Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович (полные книги txt, fb2) 📗
— Ну как, подействовало? — спросил врач, внимательно глядя на меня.
— И даже очень… Вы не представляете, Герман Витальевич…
— Почему… Очень даже представляю.
— Нет, в самом деле… Как-то сразу полегчало…
Мне вдруг захотелось говорить, говорить, говорить — за все дни своего добровольного молчания.
— Герман Витальевич, извините меня… — сказал я, снимая с души давний груз. — Я тогда в перевязочной с вами резко говорил…
— Да пустяки, — отмахнулся он. — Я ведь тоже вас пытался в чувство привести… По второй?
И мы повторили. Причем в том же соотношении объемов. Я не протестовал, понимая, что сам могу в любой момент свалиться на койку, а у врача дежурство до утра. После второй рюмки, которая показалась даже более вкусной, мое состояние улучшилось еще значительнее. Меня больше ничего не угнетало. Я даже на свою забинтованную руку смотрел как на объект, имеющий ко мне мало отношения.
— Герман Витальевич, — вдруг спросил я, хотя только что не думал об этом. — Расскажите, пожалуйста, что случилось с моей рукой.
— А вы точно хотите это знать? — склонил голову врач.
— Да, — твердо ответил я. — Сейчас я в таком состоянии, что все хочу… и все могу…
— Ну ладно… В конце концов все равно бы узнали… У вас была газовая гангрена, вызванная анаэробной инфекцией.
— Какой инфекцией? — уточнил я.
— Анаэробной. Особыми микробами, которые развиваются без доступа воздуха.
— Как это?
— Да так… Всем нормальным организмам для жизнедеятельности нужен кислород. А эти могут существовать только без кислорода. Она расщепляют соединения, высвобождая связанный кислород из молекул. При этом сами выделяют гнилостный газ. Поэтому и говорят «газовая»… Но самое удивительное, при наличии кислорода эти микробы развиваться не могут вообще…
Врач, увлекшись, говорил так интересно и толково, что я заслушался его, забыв, что рассказывает он не о чем-то постороннем, а конкретно о моей изувеченной руке…
— Вы, конечно, слышали, что не рекомендуется закатывать банки с грибами, куда может попасть земля?
— Да, что-то такое где-то было…
— Вот как раз потому, что в герметично закрытой банке может развиться анаэробная бацилла, приводящая к тяжкому пищевому отравлению. Про ботулизм слышали?
— Слышал вообще-то.
— А если банку оставить не закатанной, то анаэробиоза не будет. И грибами можно будет прекрасно закусить… Кстати, о закуске и выпивке… По третьей?
Я против.
— Лихаим, — сказал Герман Витальевич, поднимая свою рюмку.
— Это по-каковски? — спросил я, услышав незнакомое слово.
— По-еврейски… Правда, дословно не помню, как переводится.
— Примерно понятно… — я был в таком состоянии, что сейчас понял бы даже китайский язык.
Мы выпили по третьей. Я уже просто парил в небесах.
— Так что, — спросил я, чувствуя, как мысли обгоняют язык и говорить становится трудней. — Получается. Эти ан… В общем, если бы я не бинтовал рану, а оставил ее открытой, то все бы обошлось?
— Увы, нет, — врач вздохнул. — Это все не так буквально, тут сложный механизм… Процесс развивается в тканях. Причем очень бурно и непредсказуемо… Сама гангрена — не болезнь, а лишь результат. Она ведь бывает разная. Обычно случается сухая гангрена. Когда при обморожениях пальцы отваливаются. Слышали когда-нибудь?
— Читал где-то, точно.
— Ну так вот. Это сухое омертвение тканей, естественная мумификация и отторжение. В принципе можно обойтись без хирургической ампутации. Отвалится палец, рана постепенно сама заживет. Я находился в столь блаженном состоянии, что с любопытством слушал даже про само собой отваливающиеся пальцы.
— Ваш случай абсолютно иной. Общее поражение инфекцией. Если бы не удалили вовремя пальцы, перекинулось бы на весь организм. Газовая гангрена сама собой не проходит. Без оперативного вмешательства исход только летальный… — он тяжело вздохнул. — Поэтому вас так долго и держим, чтобы уничтожить все остатки инфекции.
— А скажите, Герман Витальевич… Почему? Почему она на меня напала?
