Девственники в хаки - Томас Лесли (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
10
К четырем часам пополудни жара обычно спадала. Солнце висело низко над океаном, и остров понемногу остывал. В этот час автобусы, автомобили и велорикши начинали сновать по улицам с удвоенной энергией, на стадионе в Паданге начинался футбольный матч, и на траву газона и фигурки игроков ложилась зубастая тень здания Верховного суда.
Бригг приехал в Сингапур в субботу пятичасовым автобусом. У него в кармане лежало пять долларов – жалкие остатки последнего недельного жалования перед началом кабальной выплаты.
Пожары и волнения давно прекратились, ветер унес последние клубы дыма, и на улицах не осталось никаких следов недавних беспорядков. Если бы не капрал Брук, похороненный на солдатском кладбище, если бы не древний китаец без двух пальцев и не один рядовой, которому предстояло полтора месяца существовать без карманных денег, можно было подумать, будто никаких беспорядков не было вовсе.
Первым делом Бригг отправился в солдатский клуб и устроился там на плетеном диванчике, который стоял в конце зала и пользовался огромной популярностью, поскольку с него было удобнее всего подглядывать за китайскими девушками в легких ченгсамах, хлопотавшими за прилавком. Бригг заказал чашку чая, две сдобных булочки, и написал письмо Джоан. Потом он поднялся и вышел в тихий желтый вечер, лениво меряя шагами ровные травянистые лужайки, протянувшиеся вдоль набережной. Бетонная набережная была не меньше шести футов высотой, и волны, накатывавшиеся со стороны Южно-Китайского моря каждые тридцать секунд, обиженно пятились, налетая на эту стену. Несколько растрепанных пальм, согнутых муссонными ветрами, печально заглядывали за парапет. Тонущее в пучине солнце бросало на бухту свои косые лучи, и пароходы, джонки и сампаны плавно скользили по воде в печальной позолоте последних отсветов заката.
Глядя на китайские сампаньки, Бригг вспоминал жесткие рыбины и шпангоуты под голыми ягодицами, и снова чувствовал на животе щекочущее прикосновение мягких черных волос Люси. Этим вечером он снова собирался к ней; правда, Бригг уже решил, что этот раз будет последним.
Он больше не мог видеться с Люси. До демобилизации оставалось всего два с половиной месяца, и Бригг уже предвкушал тот момент, когда холодное северное море смоет с его ног красный прах этих мест. Забудутся изнуряющая жара и назойливые запахи, затихнет в ушах неумолчный гомон толпы, навсегда канут в прошлое распаренные дни, тоскливые душные ночи, плотный туман над дорогами и вой собак на плацу. В дембельском календарике Бригга были закрашены черным почти все клеточки. Скоро он вернется в добрую старую Англию к своей верной, желанной Джоан. Правда, нужно было еще как-то решить вопрос с Филиппой.
Бригг не видел девушку и ничего о ней не слышал с тех пор, когда – расставаясь с ней у трубы – чмокнул ее в грязную щеку, после чего Филиппа повлекла свою стонущую и причитающую мамашу в госпиталь. Полковник Пикеринг серьезно побеседовал с полковым старшиной, благодаря чему старина Раскин даже не попытался обвинить Бригга в похищении дочери, покушении на жизнь жены и убийстве золотых рыбок. Единственное, что позволил себе старшина, это один долгий и пристальный взгляд, от которого Бригг сразу почувствовал себя неуютно.
Но – решено! – с Люси должно быть покончено. Опасаясь, что она может быть занята, Бригг не решился сразу пойти к ней на квартиру и бродил по набережной, глазея на сампаньки, пока в порту не загорелись огни. Потом он вернулся в солдатский клуб и поужинал за один доллар.
Было довольно рано, когда Бригг перебрался в «Либерти-клуб». Здесь все оставалось как прежде, и только Люси нигде не было видно. Время, как говорится, было детское; лампы, не заслоненные клубами табачного дыма, светили ярче обычного, а ожидавшие клиентов девушки сидели вдоль стен на плетеных стульчиках. Оркестр, правда, уже играл, но музыканты явно еще не разошлись как следует, и визгливая мелодия, которую они выдували из своих инструментов, звучала с такой натугой, словно у них вдруг схватило животы. В центре зала лениво двигались три танцующих пары, но Люси не было и там, хотя ее обычное место у стены пустовало.
Бригг сел за столик и заказал пиво, чтобы скоротать время. Люси иногда опаздывала, особенно если знала, что Бригг приехал только потанцевать с ней и должен успеть на последний автобус в Пенглин. Впрочем, даже в этом случае Бригг всегда давал ей билетики; это казалось ему правильным, потому что Люси зарабатывала на жизнь как платная партнерша в танцах, и ее гонорар зависел от количества полученных билетов. И Бригг исправно платил за себя.
Им нравилось кружить, обнявшись, между толстыми, как ноги слона, колоннами, поддерживавшими крышу клуба. Их ступни уже выучили каждый сучок на полу, каждую расшатанную половицу, а уши привыкли к кашлям, блеяниям и завываниям оркестра. Они знали тот час, когда в зале становилось так дымно, что по углам ложились густые тени, и тогда Бригг клал обе ладони на грудь Люси, а она начинала ласкать его прохладными тонкими пальцами. Во время танца они так крепко прижимались к друг другу, что чувствовали даже пот – теплую и влажную испарину проступавшую под ее бумажным платьем и его белой рубашкой, и горячую, сладкую влагу, стекавшую по их лицам.
Да, Бригг всегда отдавал Люси билетики, но в конце таких танцевальных вечеров, когда он не мог остаться на ночь, ему не раз приходилось наблюдать, как она договаривается с клиентом. Глядя на нее, Бригг неловко переминался у дверей с ноги на ногу, отчаянно желая, чтобы сделка не состоялась, однако контракт неизменно оказывался подписан, и тогда он быстро уходил. Только раз Бригг замешкался и в смятении смотрел, как клиент – летчик с апельсинового цвета волосами – ждет Люси у дамской комнаты точно так же, как сам Бригг когда-то ждал ее в первый раз. А когда Люси вышла, то Бриггу показалось, что она посмотрела на летчика такими же счастливыми и зовущими глазами, какими всегда смотрела на него. Они прошли совсем рядом с ним, но Люси и тут не бросила на Бригга даже самого короткого взгляда, и он поехал в Пенглин последним автобусом. На полдороге автобус настиг тропический ливень, и Бригг, прижимаясь горячим лбом к мокрому стеклу, ненавидел Люси, ненавидел себя и клялся, что никогда больше к ней не поедет.
