Ночь с Ангелом - Кунин Владимир Владимирович (бесплатные книги полный формат txt) 📗

Владимир Кунин

Ночь с Ангелом

* * *

Под лежачий камень вода не течет, — строго сказал я сам себе.

Сколько раз в своей долгой и путаной жизни говорил я это себе — любимому?!!

И хотя после столь решительных и привычных заклинаний я все равно обычно продолжал изображать «лежачий камень», под который ну никак не могла просочиться свежая вода, на этот раз я с великим трудом превозмог свою замшелую лень и предпринял целый ряд изнурительных административно-деловых трепыханий.

За восемь лет сотрудничества с одним петербургским издателем, бывшим приятелем и в недалеком прошлом хорошим сценаристом, наши с ним отношения «Писатель — Издатель», как и следовало ожидать, приобрели несколько напряженный характер. Ну, как у Суворина или Сытина со всеми теми, кого они издавали когда-то, а мы теперь заслуженно считаем их русскими классиками. Подозреваю, что у Бальзака с его издателями тоже были свои французские заморочки.

Заметили, как легко и непринужденно я втиснул себя в ряд столпов отечественной и зарубежной литературы? Оправданием мне может служить только то, что я имел в виду не сравнительный анализ наших текстов, а всего лишь извечное несовершенство таких, казалось бы, родственных субстанций, как «Писатель» и «Издатель».

Поэтому свою последнюю повестушку я решил попытаться продать в Москве, дабы мстительно доказать своему бывшему корешу и собутыльнику, что «не единым издательством жив Человек Сочиняющий»…

Вояж я набросал себе такой: так как последние лет десять я в основном живу в Мюнхене, то должен буду прилететь из Мюнхена в Москву, проболтаться там дня три-четыре, поужинать со старыми мосфильмовскими приятелями в некогда родном ресторане Дома кино, отдать какому-нибудь московскому издателю свою рукопись на прочтив и, пока он, издатель, влажными от умиления глазами будет вчитываться в сочиненные мною строки и прикидывать, как меня напарить с гонораром так, чтобы не отпугнуть и не обидеть, на недельку смотаюсь в Петербург.

Там повидаю внучку Катю, поваляюсь на своей старой тахте перед телевизором в абсолютно собственной, а не съемной, как в Мюнхене, квартире; отправлю в Германию на свое же имя по почте десятка три-четыре книжек из наполовину оставленной дома библиотеки; оплачу очередной институтский семестр внучки и на денек загляну в Репино — в Дом творчества Союза кинематографистов.

Когда-то я там прожил двадцать шесть лет. В среднем от четырех до шести месяцев в году. Сочинил там два с половиной десятка киносценариев, несколько книжек и одну пьесу.

Жанр драматургии был мне категорически и таинственно неизвестен, и я долго и тупо отказывался от очень лестного предложения одного знаменитого театрального режиссера. Пока мой близкий друг поэт — поразительно талантливый и мужественный гражданин без одной ноги и с единственной почкой, но зато с постоянно фантастическим количеством водки внутри — не сказал мне, разливая остатки «Столичной» по двум стаканам:

— Вовик, писать пьесы до удивления просто: слева — кто говорит, справа — что говорит. Пиши пьесу и… Будь здоров!

Вот я и накатал ту единственную в своей жизни пьесу…

Встречаться со своим петербургским издателем я и не собирался. Он так долго и так мелочно обманывал меня, а я так долго и тоскливо делал вид, будто верю ему, что он совершенно справедливо перестал даже скрывать свое презрительное отношение ко мне как к «заграничному» недоумку, который сочинить еще что-то может, а вот врубиться в тончайшие нюансы истинно «Деловой Жизни Сегодняшней России» ну нипочем не в состоянии!

Так что в Петербурге мне нужно было только лишь повидать внучку Катю и пошляться по Репино. А все остальное — отправка книг в Мюнхен, ностальгическое лежание на старой продавленной тахте и созерцание всех программ русского телевидения, где дикторы и ведущие изъясняются если не всегда грамотно, зато исключительно на родном, великом и могучем, — это я себе все сам напридумывал. Главным питерским манком были для меня Катя и Репино…

Я позвонил из Мюнхена в Москву своему старому товарищу, в прошлом одному из лучших кинопереводчиков-синхронистов в России (ныне — человеку деловому, главе какого-то бизнеса), и попросил его заказать мне номер в «Пекине». Площадь Маяковского, пуп Москвы, четыреста метров до ресторана Дома кино — ну что может быть лучше?!