Я ведь столько раз бывал ранен — и в колхозах, и в стройотрядах, и ничего не было такого…
— Почему… Трудный вопрос. Вообще случай вашего заражения — достаточно редкий в мирное время. У вас на момент ранения, вероятно, были грязные руки?
— Герман Витальевич, — я усмехнулся. — Вы сами когда-нибудь бывали в колхозе? Не на овощебазе, не на морковке на один день, где можно не снимать перчаток — а на долгих сельхозработах?
— Нет, — откровенно и как-то виновато улыбнулся он. — Честно говоря, не приходилось. В институте в колхоз по зрению не посылали. А потом уже как-то без меня обходились…
— Ну так вот… Работать в колхозе долгое время, особенно на агрегате, с чистыми руками — поверьте, просто невозможно. Вечно в земле, в траве и прочей грязи.
— А в любой грязи всегда присутствуют анаэробы, — задумчиво сказал врач.
— К тому же, я теперь уже не помню точно, что происходило сразу после ранения… Знаете, это ведь не просто ранение… Была авария. Она могла стоить жизни мне и моим товарищам… если бы осколки пролетели немного иначе. И понимаете, нервы оказались слабее, чем я думал… Сразу после ранения замутило Голова закружилась, и все прочее. Хуже пьяного был, честное слово… Меня повели на полевой стан, хотели обработать руку — и честно говоря, я не помню, как туда шел. Пред глазами все плыло… Спотыкался. Может, при этом рукой о землю оперся, может даже в лужу угодил, там ведь, знаете, вода в колеях круглый год стоит, как в болоте… Не помню. Просто ничего не помню.
— Вот-вот, — вздохнул Герман Витальевич. — А в луже могли быть анаэробы.
— Так выходит, моя рука была обречена с самого начала? И ни при каких обстоятельствах ее нельзя было… спасти?!
— Трудный вопрос… — Герман Витальевич снял очки, посмотрел их на свет, надел снова. — В подобных случаях никогда ничего нельзя предсказать точно. В книге знаменитого хирурга Арапова, например, описан казуистический случай. Человек у себя дома — дома у себя, в городе! — проводку чинил и упал с лестницы. Получил открытый перелом бедра. Большая рана, и все такое… и у него началась газовая гангрена. Видно, на одежде были микробы. И через десять дней он умер. Но не от гангрены, а от столбняка…
Я молчал.
— Н-да… Грустно что-то… Вам еще налить?
— Хватит, пожалуй, — возразил я. — Знаете, Герман Витальевич… Я даже не знал, что это так здорово. Я просто лечу… И мне уже все равно… И, честно говоря, действительно все как прежде. Я даже верю в будущее.
— Знаю. Не зря же я вам это средство предложил, надо было вас вывести из ступора… Но должен предупредить — не злоупотребляйте. Потому что привыкание, — он усмехнулся. — Происходит быстро. Как и к снотворному, кстати… Алкоголиком вы не станете, но можете начать испытывать регулярную потребность в спиртном. Прибегайте к этому средству лишь в экстренных случаях…
— Слушаюсь!!!
— Снотворное я завтра вам пропишу. И рецепты выпишу, чтоб потом смогли взять в аптеке, когда домой вернетесь. А сегодня, наверное, и так уснете…
— Постараюсь, — ответил я; сейчас мне казалось возможным все.
— Ну ладно, — подытожил врач. — Давайте еще каплю на посошок — и идите спать.
Но на посошок мы выпить не успели. Раздался стук и сразу же открылась дверь. Хирург молниеносным, неразличимым для глаза движением убрал бутылку — в закуток просунулась медсестра Зоя:
— Воронцов!!! Герман Витальевич, Воронцов!..
— Что — Воронцов? — спокойно спросил он.
— Воронцова в палате нету! И нигде в отделении! Ушел куда-то… Я давно… Я так боялась… Он…
Зоя порывисто бросала слова, глядя на хирурга. Она заглядывала из-за шкафа, к которому был приставлен диван, и не видела меня.
— Успокойся, — улыбнулся хирург. — Жив-здоров твой Воронцов… Евгений Александрович, покажитесь, а то вас сейчас с собаками уже будут искать…
Я встал из-за стола. Покраснев, Зоя прижала руки к щекам.
— Вот он. Забирай свое сокровище. Отведи и уложи спать. И все такое…
