Моя жизнь как фальшивка - Кэри Питер (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Потом сказали, что я могу идти; Джон Слейтер ждал у входа. Вернув одеяло полицейским, он набросил мне на плечи свой пиджак. Все мои надежды ушли безвозвратно, пропали, погибли.
Фойе «Мерлина» заполонили свадебные гости. Хотелось выпить, но Слейтер силой запихал меня в лифт. Еще трое мужчин поднимались вместе с нами – японцы, наверное.
Слейтер привел меня к себе в номер, который, как выяснилось, снабжался гораздо лучше моего. Налил мне виски, но даже знакомый аромат торфа не скрыл запаха крови.
Присев на постель напротив меня, Слейтер негромко заговорил:
– Микс, дорогая, ты хоть понимаешь, что произошло?
– Беднягу Кристофера убили. Книгу украли.
– Ты понимаешь, что женщины солгали?
– Нет, я видела. Он мертв.
– Конечно, но ты же видела безумное торжество в их глазах?
– Это шок, – возразила я. – На них тоже напали.
– Они лгут, дорогая моя. От первого слова до последнего. Ты разве не заметила книгу? Она стоит на полке, на обычном месте.
Взяв кольдкрем и салфетку, Джон, не спрашивая у меня разрешения, начал вытирать мне лицо. Я и представления не имела, как выгляжу, кровь засохла на скулах, на ушах. Бог знает, во что я вляпалась.
– Откуда у тебя кольдкрем, Джон?
– Ш-ш.
Он протер мне шею и руки, потом принялся чистить ватой ногти, под которыми тоже засохла кровь. Сколько лет прошло, пока я узнала: при всех своих недостатках, Джон Слейтер – очень добрый человек.
– Я был уверен, что ты заметишь книгу, – продолжал он. – Твое счастье, что ты не заметила.
– В чем тут счастье?
– Дорогая, ты так и не сообразила? Они его убили.
– А кто же напал на них?
– Они сами.
Я взвыла в голос, и милый Джон обнял меня и сделал все, чтобы я успокоилась.
И хотя в тот момент я, кажется, сообразила наконец, что произошло, еще немало времени понадобилось мне, чтобы до конца осознать кошмар, совершившийся в святилище на Джалан-Кэмпбелл, – и даже в Лондоне я не все еще понимала, в том числе и потому, что я так и не смогла себе объяснить, что такое Боб Маккоркл.
В итоге, как и следовало ожидать, рана не заживала, сколько бы я ни старалась ее залечить – а я исступленно старалась, пока даже Аннабель не обозвала меня занудой. Я изгнала ее за откровенность – и плевать. Эти мелкие горести и ушибы стали мне безразличны, ибо я превратилась в одного из «скорбных друзей Истины», которых Мильтон описывает в «Ареопагитике»: «Они все ищут горестно, подобно Исиде, искавшей члены рассеченного Осириса». Тело истины рассечено, вот что Мильтон имел в виду, и части разметаны – sparagmos по-гречески.
С этого начались мои одержимые поиски «членов» этой страшной загадки. Странствия эти погнали меня в Австралию, хотя в ту пору я с трудом наскребла бы денег на автобусный билет до Олд-Черч-стрит, а награда за все несоразмерные траты и усилия – единственный достоверный «факт»: Маккоркл был реальным человеком, и они с Чаббом – два разных лица.
Смириться с таким открытием я не могла и продолжала свой безумный труд с упрямством козы. Писала настойчивые послания, выпрашивала деньги на дорогу, разорила «Современное обозрение» и все глубже увязала в этом болоте, пока однажды, темным зимним днем посреди Оксфорд-стрит, меня не настиг «нервный срыв» – так это именуется из любезности.
Разумеется, не Джон Слейтер посоветовал мне возвращаться в К. Л., но когда врачи сочли поездку необходимой для выздоровления, этот человек еще раз доказал, что он мой настоящий друг, и на сей раз даже не отлучался в Куалу-Кангсар. Ни один человек – и уж во всяком случае не гениальные психиатры из клиники «Тависток» – не мог предположить, что обе убийцы все еще живут в том же месте, и встреча с ними подействует отнюдь не терапевтически. К 1985 году Джалан-Кэмпбелл переименовали в Джалан-Данг-Ванги, но в том здании по-прежнему ремонтировали велосипеды, как и тринадцать лет назад, и старые черные тиски все еще стояли там, где оставил их Чабб, – на полу за дверью. При виде этого уродливого орудия сердце сжалось в груди. Что бы я ни отдала, лишь бы вернуть к жизни бедного старого пуританина с его трогательной скупой улыбкой, высокомерным снобизмом и отчаянным желанием поведать историю своей печальной и невероятной жизни.
Надо полагать, рукопись Маккоркла так и хранится в святилище наверху, хотя теперь она столь же противна мне, как та омерзительная гигантская орхидея, которой миссис Лим некогда завлекла поэта.
Тине было уже тридцать лет. Она, похоже, не узнала каких-то туристов, прошедших мимо ее двери, но мы без труда опознали ее по шрамам. Задержались мы всего на мгновение, пока от счетов не подняла голову китаянка. Джон вежливо притронулся к шляпе, и она вздернула верхнюю губу, обнажив хищные острия белых, мелких, кривых зубов.