Он же, мой дружок бывший переводчик, меня и в Шереметьево встретил. В самую что ни есть полночь. Привез меня на Маяковку в «Пекин», помог там определиться, обменять мою негустую валюту на твердые российские рубли и уехал домой — благо был уже третий час ночи.

А утром позвонил и продиктовал несколько телефонов одного издателя, который, оказывается, прекрасно знает меня по моим старым книжкам и сценариям и ждет моего звонка, как свидания с любимой девушкой, долго не дававшей ему согласия на эту встречу.

Это были его слова.

А еще он добавил, что если я напрягу свою ослабленную Западом и возрастом память, то ясно представлю, чем обычно заканчиваются такие страстные и долгожданные свидания.

— То, что он тебя употребит, — тут никаких сомнений. У нас сейчас без этого — ни-ни! — сказал мне друг по телефону. — Но пока это лучшее, что мне удалось разыскать для тебя. Ты же веди себя как та девица из старого анекдота — расслабься и постарайся получить от процесса употребления максимум удовольствия. Я имею в виду бабки. Только вперед и только из рук в руки: он тебе «капусту» — ты ему свою нетленку. Потому что в Москве сейчас так: сегодня он есть, а завтра его уже нету! И пожалуйста, постарайся в первую встречу с ним много не пить. Держись на контроле. Понял?

— Понял, — ответил я ему и стал названивать издателю.

… С каждой последующей рюмкой замечательной водки «Русский стандарт» новый московский издатель нравился мне все больше и больше!

Еще в «Пекине», куда за мной приехали на роскошном «кадиллаке» с охраной, мне был буквально втиснут в руки такой добротный и солидный аванс, который мгновенно и магически стер какие бы то ни было воспоминания о моих многолетних унизительных отношениях с петербургскими издателями.

Спустя три дня этот же симпатяга издатель вез меня на Ленинградский вокзал к «Стреле». Я сидел в огромном и мягком «кадиллаке» и вспоминал вчерашний набег на ресторан Дома кино. Когда-то, в прошлые годы, по выражению моего давнего дружка-приятеля директора этого ресторана, я оставил в нем «потиражные» минимум от десяти фильмов, снятых по моим сценариям. А это по старосоветскому пересчету — штук пятнадцать «Жигулей» самых разных моделей.

Но вот вчера, только переступив порог столь близкого мне заведения, я вдруг неожиданно почувствовал себя персонажем из рассказа Рэя Брэдбери «И грянул гром». Помните, там человек покупает путевку в чудовищно далекое прошлое юрского периода для охоты на динозавров. Основное условие устроителей такого путешествия на Машине Времени — не сходить со специальной тропы, дабы не примять травинки, не раздавить ненароком жучка. Не нарушить последующей Естественной Эволюции Мира. А он, бедняга, нечаянно оступается, и под его охотничьим ботинком погибает маленькая красивая бабочка…

Когда же Машина Времени возвращает его из мезозойской эры в сегодняшний Нью-Йорк, он с ужасом замечает, что за эти промелькнувшие шестьдесят миллионов лет Мир слегка странно и чуточку недобро изменился. Во всем. В каждом своем проявлении: от полуграмотной орфографии до, казалось бы, уже решенных Президентских выборов! Все немного, но весьма ощутимо сдвинулось со своих нравственных и физических мест. И виноват в этом был он.

И его убивают за это…

Вот и я вчера вдруг почувствовал, что вернулся в искаженный Мир… Будто где-то я соскользнул с ограничительной тропки и случайно раздавил какого-то мотылька. А с ним погибла и целая линия Естественной Эволюции.

Необратимость изменений была столь очевидной, что, когда в ресторане ко мне подошел громадный толстый человек, я с ужасом и величайшим трудом узнал в нем некогда худенького и стройного провинциального паренька, много лет назад приехавшего в Москву покорять столицу довольно посредственными эстрадными репризами и хохмочками. И ведь покорил, сукин кот!