Полное собрание рассказов - Воннегут-мл Курт (книги TXT, FB2) 📗

Давая понять, что разговор окончен, довольный Боргоров сложил руки.

— Но события развивались в иной последовательности, — возразил Петр. — Цивилизация муравьев погибла, когда у некоторых особей отрасли челюсти и они начали сбиваться в группы. Невозможно спорить с геологией.

— Значит, произошло смещение земной коры, и нижние слои стали верхними. — Голос Боргорова звучал, словно из-под льдины. — Логика на нашей стороне. События происходили именно в той последовательности, как я описал. Стало быть, имело место обратное напластование. Вы согласны? — Боргоров многозначительно посмотрел на Осипа.

— Какие могут быть сомнения, — сказал Осип.

— А вы? — резко обернулся Боргоров к Петру.

Петр судорожно выдохнул и сгорбился, приняв позу абсолютной покорности.

— Согласен, товарищ.

Затем виновато улыбнулся и повторил:

— Целиком и полностью.

— Господи, что за холодина! — воскликнул Петр, выпуская свой конец пилы и поворачиваясь спиной к студеному сибирскому ветру.

— Работать! Работать! — проорал охранник, закутанный с ног до головы, так, что походил на куль с торчащим из-под тряпья ружьем.

— Могло быть хуже, гораздо хуже, — сказал Осип, сжимавший другой конец пилы, и почесал заиндевевшие брови рукавом.

— Мне жаль, что ты попал сюда, Осип, — печально промолвил Петр. — Ведь это я стал спорить с Боргоровым. — Он подул на ладони. — Поэтому мы здесь.

— Перестань, — вздохнул Осип. — Не стоит об этом думать. Просто не думать, только и всего. Другого способа нет. Если бы это не было написано у нас на роду, нас бы тут не было.

Петр сжал в кармане осколок известняка, в котором отпечатался последний древний муравей, окруженный кольцом убийц. Единственная окаменелость, оставшаяся на поверхности земли. Боргоров заставил братьев написать подробный отчет, и все до единого образцы снова сбросили в бездонную яму, а Осипа и Петра сослали в Сибирь. Работа была сделана чисто, не подкопаешься.

Расчистив немного пустого пространства, Осип с умилением рассматривал обнажившуюся прогалину. Из крохотной норки осторожно показался муравей с яйцом, забегал кругами и снова юркнул во тьму земных недр.

— Что за способность к адаптации! — с завистью заметил Осип. — Вот это жизнь: рациональная, бездумная, основанная только на инстинктах. — Он чихнул. — После смерти я хотел бы переродиться муравьем. Современным муравьем, не капиталистом, — быстро добавил он.

— А ты уверен, что уже не переродился? — спросил Петр.

Осип не поддержал шутки.

— Людям есть чему учиться у муравьев, братишка.

— Они уже научились, Осип, — устало промолвил Петр. — Больше, чем им кажется.

История одного злодеяния

Наша группа была последней большой группой освобожденных военнопленных, которым предстояло по пути домой пройти через лагерь «Лаки страйк» неподалеку от Гавра. После получения обмундирования и частичного денежного довольствия никаких строевых действий не производилось, поэтому мы делили время между едой, сном и потреблением эгногов [16] в клубе Красного Креста. Стоял жаркий полдень, и я полудремал, когда пришел Джонс.

— Со мной сейчас у себя в палатке беседовал тот лейтенант, который занимается военными преступлениями, — сказал он, — и его изрядно удивил мой рассказ о Маллоти. Он об этом слыхом не слыхивал, так что, надо думать, никто из наших, побывавших здесь раньше, ничего по этому поводу не сообщил. Я рассказал ему все, что знал, и предложил привести тебя и Доннини. Он хочет видеть вас прямо сейчас.

Я разбудил Джима, и мы втроем отправились в палатку комиссии по военным преступлениям. В Дрездене Джонс, Доннини и я состояли в одной рабочей группе из ста пятидесяти американцев — вернее, из ста сорока девяти, после того как Стива Маллоти расстреляли за мародерство. Там Доннини, хотя в армии медиком не служил, был у нас санитаром и даже принял роды у какой-то немки во время самого массированного налета на Дрезден.

