Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка - Мак-Канн Кейт
На вилле, как и предупреждал Феррейра, Карлос сказал, что хочет поговорить со мной и с Джерри с глазу на глаз. Эйлин и Триш оставили нас, и мы уселись в гостиной. Карлос по-прежнему выглядел очень озабоченным. Нам нужно многое обсудить, сказал он и снова отметил, что ситуация складывается не в нашу пользу. У следователей было много «улик» против нас, и утром меня, вне всякого сомнения, признают arguida.
Сначала он упомянул о видеозаписи работы собак-нюхачей в номере 5А и у нашей машины. Мне покажут ее завтра в полицейском отделении, пообещал он. Потом, очевидно, повторяя то, что ему рассказали в полиции, он сообщил нам, что образцы, взятые в номере и в машине, оказались кровью Мадлен и что в ДНК одного из них выявлено 15 совпадений из 19.
Я слушала его, ошеломленная, и молчала. Эта новость, если она достоверна, указывала на то, что Мадлен, по меньшей мере, пострадала физически. Я, что для меня совершенно не характерно, не стала задумываться о самых страшных выводах, которые можно было сделать. Наверное, потому что для меня услышанное просто не имело смысла. Если, как утверждали следователи судебной полиции, кровь Мадлен действительно была в багажнике нашей машины, которую мы взяли напрокат только 27 мая, через 24 дня после ее исчезновения, каким невероятным образом она могла попасть туда? Может быть, кто-то нарочно ее туда поместил? Другого объяснения я не находила. Полиция, похоже, считала, что мы спрятали тело Мадлен, а позже перевезли его куда-то в машине и похоронили.
Еще возник вопрос с загнутой страницей, которую полиция якобы обнаружила в одолженной мною Библии. Им это показалось чрезвычайно важным, поскольку в одном из стихов на той странице (Вторая книга Царств 12:18) говорилось о смерти ребенка. Я и не знала, что в той книге была кем-то загнута страница, и тем более не могла знать, где именно. Тот факт, что я захотела увидеться со священником сразу после исчезновения Мадлен, тоже воспринимался как доказательство вины. Уму непостижимо! Мое терпение было на исходе. «Что, в Португалии люди в трудную минуту не обращаются к священникам?» — спросила я Карлоса. Оказалось, что нет. Португальцам от священников нужно одно: отпущение грехов. Такое понимание роли священника не укладывалось у меня в голове.
Кто-то из свидетелей заявил, что видел, как мы с Джерри несли большой черный мешок и вели себя при этом весьма подозрительно. Совершенная чушь! Но когда речь заходит о «свидетельствах» такого рода, их слово противопоставляется нашему слову, а, судя по всему, для судебной полиции наше слово имело совсем небольшой вес. «Если бы вы были португальцами, — со вздохом произнес Карлос, — этого уже хватило бы, чтобы посадить вас в тюрьму».
Из всего этого напрашивался один вывод: так называемые «улики» были сфабрикованы, хотя это казалось совершенно невероятным. Кому это было нужно? Когда ты сталкиваешься с чем-то подобным, с чем-то совершенно тебе незнакомым, первая и естественная реакция — отринуть действительность, сказав себе: «Этого не может быть». Но это была лишь первая реакция. Когда я размышляла о том, что происходило до сих пор, мне начинало казаться, что в этом мире возможно все что угодно. В любом случае, мы, похоже, недооценили грозящую нам опасность. Даже наш собственный адвокат, судя по всему, был уверен, что полиция имеет достаточно улик против нас. Я понимала, что Джерри вот-вот сорвется.
Но потом произошло самое интересное. Карлос передал нам предложение полиции: если мы, а точнее, я, признаюсь, что Мадлен погибла, меня ждет приговор намного мягче. «Каких-то два года, — сказал он. — Это ничто по сравнению с тем, что вы получите, если ваша вина будет доказана».
Мне показалось, что я ослышалась. Но недоверчивость тут же сменил гнев. Как смеют они обвинять меня во лжи?! Почему они не думают о том, как я буду жить дальше под тяжестью такого обвинения? И главное: неужели они рассчитывают, что я сознаюсь в преступлении, которое они измыслили для того, чтобы весь мир поверил, будто моя дочь мертва, а значит, ее не нужно искать? Может, в прошлому них такая тактика срабатывала, но со мной это не пройдет. Через мой труп! «Обдумайте наше предложение, — настаивал Карлос. — Судить будут только вас. Джерри сможет вернуться к работе».
На это я даже не нашлась что ответить.
