Бесы пустыни - Аль-Куни Ибрагим (книги без сокращений txt) 📗
Тяжело вздохнув, вождь продолжил:
— Он не один удар нанес. Природный ум сахарца внушил ему мысль, что врата небесные лишь однажды раскрываются перед взором человека, и если сумеет он воспользоваться правильно этим случаем, ждет его успех, и становится он в ряд победителей, а если поленится, оплошает и упустит возможность, захлопнутся врата у него перед носом, и проживет он весь век свой неудачником. И вот — вошел он в распахнутые двери и давай валить налево и направо. Ныне перед вами договор, который он предложил. И мне не стыдно было отметить перед вами в числе достоинств этого договора стремление вольных кочевников и по сей день не обременять себя трудами земными да повадки всадников пустыни топтать хлеба робких феллахов, в которые они вкладывают свою любовь к земле и богобоязненность, от которых ничто кроме могилы их не избавит. А поскольку Анай — большая умница, то решил он не терять времени в ожиданиях, когда мы проснемся, начал он себе славу возводить, потому что прекрасно знает, что всякая слава, как бы долго ни длилась, все равно судьба ей во прах обратиться, в ничто да в небытие сгинуть. Я не хочу этим сказать, что мы совсем уже не в силах защитить себя, однако до сего дня я не видел необходимости закусить удила. Этот человек ответил на наши раздумья двумя предложениями. Первое — в том, что он обязуется оставить у северных ворот стены открытым доступ к водопою в дневное время с тем, чтобы на ночь врата запирались. А второе его предложение приветствует переезд любой семьи нашего племени внутрь городской стены, чтобы осесть в городе. Султан обязуется сделать все, чтобы с коренными азгерцами обращались так, как принято между коренными жителями города Вау. Кроме того, султан дал слово выплачивать подать за право использования колодца и аренду земли.
Почтенная делегация на собрании обменялась украдкой быстрыми взглядами. Могучие чалмы качнулись, словно бодая друг друга головами. Брожение пошло по рядам, но шейх прервал его:
— Как изволите видеть, предложения эти пока что справедливы, а если кто из вас узрел в них то, чего не увидел я, то пусть открыто выскажет свое мнение. Ну, что думает наш достопочтенный Беккай?
Однако Беккай отрешенно внимал тишине вечности. Шейх Бахи толкнул его, но тот так и не проронил ни звука. Бахи выпрямил спину, поправил полоску лисама у себя на носу и выступил с ответом от имени друга:
— Не будь слишком строг к нам, шейх Адда. Мудрый вождь терпелив и снисходителен к прегрешениям. Недаром священное «Анги» гласит: никакая правильность не родится без собственной противоположности.
Он покачал головой налево и направо и, тяжело вздохнув, произнес свое «э-хе-хе» — в знак скорби и тоски по утраченному навеки Вау. А потом у всех на глазах отрешился от происходящего, как Беккай, и впал в транс, внимая покою и вечности.
2
Покой Сахары…
Язык одиночества. Святыня вечности. Печальная песнь бессмертия.
На высотах Хамады нескончаемо бормотание гор вперемежку со странным гулом и свистом ветра. Бывают дни, раздается музыка, схожая с народными мелодиями амзада. В песчаной Сахаре по ночам слышится бой барабанов, и старики улавливают во всем этом говор предков, их заветы и наказы заблудшим поколениям.
Легенда гласит, что Создатель раздвинул мир и лишил его жизни, чтобы разделить время и дать досуг творениям и тварям — с этой целью создал он Великую Сахару. И наделил творец пустыню бескрайней тишиной, благословил творение свое и создал в сердце его оазис Вау и — перевел дух. И до сих пор все еще слышится в покое Сахары этот величественный вздох, и вторят ему в пустоте голоса и звуки, будто мелодии в ритме его благословенного дыхания. Внимание тишине превратилось в культ. Никому иному, кроме тех долголетних жителей, что вкусили от плода тишины, не удавалось постичь загадки этого языка. Они восприняли его вторым «Вау» и проводят на его просторах нескончаемые мгновенья своей бренной жизни. Часто бьют себя мудрецы в грудь по тощим ребрам и твердят: «Истинный Вау — здесь. Грудная клетка — стены его, а молчание — его язык. Глупцы те, кто устремляется на поиски его в бесплодные пустыни».