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
Австралийские читатели не могут не заметить определенного сходства между Бобом Маккорклом и Эрном Мэлли. Ранние стихи Маккоркла дословно воспроизводят «Помрачившуюся эклиптику» Мэлли, опубликованную в литературном журнале «Сердитые пингвины» в 1944 году.
Разумеется, поэзия и биография Мэлли представляет собой мистификацию, созданную двумя талантливыми антимодернистами – Гарольдом Стюартом и Джеймсом Маколеем. Эти консерваторы написали не только стихотворение, позаимствованное мной для Боба Маккоркла, но и замечательные письма, якобы принадлежавшие перу столь же мифической сестры Мэлли, которые также (со значительными сокращениями) использованы в этой книге.
Редактор «Сердитых пингвинов» Макс Харрис был не только унижен, но и подвергнут суду по тому же обвинению, которое предъявляется моему вымышленному Вайссу.
Я воспользовался протоколами этого нелепого процесса.
«Я все еще верю в Эрна Мэлли, – писал Харрис годы спустя. – Верю не в каком-то заумном смысле, а в самом простом. Я знаю, что стал жертвой мистификации, что Эрн Мэлли был не реальной личностью, а личиной. Мне подсунули не только стихи мифического Эрна Мэлли, но и его жизнь и идеи, его любовь, болезнь и смерть… Большинство из вас, наверное, не задумывались над биографией Эрна Мэлли. Мистификация лопнула, и вместе с ней исчезла его жизнь. Маловероятно, чтобы посреди катаклизмов дознания и суда, битвы смысла с бессмыслицей вы закрыли глаза и представили себе такого человека, как мифический Эрн Мэлли… автомеханика, страдающего болезнью Грейвза, представили себе одинокую открытку с "Иннсбруком» Дюрера на стене его комнаты. Человека, знающего, что он обречен умереть молодым, брошенного в мир войны и смерти, видящего улицы, детей глазами мертвеца.
Ничего себе фантазия. Возможно, для вас – бессмысленная. Но я верил в Эрна Мэлли. Я искренне и наивно поверил в существование этого человека и жил в этой вере, пока газетные заголовки не обрушились на меня. Для меня Эрн Мэлли – воплощение истинной скорби и драмы нашего времени. В каждом городе где-то живет такой Эрн Мэлли… одиночка, вне литературных братии, отлученный от печатного станка, умирающий, отрезанный от человечества и все же не чуждый ему.
Я наделял Эрна Мэлли теплым и ярким блеском Франца Кафки, добавлял что-то от мучительного одиночества Рильке, от гневного фатализма Уилфреда Оуэна. И я верю, что он проходил не раз по мельбурнской Принсесс-стрит…
Я и сейчас закрываю глаза и вижу перед собой этого человека на улицах нашего города. Совсем молодого. Беззащитного, ибо он не имеет опыта жизни в этом мире. Человека извне».
БЛАГОДАРНОСТИ
СРЕДИ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ Я ХОТЕЛ БЫ ПОБЛАГОДАРИТЬ, четверо – достаточно известные поэты, а еще один, сэр Фрэнк Светтенхэм, был колониальным чиновником и теперь не пользуется хорошей репутацией. Множество родных и друзей, людей, настолько близких, что уже и не скажешь, родные это или друзья, проявили трогательную заботу в те три года, что я писал эту книгу: Мария Эйкен, Кэрол Дэвидсон, Питер Бест, Гэри Фискетджон, Майкл Хейуорд, Пол Кейн, Алек Марш, Патрик Макграт, Люси Нив, Шэрон Олдс, Роберт Полито, Джон Райли, Дебора Роджерс, Мона Симпсон, Бетси Сасслер, Бинки Урбан и, разумеется, Элисон Саммерс. Двое талантливых малазийских писателей, Реман Рашид и Ки Туан Чье, проявили редкое бескорыстие, помогая в работе явившемуся к ним чужаку. Если в этой книге обнаружатся географические или исторические ошибки, вина всецело на мне, чужаке. Еще один малазийский писатель, д-р М. Шанмугалингам, не только предложил мне свою дружбу и консультации, но и позволил прочесть в рукописи свою автобиографию, оказавшуюся бесценной для понимания тамилов, играющих заметную роль в малазийском обществе. В Куале-Лумпур Виктор Чин провел интенсивный курс ознакомления с культурой местных лавочек. Кху Салма Насусьон, автор книги «Улицы Джорджтауна, Пенанг», оказалась неиссякаемым источником энергии. В третий мой визит на этот почти идеальный остров она снабдила меня пожизненным запасом местных впечатлений и воспоминаний, которые, отчасти в зашифрованном, чаще – в преобразованном виде, проникли в этот роман. Наконец, я должен выразить благодарность Джону Доту, бывшему главе австралийской дипломатической миссии в Малайзии, которого я рад теперь назвать своим другом, а также Саймону Меррифилду, нынешнему советнику того же посольства – это он организовал достопамятный обед, на котором, едва прилетев из Нью-Йорка, я имел возможность встретиться с лучшими умами Малайзии. Роман, где так часто упоминается имя Эзры Паунда, уместно будет завершить последними строками его перевода «Писем изгнанника» Рихаку:
