — И тычит пятерней туда, где ребята.

Успокаиваю его:

— Мертвая свинья не боится кипятка.

А он:

— Садись, куда приказывают! Выдумал же: мертвая… Знаешь еще сколько баб отоваришь!

Я передвигаю зад на соседней ящик, бормочу:

— Слава богу, яйца не отшибли, А так бы неплохо, чтоб сбылось с подругами.

— Сбудется, — обнадеживает Лотарев. — Парень ты корпусно́й, то бишь видный, и, как бы это сказать… Сбудется, Миша, сбудется…

Дзот такой — прибьют раньше, чем на воле. На чем бревна держатся. Уж как верно: корова пестра, да и та без хвоста. Разве ж это дзот?..

Шаги слышу, а охоты поворачиваться и глядеть нет.

— Что, на смену прибыл? — спрашивает Лотарев.

— Так точно, товарищ младший лейтенант.

Да это ж Софроныч! Как есть, с карабинчиком, все такой же чистенький, подобранный, ну жених.

— Принимай роту, Полыгалов, — говорит Лотарев. — Весь счет: пятнадцать бойцов. Раненых много, да где они?.. Сам слышишь — выбивают… A-а, смотреть невмоготу. Пока один Гудков из второго взвода вернулся после ранения. Остальные… да что там! Выбьют дотемна! А кого не выбьют — кровью истекут…

— Шашки бы дымовые, — говорит старшина. — Ветер на немцев. Сейчас бы и прикрыли.

— А где эти шашки? В общем, вот тебе телефонист, аппарат, пулемет и рота. Главное: будь готов к отражению контратаки. Командуй. Я теперь твой «батя». На батальон меня… Принять бы хоть человек семьдесят и уже воевать можно. Ладно, командуй, а я в батальон. Связь держи. Действуй!

Лотарев полез по траншее, за ним — Колышев. Славка у него в ординарцах.

— Видишь, старшина, — киваю на плечо, — так и не успел завшиветь.

— Провожатого не дам, не проси! — Старшина смотрит на меня: веки припухли, красные. — Сам видишь, что от роты. Каждый на счету. Седов обещал помочь… Что я несу, нет Седова! Наповал комбата! Надо же, вместе стояли.

— Обещали санитара, — говорит Генка, кладет цигарку на цинку и прикладывается к пулемету. Коротко бьет, на три-четыре очереди. Гильзы разлетаются шустро. Парень он дюжий, а и его мотает на ручках.

— Получается, — с одобрением говорит старшина.

— Воды дайте, — прошу.

— Только в «максиме», а другой нет, — отзывается Генка. — Терпи, Миша. — И пот смазывает пятерней, а после и затягивается от цигарки.

— Повезло тебе, Мишка, — подает голос Кукарин. — Ведь из раненых один ты и выполз. Счастливчик.

— Ночью могут выползти, — обнадеживает старшина.

Объясняю им:

— За дымом не приметили.

— Клим Пухначев это, — рассказывает Кукарин, кашляя мокро, с натугой. — Чудило! С горючкой в атаку! Зачем?! Так полыхнул!

— Значит, сам полыхнул, а меня прикрыл…

— Смесили пулеметы, — шепчет Генка, — так вполне добежали бы.

Сам ленту расправляет. Руки большие, обветренные. И цигарка — по самым губам тлеет.

С навеса на меня грязь скапывает. Мокну, а уклониться невмочь. И мокну от шеи по спине. Душ и есть. Правая часть груди ноет. Пальцы не гнутся. Опухоль на кисть спустилась, дует пальцы. Что там с плечом?..

— …Артиллерия не подавила огневые точки, — объясняет в трубку старшина. — Каждый метр простреливают… Сколько «карандашей» поломано? Уточняю… Конкретнее? Пятнадцать принял. Сейчас пройду по взводам, уточню обстановку и доложу. Да не было этого, товарищ десятый! Поднялись все, никто не замешкал! Я как раз на КП у Седова находился. Так точно, к отражению атаки будем готовы. Слушаюсь, товарищ десятый, готовы!

Старшина заталкивает трубку в ящик, выбирается в траншею.

— Выслали санитара, Гудков. Из самого штаба полка топает. Чуток потерпи… — И приказывает Кукарину: — За меня принимай вызовы. Я во взводах… Не вешай носа, Гудков. Хвост морковкой!..

Боль в пальцах. Чуткая боль. Кончики пальцев воспалились, кровь их толкает…

— Во взводах! — мотает башкой Генка. — Три-четыре человека — вот и взвод. Эх, нам бы автоматы как у фрицев, — ну сыпят!

А раненые… Вой это, а не крик — уши зажимай. Сколько воевать буду, а к крикам не привыкну. Человек ведь я…

— Левку Радушина повязали, — задыхаясь в кашле, сообщает Кукарин.