Да. Нет. Не знаю - Булатова Татьяна (серия книг .TXT) 📗
– Румынка, – прошептала соседу домработница Полина и так, чтобы слышала хозяйка, громко и внятно произнесла: – Что вы себе, Иван Григорьевич, позволяете?! У нас такое горе, а вы!..
С домработницей незадачливый фотограф церемониться не стал и предельно ясно очертил на богатом русском языке предназначенную для нее траекторию полета, чем вызвал в подслушивающей Аурике определенное чувство недовольства.
– Стоять! – зычно прорычала она из гостиной и через секунду появилась в дверях. Оторопевший Иван Григорьевич малодушно замер и повиновался. Дальнейший текст не нуждался в переводе, потому что состоял из хорошо знакомых соседу-антисемиту слов.
Пока Аурика Одобеску отстаивала свое право считаться гражданкой великой страны, Полина восхищенно смотрела на хозяйку и беззвучно, но с удовольствием повторяла за ней каждое слово. Сделав паузу, Аурика Георгиевна перевела взгляд на домработницу и великосветски произнесла:
– А ты, дорогая Полина, как только увидишь этого мудака, можешь смело посылать его на х… И не бойся никакой милиции. Милицию я беру на себя.
Сосед попробовал было открыть рот, чтобы поставить зарвавшуюся бабу на место, но не успел. Аурика нацепила на свое лицо смиренное выражение и пропела:
– Ступайте с богом, дорогой Иван Григорьевич. Проводи гостя, Полина.
Как только за соседом закрылась дверь, проникшаяся уважением к хозяйке домработница всхлипнула и сообщила:
– Не успел помереть хозяин, как всякая сволочь обидеть норовит.
– Закрой рот, – посоветовала ей Аурика Одобеску и скрылась за дверями гостиной, пол которой был усыпан злосчастными фотографиями. Аурика Георгиевна опустилась на колени и долго стояла, внимательно вглядываясь в каждую, а потом, оглянувшись на портрет мужа, быстро поцеловала одну из них. «Что ты делаешь, Аурика?» – послышался ей голос Коротича. «Что-что! Целую тебя, дурака», – проворчала она и, собрав фотографии с пола, аккуратно сложила их в пакет, перевязала бечевкой и позвонила Наташе, таинственно сообщив о том, что нуждается в ее помощи.
– Срочно! – напугала она дочь, после чего пришла в отличное расположение духа и послала Полину в гастроном за карбонадом.
– Помилуйте, Аурика Георгиевна, какой нынче карбонад?! Шестой час уже – все расхватали! Одни банки, поди, с маринованной капустой стоят.
– В гастрономе? В Елисеевском? – недоверчиво переспросила домработницу хозяйка.
– А хоть бы и в Елисеевском, – смело глядя Аурике в глаза, с вызовом ответила Полина. – Вы сначала, Аурика Георгиевна, в магазин-то сами сходите, а потом и приказывайте. А то обидно даже, вроде как я из вредности вам карбонад покупать не хочу.
– А где тогда все приличные люди карбонад покупают? – миролюбиво поинтересовалась Аурика Одобеску и сглотнула слюну: отчего-то хотелось именно этого несчастного карбонада, с розовым срезом и перламутровым отблеском.
Полина, почувствовав собственное превосходство перед отставшей от жизни хозяйкой, подбоченилась и важно произнесла:
– Места знать надо.
Аурика в удивлении подняла брови и посмотрела на Полину.
– С мужчиной у меня одним на Палашевском рынке сговорено, прям из цеха приносит, для своих только.
– Фамилия у него как?
– У кого?
– У мужика этого.
– А зачем это вам, Аурика Георгиевна? – сузила глаза Полина, но секрет решила не выдавать. – Сами, что ли, брать будете?
– Не буду, – успокоила домработницу хозяйка. – А фамилию все-таки узнай, а то отравимся, а спросить будет не с кого. А так – хоть кто-нибудь из нас записку черкнет: «Так, мол, и так… В моей смерти прошу винить… Ну, например, – Аурика секунду подумала и, улыбнувшись, произнесла: – Масляницына».
Полина внимательно выслушала пожелание хозяйки, но поняла его по-своему:
– Не брать, что ли, теперь карбонаду?
– Почему не брать? – растерялась Аурика Одобеску.
– Как почему? Отравленный же вроде. Пишите уж сразу: «Прошу винить Вашуркину Полину Ивановну», а то еще лучше: сразу от дома откажите – и дело с концом.
