Ночь с Ангелом - Кунин Владимир Владимирович (бесплатные книги полный формат txt) 📗
— Ага! — Я очень обрадовался своему открытию. — Значит, Ангелы-Хранители все-таки имеют право на «карающие» действия?!
— Нет, нет! — возразил мне Ангел. — Может быть, в самом крайнем случае, в самом экстремальном, ради спасения кого-то, когда уже нет иного выхода… Но в крематории я просто сделал так, что эти недобрые люди сами… заметьте себе, господин писатель, сами почувствовали свою мелкотравчатую ничтожность и в корне, опять-таки — сами, решили изменить свое отношение к людям, приходящим к ним за помощью!..
Кстати, с захоронением этих четырех урн в нашем саду тоже были свои заморочки. Однако тут мне не пришлось даже пальцем шевельнуть…
Вечно нетрезвые, я бы даже сказал — постоянно не просыхающие, деревенские власти в количестве трех человек — бывший секретарь парткома сельсовета, «главный», но единственный бухгалтер и бывший Председатель сельсовета, ныне Глава местной администраций — очень возмутились таким фактом абсолютно незаконного захоронения! Дескать, при местной церкви есть небольшое сельское кладбище, там и извольте совершать свои погребения! А чтоб на собственном подворье, в саду — где это видано, где это слыхано?!! Вот вызовем санэпидстанцию из района и посмотрим, как вы будете эти свои урны перезахоранивать! Да и то если наш батюшка, отец Гурий, разрешит вам такое захоронение…
Потому как есть сигналы, что нынешний несовершеннолетний владелец бывшего лепехинского дома — уголовник, а в некоторых урнах — не больно-то христианский пепел!
Но спустя два дня из Ленинграда… он теперь Санкт-Петербург называется, приехал новенький микроавтобус Рижского завода с бортовой надписью «Олимпийская надежда» по обоим бокам и из него вышли с десяток молоденьких крепеньких пареньков.
Расторопные пареньки почти добровольно собрали всех противников «частных» захоронений, остаток набежавших из деревни жителей, а заодно мягко и почтительно пригласили принять участие в совещании отца Гурия и местного милиционера-участкового по прозвищу, конечно же, Аниськин!
Начали пареньки с того, что вежливо поинтересовались у священника — все ли равны после смерти перед Богом? Отец Гурий ответил утвердительно. «А при жизни?» — спросили пареньки.
Вконец обнищавший за последнее время отец Гурий заколебался. Но против Веры идти испугался и взял грех на душу — сказал «Да».
— Значит, национальный вопрос и вопрос социального равенства мы с вами решили, — сказал один паренек, шириною в невысокий платяной шкаф. — Теперь о стихийных бедствиях. Лето обещает быть жарким и засушливым, в натуре. Возможны пожары. Дом Анатолия Сергеевича Самошникова и его матушки Эсфири Анатольевны стоит на отшибе и заслонен сосняком. Ваши же дома все страшно близко друг от дружки и открыты всем ветрам. Загорится один дом — сгорят все остальные. Вам это надо?
— Нет!!! — закричали все в один голос.
— Делайте выводы, — сказал юный шкаф.
Он широко улыбнулся участковому милиционеру и попросил его как «свой — своего»:
— Ты проследи, браток, чтоб нашего корешка тут не напрягали.
— Об чем базар, братва? Все будет в лучшем виде! — пообещал дальновидный участковый.
Пареньки выставили на стол Главы поселковой администрации ящик водки и подарили отцу Гурию на «святые» нужды невиданную в деревне бумажку в сто долларов.
Пить вместе с вновь обращенными союзниками отказались наотрез и уехали, напомнив, что лето может оказаться очень жарким и засушливым…
Ну, что вам еще рассказать, Владим Владимыч?..
Лидочка из-за беременности перешла в вечернюю школу…
Спортивные боссы города на Неве безоговорочно посчитали Толика Самошникова «олимпийской надеждой» и без экзаменов зачислили его в техникум физкультуры и спорта «Трудовых резервов».
