Судить Адама! - Жуков Анатолий Николаевич (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗
– Да закрутили меня звонками, бумагами, производство встало, рабочие без денег… Вы уж дайте в нынешний номер.
– Дадим, дадим, – откликнулся Мухин, не переставая строчить. – Так все, говорите, встало?… Прекрасно, великолепно!
Ручьев удивленно поднял плечи, а Комаровский рассердился на Мухина:
– Ты не строчи, а бери фотокамеру и сделай парочку снимков. Дадим с его портретом. Мой текст, твой снимок.
– Ну нет! Материал не ты нашел, пишем вместе.
– Привет! А кто тебя позвал из комнаты, не я?
– Ну и что? Ручьев-то сам пришел, не ты же его привел.
– Перестаньте! – страдальчески попросил Ручьев. – Не в этом же дело. Вы дайте объявление, и все.
Газетчики переглянулись и отрицательно замотали нестрижеными, косматыми головами.
– Объявление давать нельзя, – сказал Комаровский.
– Ни в коем случае! – поддержал Мухин.
– Такая благодатная тема, такой сюжет! Мы напишем фельетон, это прозвучит обобщающе, сильно, мы ударим по бюрократизму… Нет, объявление никак нельзя.
– Правильно, Комар. В десять строк выложить такую тему. Ни в коем случае! Нет и нет! Это же гвоздевой материал, это… – Он щелкнул пальцами, причмокнул.
Ручьев рассердился:
– Материал? Там же все встало, нам работать надо, жить.
– Ничего, пару дней подождете, – сказал Комаровский.
– Нет, давайте сейчас. Я требую!
– Требуете? На каком основании? Мы же не знаем, съели вы ее или нет – документ нужен.
– Какой документ, когда я сам ее съел, сам! – Ручьев показал синий еще язык.
– О, вот это деталь! – Газетчики опять схватились за блокноты.
– Мы напишем фельетон, – пообещал Мухин, – мы развенчаем прежде всего Башмакова и башма-ковщину.„
– Пишите хоть десять, но дайте сейчас объявление! – взмолился Ручьев, вставая. – Нам же нельзя без печати, все встало, свадьба у Чайкина с Ниной может не состояться…
Газетчики опять застрочили.
– Даже свадьба! Отличный штрих, спасибо, Ручьев. Такой фельетончик испечем, пальчики оближете!
– Да, да. А объявление не дадим. Не можем. Не имеем права без документа.
– Где же я его возьму?
– Не знаем, это не наше дело.
В редакционную комнату вплыла распаренная, мокрая Смолькова, но едва увидела Ручьева, воспрянула:
– Во-от вы где! Ну нет, от меня не скроетесь… Уфф! – Она плюхнулась на диван, достала из сумочки платок и принялась вытирать лицо и грудь в широком вырезе платья.
Газетчики переключились на нее.
– Директор восьмилетней школы, если не ошибаюсь? – спросил Мухин. – Очень интересно.
– – Уфф, вам бы такой интерес… Сил нет, с утра бегаю…
– Не слушайте ее, по своей глупости бегает, – решил отбиться Ручьев.
– Я – по глупости?! – Смолькова с неожиданной резвостью вскочила. – Это вы натворили черт знает что, а я со своими школьниками честно выполняла план…
– Товарищи, дадите объявление или нет?
– Какой план?
– По металлолому. И мы не виноваты, что их ржавые мясорубки лежали среди негодных железок.
– И вы сдали мясорубки в металлолом?! – возликовали газетчики.
– Сдали. С электромоторами.
– Ну, Муха, бесподобно! Итак, намечаем канву: колбаса жесткая, директор молодой, печать съедена, производство встало, люди растерянны, свадьба расстраивается, оборудование везут в металлолом, жизнь замирает, история прекратила течение свое.
– Какие же вы бесстыжие! – Ручьев перебросил пиджак на другую руку и кинулся вон.
– Куда же вы, товарищ Ручьев? – спохватилась Смолькова. – Не могу же я за вами бегать. – Она обернулась к газетчикам, заглядывая искательно в глаза то одному, то другому: – Помогите же, товарищи! У меня же школьники, я не могу… Товарищ Мухин! Товарищ Комаровский!…
Газетчики обсуждали будущий фельетон и уже ничего не слышали.
– Есть блестящий поворот, Комар.
– Какой?
– И неожиданная концовка. Пишем вместе?
– Да. Мой текст, твой снимок. Ты почему не снимал?
– Да не нужен тут снимок, не придуряйся.
– Ладно, обойдусь.
– Не обойдусь, а обойдемся! Иначе я позвоню ребятам в областную.
– Ладно, черт с тобой, говори концовку.
Смолькова растерянно глядела на них, слушала, не очень понимая, потом махнула рукой и, подхватив с дивана сумочку, заторопилась догонять Ручьева. Куда он теперь побежал, этот несчастный мучитель?…
XIII
Столпившиеся в приемной директора и в коридоре комбинатской конторы люди думали о том же: где теперь бегает несчастный директор, удастся ли ему добыть печать и скоро ли разрешатся их неотложные дела.
Было жарко и душно, как перед дождем.
Чайкин стоял у раскрытого окна своего временного кабинета и проветривал перевязанную голову, его горюющая Нина сидела, подперев рукой щеку, у стола без дела.
– Полила бы пол, дышать легче станет, – сказал Чайкин.
– Через минуту высохнет. И что это духота такая нынче…
– Вчера лучше, что ли, было?
– Ага. Вчера только до обеда тосковали, а потом радовались, нынешнего дня ждали.
– Да. И таким он славным казался, завтрашний-нынешний день, таким счастливым, нашим… Где же он бегает столько, наш Толян?
– Он найдет где. И что вы, мужики, беспокойные какие?
– Завод у нас другой, Нинуся. Женская природа заведена по лунному календарю, а наша – по солнечному.
– Когда же вас переводят на солнечный, после рождения?
– В день зачатия. Уже с этого момента мы живем по-своему. Оттого у беременных и лицо портится, и прихотничают они, и тошнит их, и беспокоятся без причины… Скоро сама узнаешь.
– Скорее бы. – Нина поднялась, взяла графин со стола и, придерживая его под дно, стала плескать на пол. Полив в кабинете, вышла в приемную, где сидели на стульях у стен, стояли у окна, отирались возле стола померкшей Дуси осовелые от жары и безделья посетители. Они давно уже израсходовали основной боезапас эмоций и сейчас вяло переговаривались, чтобы скоротать время. Из приоткрытой директорской двери, будто из дальней дали, слышался невнятно тенорок Взаимнообоюднова – он читал третью, если не четвертую, лекцию.
– Поет себе, заливается соловьем, – сказал Чернов и нечаянно заложил основы клички Взаимнообоюднова.