За простым деревянным столом сидел старший лейтенант, рядом с ним — капрал-стенографист. Лейтенант поблагодарил Джонса за то, что он привел нас, и жестом пригласил всех сесть. Я заметил, что он был офицером береговой артиллерии. Как только мы уселись, он принялся задавать вопросы. Стенографист вписывал наши ответы в специальный бланк комиссии по военным преступлениям, размноженный на мимеографе.

— Напомните еще раз, как звали того парня?

— Стивен Маллоти, — ответил Джим и повторил фамилию по буквам — неправильно. Я уточнил написание фамилии. Стенографист выказал недовольство тем, что пришлось делать исправление.

— И он был из…

— Восточного Питсбурга, — хором произнесли мы с Джимом. Лейтенант велел говорить кому-нибудь одному, поэтому я замолчал, а Джим продолжил:

— Он служил с нами в сто шестой пехотной дивизии, когда нас захватили в плен в Арденнском «клину» [17] — то ли в разведывательной роте, то ли в роте связи четыреста двадцать третьего полка. — Он повернулся ко мне за подтверждением.

— Не уверен, — сказал я. — Мне кажется, это была, скорее, саперная или мотопехотная рота четыреста двадцать второго полка.

Стенографист вскипел от раздражения.

— Гм-м, — задумчиво протянул лейтенант.

Вошел полковник, судя по всему, председатель комиссии, встал за спинкой стула, на котором сидел Джонс, и стал слушать.

— Когда умер Маллоти?

— Кажется, числа пятнадцатого марта. — Мы с Джонсом переглянулись и дружно кивнули. Должно быть, это случилось именно тогда, потому что я лежал в госпитале, и мне обо всем рассказал Холл, явившийся меня проведать. Холлу было известно об этом больше, чем любому другому, так как он являлся одним из четверых, которым пришлось копать Стиву могилу; но Холл уже отбыл в Штаты, поэтому пришлось нам, насколько мы могли это сделать, восстанавливать историю по кусочкам. Стенографист качал головой, записывая расплывчатые подробности.

— Почему его расстреляли? — спросил полковник.

Я испугался, что Джим все расскажет неправильно, но он оказался на высоте.

— Ну, мы тогда занимались тем, что расчищали улицы Дрездена после большого налета. С едой у нас было туго, поэтому мы, бывало, норовили улизнуть по одному, чтобы поискать какие-нибудь продукты в подвалах разбомбленных домов. Иногда удавалось найти короб с картошкой, иногда банку вишневого компота или джема, иногда морковь, репу или еще что-нибудь. Охранники знали, чем мы промышляем, но обычно не имели ничего против, потому что время от времени мы притаскивали им какую-нибудь бутылку. Но однажды Стив, вылезая из подвала, наткнулся на полицейский патруль, его схватили и обыскали. Под курткой у него нашли полбанки стручковой фасоли.

Капрал перестал стенографировать: в его бланке не было графы для подобного рода свидетельских показаний.

— И его арестовали, — вставил лейтенант, который уже слышал эту историю от Джонса. — Когда вы увидели его снова?

— А никто из нас его больше и не видел. Через две недели после того как его схватили, охранники выбрали четырех человек из нашей команды и повели их хоронить его. Вот только эти четверо и видели его с тех пор.

Мы назвали имена этих четверых. Капрал записал их в графу «Примечания».

— Итак, расскажите точно, что случилось в то утро.

Право Джима выступать в качестве главного спикера уже не вызывало сомнений.

— Ну, этим четверым пришлось встать раньше, чем всем остальным. Бомбардировки разрушили всю транспортную систему, поэтому они пешком прошли около восьми миль до стрельбища на другом конце города. Уже на подходе к стрельбищу они встретили Стива. Его вели четверо конвоиров с винтовками под командованием унтер-офицера.

— Он выглядел испуганным? — спросил полковник.