Ночь с Ангелом - Кунин Владимир Владимирович (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Толик лежал под пледом, ничего этого не видел. Поэтому сказал жестко, вызывающе:
— Да, был обязан… Перед Лидкой, перед мамой, перед самим собой. Перед дедом, бабулей, отцом…
— Ну ладно, ладно, — смутился Петров. — Ты на меня-то не напрыгивай! Ничего я такого не сказал. Я же за тебя боюсь.
— Спасибо, па, — сказала ему Лидочка. — Мы теперь на всю жизнь одна семья. А своих закладывать — последнее дело…
Вспомнила висящего в гараже скрюченного мертвого Зайца и добавила:
— Чем бы это ни кончилось.
Какое-то время Петров испуганно пытался понять истинный смысл слов, сказанных дочерью, но тут Толик сбросил с себя плед и выпрямился на заднем сиденье:
— А еще, дядя Коля… Только вы не смейтесь. И ты, Лидуня… Я тебе не говорил… Знаете, мне прошлой ночью один пацан причудился… Приснился, наверное. Не из наших. Может, к нам его по новой кинули… Ни его статьи не знаю, ни его самого. Но уже в робе, в «прохорях» казенных… А рожа до ужаса знакомая! И никак не могу вспомнить — на кого он так похож?.. И вроде бы этот пацан называет меня полным именем, которого здесь никто и не знает, смотрит на меня так странно и говорит: «Толик-Натанчик… Ты совсем не похож на своего старшего брата… Что-то есть общее, но все другое!..» А я его будто спрашиваю: «А ты откуда его знаешь?», а он говорит: «Я его очень любил…» Дает мне две кассеты магнитофонные: «Вот, возьми… На одной он поет, а на другой стихи читает. И не бойся, нужно будет — поезжай домой и сделай все, что тебе покажется необходимым. А я здесь за тебя побуду…» Я взял Лешины кассеты и… Вот не помню — снилось мне это или… Что?.. Утром стал чистить зубы, посмотрел в зеркало и узнал того пацана! Будто бы это был я сам!!! Приснится же такое, думаю… Застилаю свою койку, а под матрасом — две кассеты заграничные!.. Я до развода отпросился на секунду в Ленкомнату, сунул одну кассетку в магнитофон — нам шефы-погранцы подарили, — а там Лешкин голос…
Из-за поворота показался высокий бетонный забор, ярко иллюминированный сильными лампами.
— Все, дядя Коля, приехали, — сказал Толик. — Разворачивайтесь. Я здесь уже сам доберусь — как говорится, задами и огородами. Спасибо вам, Николай Дмитриевич. Не вылезай из машины, Лидуня. Вот, возьми эти кассеты. Я в Ленинграде забыл их оставить. Мама выпишется — отдашь ей. Хорошо?
Лидочка развернулась в кресле лицом к Толику, встала на колени, взяла кассеты, спрятала их в карман, а потом перегнулась через спинку сиденья и, ничуть не стесняясь отца, обняла и нежно расцеловала Толика-Натанчика.
— Хотела бы я посмотреть на того пацана… — сказала Лидочка. — Иди, Толян. И ни черта не бойся — мы с тобой. До самого, самого конца…
Толик заглянул Лидочке в глаза, сказал с кривой усмешечкой:
— Все. Теперь будем ждать.
Выскользнул из машины и тут же растворился в черных высоких кустах, преграждавших путь к бетонному забору с затейливыми гирляндами колючей проволоки.
И снова, как и во фразе дочери «Чем бы это ни кончилось», в последних словах Толика подполковнику милиции Петрову послышался скрытый, пугающий, таинственный смысл.
Он прозвучал из неясного, давно забытого им мира — мира полувзрослых четырнадцатилетних, куда, при всей симпатичной видимости благодарной доверчивости, его пока не впускали…
— Хотел бы и я посмотреть на того пацана, — сказал я.
— Он перед вами, — рассмеялся Ангел.
— Об этом я уже догадался. А как вам все это удалось? Я имею в виду этот трюк с подменой — когда вы, на время отсутствия Толика, остались изображать его в колонии. Разве вы не рисковали столкновением противоречивых показаний людей, которые могли увидеть Толика в Ленинграде или по дороге туда, с утверждениями, что Толик именно в это время находился в колонии? Что само по себе уже могло вызвать кучу подозрений…
— Нет. — Ангел отрицательно покачал головой. — Тут все было чисто. Здесь мы заранее просчитали, что в Ленинграде Толика-Натанчика увидят всего лишь три человека.
— Какие еще «три»? — удивился я. — Ну, Лидочка, ее отец…
— Третий — Заяц.
— Ах да… Но вы обмолвились — «мы просчитали». Так вы не один провернули всю эту комбинацию?
— Нет, конечно. Такое мне в То Время было еще не по силам. Помните старенького Ангела-Хранителя — резидента Неба и Представителя Всевышнего в Германии того Времени? Руководителя моей Наземной Школьной практики?..
— Естественно, помню.
— Могу сейчас признаться, что тогда мне, юному Ангелу-недоучке, жалкому практикантишке, постигшему всего лишь азы «ангельского» ремесла, этот старый Ангел-Хранитель казался ни на что не годным! Что совершенно не умаляло моих искренних симпатий к нему, как к доброму и милому старику… Но оказалось, что пока я пребывал в состоянии печальной прострации — гибель Леши Самошникова и Гриши, моя маленькая и сугубо личная революция, лишение меня чина и крыльев, долгое ожидание легализационных документов, — Старик не терял времени даром! И вообще, все это Сотворил он… Потом, когда мы с ним уже расставались навсегда, он признался мне, что именно мое восстание, мой детский бунт и мое категорическое отречение от Веры во Всемогущество Всевышнего вдохнули в него те силы, которые, как ему казалось, он уже давно утратил. Старик по своим каналам связался с тогдашним Представителем Неба на Земле по Ленинграду и Ленинградской области — очень интеллигентным Ангелом-Хранителем…
— Стоп!.. Ради всего святого, простите меня, Ангел, что я прерываю вас, но вы только что сказали, что в Ленинграде был Ангел-Хранитель?!
— А как же? Шутка ли — пять миллионов человек оставить без присмотра!.. О чем вы говорите, Владим Владимыч?! Конечно! — воскликнул Ангел.
— Он существует и сейчас? — с надеждой спросил я.
— Нет… К сожалению, несколько лет тому назад новая команда Всевышнего резко сократила ассигнования на Земное Представительство, и целый ряд больших городов и даже стран лишились Его Защиты. Уйма Наземных Ангелов-Хранителей оказались вне зоны своей привычной деятельности и, честно говоря, подрастерялись. Кто-то вознесся и оказался в «резерве» Всевышнего, кто-то ушел на преподавательскую работу, а кто-то, не будем скрывать, и «перекрасил» свои крылышки! И очень успешно существует на прямо противоположном поприще. Кстати, эти не очень-то праведные успехи бывших Ангелов в определенный момент вызвали даже очень ощутимую эмиграцию с Неба на Землю. Ну, надоело квалифицированным Ангелам-Хранителям сидеть без дела на голодном пайке! Кое-кто вообще пустился во все тяжкие. Сейчас, правда, наблюдается некоторый обратный отток…
— А это чем вы объясните? — поинтересовался я.
— Изменением курса. Например, в стране бурно расцветает чуть ли не государственный клерикализм. Почти насильственно насаждаемой и достаточно воинственной Верой осуществляется гипнотическая попытка отгородить Людей от повседневных «болей, бед и обид». А такая кампания требует достаточно серьезных и профессиональных кадров. Как на Небе, так и на Земле. Отсюда и эмиграция, отсюда и реэмиграция!
— О, чтоб вас!.. Какой вы умный — прямо спасу нет! — не выдержал я.
— Не злобствуйте.
— Я не злобствую. Просто, разговаривая с вами, я постоянно слышу внутри себя попискивание моего собственного комплекса неполноценности.
— Вы сейчас сказали чушь, но это простительно — в вашем возрасте столько выпить и не спать всю ночь!.. — подивился Ангел.
— Кстати о птичках! — воскликнул я.
— Нет, — решительно ответил Ангел. — Только чай.
— Чай пейте сами.
— Владим Владимыч!..
— Сто граммов, — потребовал я. — Как сатисфакция за мою униженность!
— Хорошо! — сказал Ангел. — Сто, и вы уходите в глухую завязку! Через полтора часа Петербург.
— Уговорил, — согласился я.
— Пейте, вымогатель!
Я поднял стакан, отхлебнул. Там был действительно джин со льдом.
— Что же это вы столько льда набухали? — нахально проворчал я. — Откуда в вас эти «барменские» замашки? Явный же недолив…
— Не выдумывайте! Ровно — сто. И потом, я не вожу с собой «Книгу жалоб», — сказал Ангел. — Слушайте дальше!