По таинственным и диковатым извивам мышления ленинградского административно-партийного аппарата середины пятидесятых этот техникум нашел себе приют почему-то в знаменитой Александро-Невской лавре, и топать к нему от Староневского троллейбусного кольца нужно было через Некрополь, минуя Духовную академию, Троицкий собор и Благовещенскую церковь…
— Я оканчивал ту самую школу, в которой когда-то учились Толик-Натанчик и Лидочка и где продолжал учиться несчастный, тихий, замордованный родителями-алкоголиками младший Зайцев — брат повешенного Зайца, — сказал мне Ангел. — В пятнадцать лет мне разрешили сдать экстерном за девятый и десятый классы, и в ожидании выпускных школьных экзаменов я параллельно готовился к поступлению в университет на юридический…
— Почему именно на юридический?! — удивился я.
— А куда, по-вашему, должен поступать какой-никакой, но все-таки Ангел-Хранитель? — не менее удивленно спросил меня Ангел. — На физмат, что ли?
… К шестнадцатилетию Толик-Натанчик получил дивный подарок — Лидочка родила маленького Се-регу.
Правда, пока не было получено особое разрешение властей на «брак лиц, не достигших восемнадцати лет», ни в чем не повинный младенец назывался не в честь своего покойного дедушки — Серега, а просто и грозно: «отягощающее обстоятельство».
Однако справедливости ради следует сказать, что появление на свет именно этого «отягощающего обстоятельства» и разрешило его шестнадцатилетним маме Лидочке и папе Толику вступить в этот самый законный союз и уже официально — во всех документах — переименовать «отягощающее обстоятельство» в Сергея Анатольевича Самошникова.
В результате скромного акта регистрации и получения метрического свидетельства о рождении ребенка Самошниковых сразу стало четверо, а Петровых осталось всего лишь двое…
Был при них еще и я — по документам, спущенным Сверху, Ангел Иванович Алексеев.
Вот, даже вы сейчас улыбнулись, Владим Владимыч… Конечно, звучит нелепо, фельетонно. Как и название любой профессии, возведенное в ранг имени собственного! Что-то вроде Артист Прокофьевич или Шофер Васильевич… Бред, казалось бы. Но, как ни странно, мое отчество и фамилия имели, как модно сейчас говорить, «знаковое» происхождение. Когда Наверху было решено воспользоваться мифическим дальним родством с Иваном Лепехиным, возникло отчество — Иванович. На фамилии Алексеев настоял я сам. Хотелось, чтобы у меня осталось что-то от Леши, ради которого я и оказался на Земле.
Вы знаете о моих разногласиях с Небом, Владим Владимыч. Но только Ему я обязан тем, как удивительно просто и счастливо я вошел в круг Самошниковых и Петровых. Без малейших расспросов, без воспоминаний о несуществующем прошлом…
Мое возникновение среди них было данностью Неба, а уже к деталям моего существования на Земле в почти Человеческом качестве приложили свои руки два старых и мудрых Ангела-Хранителя…
В дверь нашего купе постучали. Ангел открыл.
На пороге стоял проводник, удивленно разглядывая крепкий чай на нашем столике, явно пытаясь припомнить — приносил он нам эти стаканы или нет.
В коридоре вагона уже шла бурная утренне-туалетная жизнь.
— Чайку не желаете? — спросил проводник упавшим голосом.
— Спасибо, нет, — поблагодарил его Ангел.
Даже на вид, не говоря уже о запахе, его чай отличался от нашего.
— Через полчасика прибываем, — проинформировал нас проводник и осторожно прикрыл дверь нашего купе.
— Вот, — с упреком сказал я Ангелу. — А я так ни хрена и не знаю, чем все это кончилось.
— Тогда — телеграфно: в восемнадцать лет, когда маленькому Сереге исполнилось два года, Толик-Натанчик выиграл первенство России во взрослом среднем весе и получил долгожданное звание «Мастер спорта». Но к тому времени наш знаменитый, вдрызг политизированный советский спорт стал катастрофически разваливаться. Хоккеисты, фигуристы, пловцы и легкоатлеты с гимнастами рванули в Америку, в Австралию, в Германию… Невостребованными остались тяжелоатлеты — борцы, боксеры, штангисты. Никому «там» они были не нужны! Так же, как и русские литераторы, поэты и драматические актеры. Мы уже с вами об этом говорили…
Итак: русский спорт умирал. Но у Толика-Натанчика под началом уже находилось более полутора сотен вполне обеспеченных бойцов…
