Угол покоя - Стегнер Уоллес (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT, FB2) 📗
– Сможешь нести?
– Конечно.
– Мы в гостиницу, это пара шагов обратно.
Улица была грязная и изрытая колеями, но он повел Сюзан по ее середине, и она с благодарностью поняла, что он хочет держаться подальше от мужчин на дощатом тротуаре. Вывеска над окном, где от лампы на мостки падала тень пальмы в горшке, а внутри виднелись головы мужчин в шляпах, гласила: гостиница. Он ввел ее в помещение – там стоял дым, на стене висел американский флаг, с полдюжины мужчин курили, сидя на стульях, другие толпились в баре в соседней комнате, лампа отражалась в латунных плевательницах. Оробевшая, отупевшая от усталости, она стояла и моргала. Ей слышно было, как примолкли голоса, она почувствовала, что на нее смотрят. Она позволила Оливеру взять у нее фонарь.
За письменным столом, отсекавшим по диагонали один из углов, молодой человек в полосатых нарукавных подвязках встал и положил газету. Он сфотографировал Сюзан одним немигающим взглядом.
– Очень жаль, друзья, – сказал он. – Номеров нет.
– Я заказал предварительно, – сказал Оливер.
Взгляд гостиничного служащего, которым он удостоил Оливера из‑под пухлых век, выражал вежливый отказ. Улыбаясь официальной улыбкой, он посмотрел сначала на Оливера, потом на Сюзан, потом опять на Оливера. Развел руками.
– Рад бы, да не могу. Отдал последний номер два часа назад.
Чуть поддаться – и разочарованная слабость в мышцах Сюзан уступила бы место панике. Где преклонить голову в этом диком месте, полном грубых мужчин? В конюшне? На сеновале, в кормушке? У лошадей тут, скорее всего, так же туго с пристанищем, как у людей. Она ухватилась за Оливера, который жестко, требовательно смотрел на служащего.
– Если вы так поступили, – сказал он, – то вы отдали номер, который я заказал для себя и жены два дня назад. Моя фамилия – Уорд. Я заплатил пять долларов задатка.
При слове “жена” Сюзан снова почувствовала на себе взгляд служащего – словно ночная бабочка мазнула по лицу. Только сейчас она поняла, за кого служащий ее принял, и, холодея от гнева, она сказала:
– Может быть, тут есть еще одна гостиница? Честно говоря, я бы предпочла другое место.
– Погоди, – сказал Оливер. Затем подчеркнуто терпеливо обратился к служащему:
– Я был здесь позавчера и заказал номер на двоих, заказ принял человек с дергающимся лицом. Есть у вас такой?
– Да, Ремпл. Но…
– Я заплатил пять долларов задатка. Расписался в журнале. Он у вас? Дайте посмотреть.
– Я вам, конечно, дам посмотреть, – сказал служащий, – но говорю вам, мистер Уорд, у нас все занято. Какая‑то ошибка.
– Безусловно, ошибка.
Оливер взял журнал и повернул к себе. Перелистнул страницу назад. Читая мимо его локтя, Сюзан увидела его фамилию и знакомую подпись, сквозь них шла карандашная черта.
– Вот, – сказал Оливер. – Кто нас вычеркнул?
– Не знаю, – ответил служащий. – Я только знаю, что у нас ни единой кровати нет даже для одного. Ничего не могу предложить, разве что в холле на полу расстелитесь.
– Чудесно, – сказал Оливер.
Сюзан увидела по лицу, что он стремительно свирепеет, и испугалась – как бы он не перегнулся через стол и не залепил человеку пощечину. Служащему тоже, вероятно, так подумалось – она увидела, как расширились его глаза. Она сказала снова:
– Оливер, может быть, тут есть другая гостиница.
– Тут только одна.
– Мне жаль, что так вышло, уж извините, – сказал служащий. Сюзан не простила ему того, что он подумал на ее счет, но ей показалось, что ему и правда жаль. – Тут есть пансион для проезжающих, – сказал он. – Могу послать парнишку, он спросит, есть ли места.
– Не надо, – сказал Оливер. – Где это?
– Вверх по улице, первый поворот налево. Послушайте, мистер Уорд, вы лучше посидите, парнишка сбегает.
– Верните мне пять долларов, и кончим этот разговор.
На удивление торопливо служащий вынул из ящика золотой пятидолларовик.
– Мне жаль, уж извините, – сказал он еще раз.
Снаружи Оливер сердито, поспешно потянул ее к повороту. Она ковыляла и спотыкалась, неловко отставив фонарь подальше, чтобы не задел платье.
– Что, по‑твоему, случилось, а? – жалобно спросила она. – А вдруг и там ничего нет, что мы тогда будем делать?
– Что случилось? Кто‑то кого‑то подмаслил, – сказал Оливер. – Кому‑то понадобилась кровать, и парень это устроил. Пришел бы я один, он бы положил меня в холле, и шито-крыто.
– Где же мы будем ночевать? Может быть, поехать дальше, в Ледвилл?
– Ни в коем случае.
Они дошли до угла, повернули налево, увидели пансион. Там пил кофе мужчина в нательной рубашке, сказал – да, есть кровать, для леди, правда, так себе будет – только занавеской отделено. Оливер бросил на Сюзан быстрый взгляд и согласился. Служащий взял свою лампу и повел их наверх по голой лестнице, а там по коридору, чьи стенки из синей ткани колыхались от их шагов, к двери без ключа. Войдя и устало опустившись на кровать, Сюзан увидела, что и у номера нет стен как таковых – только та же грубая синяя ткань, называемая “оснабург”, прибитая к каркасу, который возвышался над полом всего на каких‑то шесть футов. Все каморки размером восемь футов на десять накрывала одна широкая крыша, всюду перегородки одинаково покачивались от холодных сквозняков, всюду, куда доходил свет фонаря, один и тот же тоскливый синий цвет. Со всех сторон слышны были звуки, издаваемые спящими. Было так холодно, что от дыхания шел пар.
Оливер обнял ее, встав на колени у кровати. Приник губами к ее холодному лицу.
– Мне жаль, – прошептал он, повторяя эхом за служащим гостиницы. – Прости меня, прости, прости.
– Ничего страшного. Мне кажется, я усну где угодно.
– Как бы мне хотелось, чтобы мы уже были дома.
– И мне.
– Тут мы поговорить даже не сможем.
– Наговоримся завтра вечером.
Он поцеловал ее, и она прижалась к нему теснее, обессиленная и почти в слезах. Какой‑то мужчина прочистил горло – почудилось, у нее над самым ухом. Оливер выпустил ее из рук и задул фонарь.
Слишком утомленная и чтобы ужаснуться так называемому номеру, и чтобы он ее позабавил, она высвободилась из платья и влезла в постель в сорочке. Если бы тащила на себе из Денвера эти самые шестьдесят фунтов, если бы ее гнали по дороге палкой, тело не ломило бы сильнее. К Оливеру, проминавшему другую сторону кровати, можно было привалиться для тепла и уюта. Они жались друг к другу, перешептывались, потом она почувствовала по дыханию, что он спит.
Но сама уснуть не могла. Немного погодя отстранилась от него и перевернулась на спину, не смыкая воспаленных век. Оливер подле нее дышал ровно. Сквозь матерчатые перегородки доносились посапывания и вздохи общего сна. Кто‑то кашлял упорным, раздирающим, бессильным кашлем, который длился минутами, прекращался только лишь от слабости и нехватки дыхания и вскоре начинался сызнова. Подыгрывал этому звуку жалкой немощности целый оркестр храпящих. Какой‑то мужчина совсем рядом долго и жутко скрежетал зубами. Потом голос, надтреснутый от страха или угрозы: “Фред! Чтоб тебя, проклятущий!” Она замерла, ожидая выстрелов или шума борьбы, но все разрешилось вздохом и стенанием пружин. Еще позже раздались малопонятные звуки, как если бы собака фыркала и кусала себя, не доставая до зудящего места.
Она лежала, невольно напрягая слух и истолковывая услышанное, пыталась запретить себе это, понуждала себя расслабиться – но проходило десять секунд, и ею вновь овладевала бдительная чуткость. В мышцах еще жила дорога с ее неровностями.
Казалось, неделя прошла с тех пор, как она, проснувшись на своем спальном месте в поезде, отодвинула занавеску и увидела рассветные вершины этих гор. Казалось, месяц прошел с тех пор, как она обняла родителей и Бесси и поцеловала спящего сына. Она чувствовала себя потерянной, проглоченной; ум оттягивался и оттягивался назад, в комнату, где у Олли, может быть, начиналась новая волна лихорадки. Она попробовала представить себе Огасту и Томаса с их разборчивостью в этом грубом месте, впритык со всей этой людской неотесанной массой – и не смогла. Смешно и пытаться. Некоторое время лежала, стараясь облечь события дня в колоритные и юмористические фразы, словно для очерка в “Сенчури”, и почти убедила себя, что под внешней грубостью и несуразностью жизни в Скалистых горах есть что‑то волнующее и живое, полное дикой поэзии: тут бьется сердце Запада, прокладывающего себе путь наверх, к цивилизации.