Похоже, нам ставили условие: если мы не согласимся на такой вариант, власти продолжат расследование убийства, и если нас признают виновными, мы оба можем получить пожизненные сроки. Неужели все свелось к этому? Согласиться на меньшее или рискнуть гораздо большим?
Джерри наконец не выдержал. Он рухнул на колени и, уронив голову на грудь, стал всхлипывать. «Нам конец. Наша жизнь кончена», — твердил он. Осознание того, что мы оказались во власти непонятной нам системы правосудия, стало для него тяжким ударом. Было невыразимо мучительно видеть его, всегда очень сильного, таким, ведь я так его люблю. Но моя реакция была другой, я это помню отчетливо. Может быть, мне тоже нужно было пасть на колени, начать плакать? Почему у меня не было слез? Со стороны я выглядела холодной, а значит, была виновна? Снова нахожу такой моей реакции лишь одно объяснение: все это было немыслимо и слишком неправдоподобно. Я превратилась в какой-то персонаж «мыльной оперы». В любую минуту режиссер мог крикнуть «снято», и этот эпизод остался бы в прошлом. Даже сегодня я с трудом верю, что все это происходило в действительности.
Одну фразу Карлос повторил, наверное, раз двадцать: «Обратной дороги нет». Меня бросило в дрожь. У этого человека было три дочери. «Вы хотите, чтобы я солгала? Что бы вы сделали на моем месте, Карлос? Сознались бы в преступлении, которого не совершали, зная, что после этого ее уже никто не будет искать?»
«Да, я бы подумал об этом».
Господи, помоги нам! Мое доверие к Карлосу испарялось так же быстро, как вера в португальское правосудие. И мне было непонятно, верит ли он нам. Учитывая, что его обязанностью было защищать нас, это вызывало, мягко выражаясь, беспокойство. Даже если он нам верил, я уже сомневалась в том, что у него хватит духу стоять за нас до конца.
Одно дело передать нам предложение полиции — это Карлос был обязан сделать, и совсем другое — уговаривать нас принять его. Меня это ужаснуло, о чем я и сказала ему, причем недвусмысленно.
Моя злость и разбушевавшийся материнский инстинкт, похоже, пробили брешь в охватившем Джерри отчаянии. К нему возвращались спокойствие, самообладание, способность рассуждать здраво и свойственный ему воинственный дух.
«У них ничего нет против нас!» — выпалил он и начал перечислять Карлосу многочисленные упущения и натяжки в «доказательствах», собранных полицией. «Вы этим должны заниматься, а не я!» — добавил он и спросил у Карлоса, готов ли тот продолжать вести наше дело. Карлос ответил, что готов. Нужна ли ему помощь? Нет, пока не нужна, но если дойдет до суда, она может понадобиться.
Триш и Эйлин, обеспокоенные шумом, вышли из своей комнаты. Я слишком долго сдерживала в себе злость, чтобы разговаривать спокойно, и через несколько секунд по вилле уже метались три разъяренных львицы.
Но, понимая, что горячая голова сейчас делу не поможет, мы вскоре стали друг друга успокаивать. Мы с Джерри взяли с Триш и Эйлин слово, что, если завтра я не вернусь из полицейского отделения, они как можно скорее увезут детей из страны.
Было около четырех утра, когда Карлос и София оставили нас, напомнив, что мы должны снова встретиться в полиции. Направляясь к двери, София шагнула ко мне и обняла меня. Она сказала, что верит нам, что она с нами, и попыталась развеять мою обеспокоенность относительно Карлоса. Я должна доверять ему, сказала она. Он «хороший специалист». У меня немного отлегло от сердца — хоть кто-то в Португалии был на нашей стороне!
Когда они ушли, мы с Джерри переглянулись, не понимая, что теперь делать и что с нами будет. После исчезновения дочери мы много раз попадали в непростые ситуации, но на этот раз все было гораздо серьезнее. Наша жизнь, наша семья, наше будущее были поставлены на карту. Мы не могли лечь спать. Нам было нужно что-то делать. Забыв о том, который час, Джерри позвонил Бобу Смоллу и срывающимся от паники голосом рассказал ему, что происходит. Боб был поражен. О результатах экспертизы ему известно не было, как и ни о чем таком, что могло бы стать причиной подобного отношения к нам судебной полиции. Он попытался убедить Джерри, что все не так плохо. «Просто расскажите им правду. Все будет хорошо», — произнес он уверенно. Возможно, он просто пытался успокоить сам себя.
