Последний сон разума - Липскеров Дмитрий Михайлович (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗

— Их росту, — пояснил подросток.

— А куда пойдешь?

— Найду куда встать. Места много, а Россия большая.

— Ну-ну.

— И когда в путь? — всхлипнула Анна Карловна.

Семен задумался, а потом ответил точно:

— Через пятьсот тридцать шесть секунд.

— Значит, через пять минут, — прикинул Синичкин.

— Через девять, — машинально поправила жена.

— А я хотел Жечку Жечкова пригласить, чтобы он тебя на камеру снял, как чудо природы! Хочешь славы?

— Слава — часть моего подвига. Так что не нужно Жечки!

— Ну смотри…

Все остальные восемь минут семейство промолчало, словно на похоронах. На девятой подросток встал, поправил отцовы брюки, застегнул рубашку на верхнюю пуговицу и поклонился родителям в ноги.

— Спасибо за то, что вырастили! Не держите зла! За этим прощайте!..

Он вышел в дверь, спустился на улицу и пошел по свежему снегу в сторону Ботанического сада. Там он прошел в ворота, причем билет у него не спросили, да и вслед не посмотрели.

Семен уверенно миновал несколько аллей и вошел в павильон экзотических деревьев. Разувшись, он встал возле японского дерева сакура и пустил из левой пятки нежный корешок…

К вечеру садовник Валерий Михайлович Каргин, шестидесяти семи лет от роду, пришел к сакуре с лейкой и обнаружил возле нее неподвижно стоящего молодого человека. Лицо юноши было покрыто густой черной порослью, а большие черные глаза были спокойны и притягивали к себе взор садовника.

— Ты кто? — поинтересовался старик.

— Я — дерево, — ответил Семен.

— Уже поздно. Шел бы ты домой, а то в милицию загремишь!

— Валерий Михайлович? Каргин?

— Да-а, — ответил служащий недоуменно.

— Если вам не трудно, будьте любезны полить мне под левую ногу.

— Эх, сынок, не знаю, забавляешься ты над старостью или умом тронулся, но в любом случае тебе бы к дому двигаться. Одиннадцатый час, однако!..

— У вас, Валерий Михайлович, под правой подмышкой большая папиллома. Ее удалять надо срочно, а то еще сорок дней — и переродится она в опухоль нехорошую. Сестре же своей передайте, что не радикулит ее мучает, а почки нездоровы. Пусть к врачу обратится, и облегчение будет!

Садовник Каргин стоял с открытым ртом, а потом вдруг встрепенулся:

— Куда, вы говорите, полить? Под какую ножку?

— Под левую, пожалуйста…

Михалыч согнулся над конечностью, завернул юноше брючину и обнаружил лодыжку, поросшую корой, причем такой крепкой, словно дубовой. Садовник сглотнул и полил ступню из лейки обильно, рискуя обделить сакуру.

— Спасибо, — поблагодарил Семен.

— Не за что, — отозвался Михалыч. — Нам воды не жаль. Может, удобреньице какое?

— Незачем.

— Ну не надо так не надо! Значит, удалять папиллому?

— Непременно.

— А сколько мне жить еще, знаете?

— Знаю.

— Скажете?

— А вам зачем?

— А Бог его знает!

— Вот пусть Бог и знает.

Михалыч потер затылок и хотел было спросить, можно ли привести к юноше сотрудников сада, но молодой человек его опередил:

— Ведите кого хотите! Я для этого и расту здесь.

Михалыч поклонился и убрался восвояси, так и забыв полить сакуру. Но даже если бы он и не забыл это сделать, японской поросли все равно предстояло погибнуть, так как новому растению требовалось много энергии, а чтобы добыть ее, корень из левой пятки произрастал крайне быстро и во все стороны, удушая чужеродные отростки…

На следующее утро Михалыч привел к юноше шестерых своих коллег, из которых только двое были мужчинами.

— Что вы хотите? — спросил Семен.

— Спросить они хотят! — спосредничал Михалыч.

— О чем?

— Давай, Евдокия! — скомандовал старик.

Евдокия была женщина лет пятидесяти, полная, без передних зубов. Она, не стесняясь, посмотрела на Семена и задала вопрос:

— В чем смысл жизни? — И хохотнула, словно радуясь каверзе.