3
Муса вышел из дома принцессы в час полуденного сна. Солнце гордо восседало на своем троне, низвергая огненные лучи на голую плешь Сахары, а на просторах слонялся мираж, дразня мир языками пламени. Он направился к восточным воротам, но вдруг повернул назад, не дойдя до рыночной площади. Размотал полоску, накрученную на шею и угнездившуюся на плечах словно змея, прочно обернул ткань вокруг головы, оставив открытым лицо. Укрылся в тени стен Вау и углубился в кривые переулочки, затененные голыми пальмовыми ветками. Тень была живительна, ему нравились утоптанные пустынные переулки. Слева от себя он увидел трех патрульных негров, они сидели на земле, прислонившись спинами к окрашенной известью стене и дышали, еле переводя дух. Самый высокий из них сидел, скорчившись на цыпочках, прислонившись к огромной двери, сколоченной из пальмовых бревен. Отпугивая надоедливых мух, негр лениво жевал табак. Наткнувшись на эту дверь, Муса услышал звон кузнечных молотов и понял, что дверь ведет в потайную крытую галерею, куда он украдкой пытался проникнуть несколько месяцев тому назад. Справа от него на земле скорчился еще один дозорный — тучный, с широким приплюснутым носом и огромными ноздрями. Он сидел лицом к огню, готовил чай. Сжимая в руке кочергу-палку из древа акации, он копался в очаге, отодвигал в сторону горящие ветки, собирал в кучу раскаленные угли вокруг почерневшего чайника. Рядом с ним громоздилась вязанка дров. Слева от него сидел третий дозорный, откинув спину к стене и вытянув в проход ноги, глядел в никуда, внимая перестуку кузнечных молотов — они долбили железо.
Строение тела этого негра было послабже, чем у его партнеров, казалось, что и росту будет поменьше, чем они.
Муса сделал несколько шагов, потом остановился. Вытащил из кармана браслет. Повертел его перед глазами, прежде чем направиться к патрульным. Он склонился над головой тучного негра. Тот бросил на него косой взгляд. Изобразил на губах глупую улыбку, обнажив свои выпуклые передние зубы.
Изо рта его потекла длинная и тонкая серебристая нить слюны. Повисела мгновенье, сорвалась с губ, упала в огонь. Раскаленные угли приняли ее и проглотили жадно, с шипением. Вслед за этой ниткой Муса уронил в огонь золотой браслет. Браслет этот был редкость, заплетен на диво — как заплетают заботливо женщины свои передние косы, он был не сцеплен концами — они сходились близко, увенчанные двумя смотрящими друг на друга змеями. Одна из них раскрыла челюсти и вытянула смертоносное жало навстречу своей сопернице, так что почти перекрывала ту узкую грань в браслете, что была устроена для вдевания в него запястий писаных красавиц. Браслет упал на полупогасшие угли, покрытые серебристым слоем пепла, рядом с чайником, покатился вниз и голова змеи со смертоносным жалом скрылась в горящих дровах костра.
Тучный дозорный поднял голову на дервиша. Муса заметил, как раздулись его ноздри несмотря на то, что плоский нос и так был зажат мясистыми щеками. В глазах его читалась растерянность. Он сунул кончик своей кочерги в песок, вытянул руку вперед и выкатил браслет из огня. Бросил его в таз, наполовину наполненный водой, предназначавшийся для споласкивания чайных стаканчиков — змея скрытым сдавленным шипением взывала о помощи. Толстяк схватил сокровище большим и указательным пальцами, повернулся к соседу-гиганту, сидевшему на цыпочках возле двери, и сказал:
— Золото в Томбукту на огне пробуют, Бобо?
Великан сплюнул пропитанную табаком слюну, сыпанул на нее пригоршню пыли, прежде чем отрицательно покачать головой. Худой же улыбнулся хитрой улыбкой и с безразличием объявил:
— Бьюсь об заклад на верблюдицу, что этот браслет — из сокровищ принцессы.
Толстяк вытащил искусный браслет из воды, внимательно рассмотрел его, а худой, так и не подняв головы, добавил:
