Ты не виноват - Нивен Дженнифер (е книги TXT) 📗
– Не спишь? Это хорошо. Теперь тебе нужно заполнить кое-какие бумаги. Мы пытались выяснить твою личность, но у тебя с собой не было никаких документов. – Она передает мне планшет с зажимом и листом бумаги. Я беру его в руки, замечая, как дрожат мои пальцы.
Это чистый бланк, там написаны только мое имя и возраст: Джош Раймонд, 17 лет. Меня начинает трясти еще сильнее, и только потом я сознаю, что меня просто разбирает хохот. Неплохо сработано, Финч. Значит, ты еще не умер.
Достоверный факт: Большинство самоубийств совершается между полуднем и шестью часами вечера.
Люди с татуировками чаще застреливаются.
Люди с карими глазами чаще выбирают яд или повешение.
Люди, пьющие кофе, меньше склонны к самоубийству, чем те, которые кофе не употребляют.
Я дожидаюсь, когда медсестра уйдет, потом одеваюсь, выхожу из комнаты, спускаюсь вниз по лестнице и оказываюсь на улице. Мне нет необходимости задерживаться тут. Следующий их шаг – прислать ко мне того, кто начнет задавать всевозможные вопросы. Потом они разыщут моих родителей, а если это не получится, начнут звонить в различные инстанции. Ну и, разумеется, никуда меня отсюда уже не выпустят. Им это почти удалось, но я среагировал достаточно быстро.
Я еще слаб, чтобы бегать, поэтому домой я иду обычным шагом.
Финч
71-й день
Общество «Жизнь – это жизнь» проводит свои собрания на территории дендрария в ближайшем городке в штате Огайо, который здесь останется безымянным. Но это не урок природоведения, а группа поддержки подростков, которые совершали попытку самоубийства или подумывали об этом, или выжили после неудачной попытки. Я нашел их в Интернете.
Я сажусь в Гаденыша и еду в Огайо. Я устал. Я избегаю встреч с Вайолет. Эти попытки выматывают меня до предела, я делаю все возможное, чтобы не встретиться с ней. Каждый мой шаг приходится тщательно продумывать, как будто я перемещаюсь по минному полю, а меня со всех сторон окружают вражеские войска. Она не должна этого видеть. Пришлось объяснить ей все тем, что я подцепил какой-то вирус и не хочу заражать ее.
Собрание членов общества «Жизнь – это жизнь» происходит в длинном зале. Стены здесь обиты деревянными панелями, а из стен выступают ряды батарей. Мы сидим за двумя длинными столами, сдвинутыми вместе, как будто сейчас начнем либо заниматься домашней работой, либо проходить тесты. С обоих концов столов стоят кувшины с водой и разноцветными пластиковыми стаканчиками. И еще здесь приготовлено угощение – это печенье, разложенное на четырех больших тарелках.
Психолог – мужчина по имени Деметрий, чернокожий, но достаточно бледный, с удивительными зелеными глазами. Для тех, кто пришел сюда впервые, он поясняет, что сейчас работает над получением докторской степени в местном колледже, что «Жизнь – это жизнь» существует уже двенадцатый год, хотя сам он руководит обществом чуть меньше года. Мне хочется спросить, а что же произошло с предыдущим психологом, но я этого не делаю на тот случай, если в ответе кроется не очень оптимистичная история.
Подростки продолжают заполнять комнату. Они очень похожи на школьников из Бартлетта. Я никого из них не узнаю. Впрочем, это как раз и объясняет то, что я выбрал группу, ради которой мне пришлось проехать сюда километров тридцать. Прежде чем сесть за стол, я замечаю девушку, которая подходит ко мне и выдает:
– А ты такой высоченный!
– Я на самом деле гораздо старше, чем выгляжу.
Она улыбается, видимо, считая свою улыбку достаточно соблазнительной, и тогда я добавляю:
– Наша семья страдает гигантизмом из поколения в поколение. После школы мне настоятельно рекомендуют пойти работать в цирк. Врачи полагают, что уже к двадцати годам я буду выше двух метров.
Мне хочется, чтобы она поскорее ушла, потому что я приехал сюда не для поиска новых друзей. Она действительно уходит. Я сажусь и, пока жду начала занятий, понимаю, что уже жалею о своем приезде. Все угощаются печеньем, к которому я не притрагиваюсь. Я слышал, что некоторые компании используют при приготовлении такого печенья вещество с отвратительным названием костяной уголь, получаемый из костей животных. С тех пор я не могу смотреть ни на печенье, ни на тех, кто его ест. Я просто смотрю в окно, но деревья в питомнике сейчас голые и бурые. Тогда я перевожу взгляд на Деметрия, который устроился в центре, чтобы мы все могли видеть его.
Он пересказывает нам факты о самоубийствах среди подростков, которые мне известны и без него, потом мы ходим по комнате по очереди, называя себя, свой возраст, диагноз и еще говорим о том, были ли у кого-нибудь попытки совершить самоубийство. Потом мы произносим фразу «… – это жизнь», где первое слово – это что-то особенное для каждого из нас, что мы хотели бы прославить. Ну, например: «баскетбол – это жизнь», «школа – это жизнь», «друзья – это жизнь», «свидание с девушкой – это жизнь». Короче, все то, что нам нравится и что поддерживает жизнь в нас.
У некоторых ребят скучающий, пустой взгляд, как у наркоманов, и я даже удивлен, зачем они приходят сюда и что вообще заставляет их оставаться живыми. Одна девушка говорит: «Дневники вампира» – это жизнь», и пара девчонок при этом начинают смеяться. Другая заявляет: «Моя собака – это жизнь, даже когда она грызет мои новые туфли».
Наступает моя очередь, и я представляюсь Джошем Раймондом семнадцати лет, никакого опыта в попытках самоубийства, если не считать мой недавний не совсем искренний эксперимент со снотворным.
– Гравитационный эффект Юпитера и Плутона – это жизнь, – добавляю я, хотя никто здесь не понимает, что это такое.
В этот момент входная дверь распахивается, и кто-то влетает на собрание, занося с собой порыв холодного ветра. Это девушка, она в шапочке, вся закутанная шарфом, руки в варежках. Она проходит к столу, по пути разматывая шарф, в котором напоминает мумию. Мы все поворачиваемся в ее сторону, а Деметрий ласково улыбается ей:
– Заходи, не беспокойся, мы только что начали.
Мумия присаживается, только теперь она без шапочки, шарфика и без рукавичек. Она отворачивается от меня, взмахнув белобрысым хвостиком и вешая свою сумочку на спинку стула. Потом она устраивается поудобнее, убирая с розовых от мороза щек выбившиеся из прически прядки волос, но пальто не снимает.
– Простите, – одними губами проговаривает Аманда Монк, глядя сначала на Деметрия, потом на стол. Потом она переводит взгляд на меня, и тут ее лицо каменеет.
– Тейлор, почему бы тебе не рассказать нам про себя?
Аманда, которая здесь выдает себя за девушку по имени Тейлор, старается больше не смотреть в мою сторону. Она скованно произносит:
– Я Тейлор, мне семнадцать лет, я страдаю булимией. Я дважды пыталась покончить жизнь самоубийством, оба раза с помощью таблеток. Я пытаюсь уйти от проблем улыбками и сплетнями. Я совершенно несчастна. Моя мать настояла на том, чтобы я ходила сюда. Конфиденциальность – это жизнь. – Последние слова она произносит, недвусмысленно глядя на меня, после чего снова отворачивается.
Настает очередь других участников нашего собрания, и уже потом я понимаю, что я тут – единственный, кто не пытался покончить с собой совершенно серьезно. От этого я начинаю чувствовать себя каким-то особенным, выше их, хотя это и неправильно. Я оглядываюсь по сторонам и размышляю. Если мне действительно бы потребовалось покончить с собой, я бы не промахнулся. Даже у Деметрия есть своя печальная история. Впрочем, все эти люди пришли сюда за помощью, и, в конце концов, они остались в живых.
И все же такие собрания – весьма душещипательное зрелище. Я думаю о мерзком костяном угле, слушаю неприятные истории о повешении и вскрытии вен и смотрю на стерву Аманду Монк, которая сейчас со своей выступающей нижней челюстью кажется мне беззащитной и испуганной, и мне хочется положить голову на стол и удавиться. Мне не терпится поскорее улизнуть отсюда, от этих ни в чем не повинных детей, кроме, может быть, того, что они родились несколько другими. Мне хочется поскорее оказаться среди совсем других людей, которые не сидят тут и не грызут печенье с костяным углем, и не рассказывают друг другу страшные истории про самоубийства, потому что они никогда ничего подобного не испытывали и не собирались испытывать.