— В том, чтобы радоваться своим делам, — произнес Семен бесстрастно. — В этом человеческая участь. В этом смысл.

— Странный смысл, — прошамкала Евдокия.

— Человеку никогда не удастся посмотреть, что будет после него, а потому истина — радоваться своим делам.

— Странный он какой-то! — оценила Евдокия.

— А ты его о здоровье спроси, — посоветовал Михалыч.

Евдокия было открыла рот, но Семен опередил ее и сказал, что жить женщине недолго, а потому пусть она подумает о душе и сходит окреститься в церковь.

— Отчего же я умру? — вмиг побелевшая Евдокия чуть было не упала на землю, если бы не локоть Михалыча.

Остальные стояли в стороне и ничего не слышали.

— Умрешь ты в ночь, справляя нужду, а от несварения перенапряжешься, и кровь разорвет мозг твой. Через час наступит смерть.

Евдокия качнулась.

— Я кандидат биологических наук, — вдруг сказала она.

— Ты прожила жизнь по предназначению, — согласился Семен.

— Я хочу задать последний вопрос. Можно?

Семен кивнул.

— Есть после смерти что-то?

— Нет.

— А как же вся жизнь человеческая за миг до смерти проходит перед глазами? А потом труба, коридор, и человек видит себя со стороны, родственников своих умерших?

— Это — сон, — ответил человек-дерево. — Сон разума. Мозг засыпает, и ему снится последний сон… А теперь иди, у тебя мало времени.

Из глаз Евдокии, когда она уходила, текли слезы. Они падали на землю Ботанического сада, а человек-дерево улавливал их своими корнями и всасывал в себя. Михалыч лишь пожимал вслед уходящей в вечность Евдокии плечами.

— Что ж ты мне не сказал, когда я умру! — с укором обратился старик.

— Потому что тебе нельзя этого говорить. Ты не выдержишь этого знания, а потому станешь жить по-другому.

— А Евдокия? Она лучше всех здесь про растения знает!

— Она — сильная. Будет бороться с недугом. Может быть, и справится.

— А я, значит, слабый? — обиделся старик.

— Ты — впечатлительный.

— А как же тогда Бог? Зачем он, если там ничего нет?

— Для кого есть, а для кого нет, — уточнил Семен.

Послышался треск разрываемой ткани, и из-под разошедшейся брючины взору Михалыча предстала нога юноши, превратившаяся в обыкновенный древесный ствол, по которому неутомимо, к гипотетическому небу, полз черный муравей.

— Чем же Евдокия провинилась?

— Она мало думает о другой жизни. Занята насущным.

— А есть ли что-нибудь после?

— Нет, — еще раз повторил человек-дерево. — Есть сон. Он может быть очень длинным, длиннее, чем сама жизнь, и ничем не отличаться от нее.

— А Бог-то тут тогда при чем! — завопил дед, чувствуя, как в голове у него все перемешалось винегретом.

— А Бог дает эти сновидения. Кому короче, кому длиннее. А кому и вечные сны…

— А?..

Старик что-то понял и пошел вслед за Евдокией, а к дереву подошли другие садовники. Они много спрашивали, а Семен неустанно отвечал, изредка прося, чтобы его полили…

Молва распространяется быстрее, чем радиосигнал. Информация из уст в уста столь молниеносна, что никакие телетайпы, никакие телеграммы не способны опередить ее…

К концу этого дня весь Ботанический сад был окружен толпой желающих попасть к человеку-дереву и послушать, что он скажет про их жизни.

В том павильоне, в котором пустил корни Семен, было установлено несколько телевизионных камер, в том числе и агрегат Жечки Жечкова, представителя Книги рекордов Гиннесса.

— Если ты мне запорешь пленку, — шипел он в ухо оператора, — я тебя отошлю репортером в Косово! Там, говорят, операторы живут в среднем недели две!

— Все в порядке! — успокаивал шефа Каргинс. — Все заснимем!

— Пожалуйста, — попросил Семен, — пускайте народ. У меня очень мало времени!

— Сейчас, сейчас, — подбодрил юношу Михалыч, который взял все под свой контроль, так как начальство сада отбыло в дружескую страну перенимать садовый опыт.

Старик махнул кому-то ответственному, и дверь в павильон экзотических деревьев открылась.

— По одному, господа, — увещевал Михалыч. — Не торопитесь.