В старое доброе время Аурика Георгиевна бы спустила на домработницу собак, прокричалась бы на чем свет стоит, а потом подарила бы Полине что-нибудь со своего барского плеча, да и забыла. Теперь же она растерянно смотрела на свою помощницу и всерьез размышляла над тем, какая муха ту цапнула.
– И чего это, Полина, так со мной разговариваешь?
– А того, Аурика Георгиевна, – всхлипнула та. – А то я не вижу, что вы повод ищете…
– Какой повод? – не поняла Одобеску.
– Уволить меня, – выдохнула домработница, и руки ее в этот момент повисли безвольными плетями вдоль худого, с возрастом перекошенного тела.
– А с чего это ты так решила? – грозно сдвинула брови хозяйка и сделала шаг навстречу восставшему пролетариату.
– Так Михал Кондратыч помер, теперь никто не вступится, разве вы меня терпеть станете? С глаз долой…
– Скажешь еще слово, – оборвала зарвавшуюся домработницу Аурика, – и, клянусь памятью твоего «Михал Кондратыча», – расчет вмиг получишь. Научилась разговоры разговаривать! Твое какое дело? За порядком в доме следить?
Полина кивнула.
– Вот и следи!
Дождавшись знакомой реакции, Вашуркина Полина Ивановна разом успокоилась и как ни в чем не бывало спросила:
– За карбонадом ехать, что ли?
– Не надо, – гордо отказалась Аурика и, скорчив таинственную физиономию, поманила помощницу рукой: – Иди сюда.
Полина нагнулась к хозяйке с немым вопросом в глазах: та протянула ей перевязанный бечевкой пакет с фотографиями.
– Чего это?
– Посмотри.
– Так завязано же, – тронула Полина бечевку пальцем.
– Так развяжи.
Воодушевленная доверием со стороны барыни домработница развязала веревку и вытащила из пакета первый попавшийся снимок.
– Михал Кондратыч! – с легкостью узнала она лежащего в гробу покойника. – Господи, что ж за страсть-то такая. Это сосед?..
– Это? – Аурика ткнула пальцем в снимок. – Не сосед. Это Мишка. Но я лично знать его таким не хочу. Хватит, насмотрелась уже. И выкинуть вроде как не могу – понимаю, ведь, что Мишка.
– А сжечь? – предложила Полина. – Разве ж такую страсть нормальные люди в доме хранят? Ушел человек в землю – и ушел. Все видели, а остальное – ни к чему. Чай, он не Ленин, чтоб его таким вот помнили. А Михал Кондратыча и так не забудешь!
– Вот и я про то же, – прошептала Аурика и, взяв из рук Полины фотографию, еще раз на нее внимательно посмотрела, передернула плечами: со стороны показалось, словно судорога по телу прошла, и спешно засунула снимок обратно в пакет. – Сжечь, говоришь?
– Сжечь, – поджала губы Полина и полезла в кладовку за цинковым корытом.
Когда Наталья Михайловна наконец-то добралась до матери, в квартире стоял дым столбом, а на столе – жестяная коричневая банка из-под бразильского кофе под названием «Globo».
– Что у вас случилось? – напугалась Наташа, обнаружив закопченных обитательниц квартиры. – У вас что, пожар был?
– Нет, – покачивая ногой, ответила развалившаяся в кресле Аурика и постучала кончиками пальцев по краю глазницы, словно крем вокруг глаз в кожу вбивала.
– Но я же чувствую: горелым пахнет, аж в горле першит.
– Ничего, Наташенька, выветрится, – пообещала Полина, но хозяйку не выдала и, прибрав со стола жестяную банку с фотографическим прахом Михаила Кондратьевича, тут же заворковала: – Давай накормлю? Поди, весь день кусочничала?
– Ничего я не кусочничала, – отмахнулась Наталья Михайловна и присела на диван. – Ты меня зачем звала? Дым нюхать?
– Посоветоваться хотела, – пояснила Аурика свои намерения, отчего и Наташа, и Полина чуть не поперхнулись: до того странно из уст Аурики Георгиевны звучали слова о том, что она готова выслушать чье-либо мнение, кроме своего собственного. Наверное, сейчас было бы логично услышать, что ее могли бы интересовать мнения только двух человек – «папы и Миши», но, к сожалению, ах и увы…
– Я что-то тебя, мама, не понимаю. Ты звонишь мне на работу, ничего не объясняешь, требуешь, чтобы я явилась, как только освобожусь, а теперь играешь со мной в молчанку. А, между прочим, я сегодня работала целый день.
