Комната - Донохью Эмма (книги полностью txt) 📗

— А она уже умерла?

— Нет. — Бабушка почти не кричит. — Если бы с ней что-нибудь случилось, Лео бы нам позвонил.

Лео — это мой отчим, разные имена все время сбивают меня с толку. Я хочу знать только одно имя — мое собственное, Джек.

Когда мы возвращаемся домой, бабушка показывает мне на глобусе Францию. Глобус — это статуя земли, которая все время вращается. Город, в котором мы живем, — просто точка на глобусе, и клиника — тоже. Наша бывшая комната — тоже точка, но бабушка говорит мне, что я не должен больше думать о ней, что мне надо выбросить ее из головы.

На обед я ем много хлеба и масла, это французский хлеб, но на нем, как мне кажется, нет никаких какашек. Нос у меня стал красным и горячим, и мои щеки, верхняя часть груди, руки, верхняя часть кистей и ноги выше носков — тоже.

Отчим говорит бабушке, что ничего страшного не случилось.

— Но ведь солнца-то почти не было, — все время повторяет она, вытирая глаза.

Я спрашиваю:

— С меня теперь слезет вся кожа?

— Нет, только небольшие кусочки, — отвечает отчим.

— Не пугай мальчика, — говорит ему бабушка. — Все будет в порядке, Джек, не бойся. Намажься вот этим прохладным кремом от загара…

Мазать заднюю часть шеи очень неудобно, но я не люблю, когда ко мне прикасаются чужие руки, и справляюсь сам.

Бабушка говорит, что надо снова позвонить в клинику, но она еще не готова к этому.

Из-за того, что я сгорел, мне разрешили лечь на кушетку и смотреть мультфильмы. Отчим сидит в шезлонге и читает журнал «Путешествие по миру».

Ночью ко мне приходит зуб, прыгая по улице скок-скок-скок. Он высотой в десять футов, весь заплесневелый, с него падают зазубренные куски, и он разбивается о стену. Потом я плыву в лодке с крышкой, которая заколочена гвоздями, и «червяк вползает, выползает…».

Кто-то шипит в темноте, я не знаю кто, потом вижу бабушку.

— Успокойся, Джек. Все в порядке.

— Нет.

— Засыпай.

Но я боюсь, что уже не засну.

Мне очень трудно разобраться в этом доме. Двери, в которые мне разрешают входить в любое время, ведут в кухню, в гостиную, в спортзал, в свободную комнату и в подвал. За пределами спальни находится площадка, похожая на ту, где садятся самолеты, но здесь они бы не сели. Я могу заходить в спальню, если, конечно, дверь не закрыта. Если она закрыта, я должен постучать и подождать. Я могу заходить в ванную, если дверь в нее не заперта, а если заперта, то это означает, что там кто-то есть и я тоже должен подождать. Ванна, раковина и унитаз в ней зеленого цвета, который называют цветом «авокадо», только сиденье сделано из дерева, чтобы я мог на нем сидеть. Я должен поднимать сиденье, прежде чем пописать, и опускать его после, это любезность, которую мужчины должны оказывать женщинам, то есть бабушке. На бачке унитаза есть крышка вроде той, которой Ма ударила Старого Ника. Мыло — твердый шар, и надо очень долго тереть его, чтобы намылить руки. Другие люди совсем не похожи на нас, им принадлежит миллион вещей и много видов каждой вещи вроде различных шоколадных плиток, машин и туфель. Эти вещи имеют разное назначение — например, щетка для ногтей, зубная щетка, туалетный ершик, одежная щетка, метла и щетка для волос. Один раз я просыпал на пол порошок под названием «тальк» и смел его в совок, но тут вошла бабушка и сказала, что я подмел пол туалетным ершиком, и стала кричать, что я распространяю по всему дому микробов.

Этот дом принадлежит не только бабушке, но и отчиму, но правила в нем устанавливает не он. Он, большей частью, сидит в своем кабинете — это его собственная комната.

— Люди не всегда хотят общаться с другими людьми, — объясняет он мне. — Это очень утомительно.

— Почему?

— Поверь мне на слово, я был женат дважды.

Мне запрещено уходить из дому без разрешения бабушки, но я не собираюсь уходить. Я сижу на лестнице и усиленно сосу зуб.

— Иди поиграй с чем-нибудь, чего ты все время сидишь? — говорит бабушка, проходя мимо.

Игрушек немного, я не знаю, что выбрать. Это те игрушки, что подарили нам сумасшедшие доброжелатели. Ма думала, что их всего пять, но я взял шесть. Мелки разных цветов, которые прислала Диана, только я не видел когда. Они сильно пачкают пальцы. Огромный рулон бумаги и сорок восемь маркеров в длинной пластиковой упаковке. Ящик с коробками, где лежат фигурки животных, в которых Бронуин больше не играет, я не знаю почему. Если из этих коробок сложить башню, то она будет выше меня.

Я смотрю на свою обувь, на мягкие ботинки. Если посильнее выгнуть ноги, то под кожей этих ботинок можно заметить пальцы.

— Ма! — громко кричу я про себя.

Но ее здесь нет. Ей ни лучше, ни хуже. Если, конечно, бабушка с отчимом не врут.

Вдруг под ковром, в том месте, где он переходит в деревянные ступени, я замечаю какую-то маленькую коричневую штучку. Я скребу ее, она металлическая. Это монета! На ней — лицо мужчины и надпись: «В Бога мы верим всегда 2004». Перевернув ее, я вижу еще одного мужчину, может быть, того же самого, только теперь он машет маленькому домику и говорит: «Соединенные Штаты Америки Е Pluribus unum Один цент».

Бабушка стоит на нижней ступеньке и смотрит на меня. Я вскакиваю и заталкиваю зуб в заднюю часть десен.

— Здесь написано по-испански, — говорю я ей.

— Где? — хмурится она.

Я показываю ей пальцем.

— Это латынь. E Pluribus unum. Гм… я думаю, что это означает «Мы едины» или что-то в этом роде. Хочешь еще?

— Что?

— Давай-ка я поищу в кошельке…

Она достает круглый плоский предмет. Если нажать на него, он неожиданно открывается, словно рот, и в нем видны разные монеты. На серебряной денежке изображен мужчина с точно таким же хвостом, что и у меня, и написано «Пять центов», но все называют эту монету никелем. Маленькая серебряная монетка — это дайм, или десять центов.

— А почему монета в пять центов больше, чем десять, ведь это же пять?

— Ну, так уж получилось.

Даже один цент больше десяти, я думаю, что это очень глупо. На самой большой серебряной монете изображен другой мужчина, с очень несчастным видом, а на обратной стороне написано: «Нью-Хэмпшир 1788 Живи свободным или умри». Бабушка говорит, что Нью-Хэмпшир — это другая часть Америки, а не та, где живем мы.

— А «живи свободным» означает «живи бесплатно»?

— Нет, нет, это означает, что никто… не должен тобой командовать.

Есть еще одна монета с тем же мужчиной спереди, но, перевернув ее, я вижу картинку с парусным кораблем, крошечным человечком на нем и подзорной трубой. Здесь написано по-испански: «GUAM Е PLURIBUS UNUM 2009 Guaham ITano’ ManChamoro». Бабушка щурит глаза и идет за своими очками.

— Это — тоже другая часть Америки?

— Гуам? Нет, я думаю, это где-то в другом месте.

А может быть, этим словом люди, живущие снаружи, называют нашу с Ма комнату? В холле снова звонит телефон, и я убегаю от него вверх по лестнице. Бабушка, плача, поднимается ко мне.

— Кризис миновал.

Я с удивлением смотрю на нее.

— У твоей Ма.

— Какой кризис?

— Это означает, что она пошла на поправку, и я надеюсь, что скоро у нее все будет хорошо.

Я закрываю глаза.

Бабушка будит меня и говорит, что уже три часа. Она боится, что я не буду спать ночью. С зубом трудно ходить, поэтому я кладу его в карман. Под мои ногти забилось мыло. Мне нужно что-нибудь острое, вроде дисташки, чтобы выковырять его оттуда.

— Скучаешь без Ма?

Я качаю головой:

— Нет, без дисташки.

— Ты скучаешь по… ашке?

— По дисташке.

— От телевизора?

— Нет, по дисташке, которая заставляла джип делать врум-врум, а потом сломалась в шкафу.

— Ну, — говорит бабушка, — я уверена, что ее можно забрать оттуда.

Я качаю головой:

— Джип и дисташка остались в нашей комнате.

— Давай составим список.

— Чтобы потом спустить его в унитаз?