Ночью на белых конях - Вежинов Павел (список книг TXT) 📗
— Продолжить мои опыты? — улыбнулся академик. — Но я пока еще жив. И вовсе не собираюсь от них отказываться.
Молодой человек покраснел так, как не краснел еще никогда в жизни.
— Прости, дядя, я просто не так выразился… И все же мне кажется, что я мог бы тебе помочь.
— Никогда в этом не сомневался. Но у меня результаты будут еще очень не скоро. К тому же мы рискуем ничего не добиться.
— Добьемся! — ответил Сашо уверенно.
— Пусть даже добьемся. Все скажут, что этого долбился я. А если я попытаюсь выдвинуть тебя, скажут, что я это делаю из чисто родственных побуждений.
Сашо нахмурился.
— Это меня не интересует! — ответил он резко.
Но он сам чувствовал, что говорит не совсем искренне. Отдать все и ничего не получить взамен было совсем не в его характере. В конце концов это просто противоречило здравому смыслу.
— Верю, — мягко ответил академик. — И все же я хочу, чтоб ты пришел ко мне уже с некоторым именем. Так, чтоб другие тоже в тебя поверили. Я не сомневаюсь, что вы с Аврамовым добьетесь быстрого и серьезного успеха. А если меня не обманывает предчувствие, то и… потрясающего.
Молодой человек с удивлением посмотрел на него. Перед ним словно бы вновь сидел не дядя, а какой-то другой человек, незнакомый, сильный, стоящий выше всего.
— Могу я подумать, дядя?
— Разумеется, мой мальчик.
— Надо посмотреть, чем кончится собрание.
— Чем бы оно ни кончилось, это не имеет отношения к нашей непосредственной работе. Вот так, а сейчас иди обедать.
Сашо никогда не обедал в институтской столовой. Человек, который собрался покорить мир, не может обедать в пропахшей постным маслом учрежденческой забегаловке вместе с разными мелкими бездарями и подлизами. Поэтому он с достоинством понес свой пустой желудок в ближайшую харчевню. Порция похлебки из свиных ножек, побольше уксуса и чеснока — и порядок. А вечером Фифы пригласили их на день рождения — чей именно, Сашо так и не понял. Но Гари похвастался, что угостит их телячьей головой, запеченной в желудке, — старинный деликатес, которого ему еще не доводилось пробовать. Значит, нужно оставить побольше места для серьезного эксперимента.
Открытое партийное собрание должно было начаться через полчаса после окончания рабочего времени в похожем на пенал узком, голом и скучном институтском зальчике. Лучше всего сесть в последнем ряду — самое подходящее место для только что назначенного ассистента. Кроме того, из заднего ряда удобней всего наблюдать за тем, как реагирует зал — кто и кому аплодирует. А это нелишне знать, может пригодиться.
Но когда Сашо, блюдя свое ассистентское достоинство, вошел в зал через пять минут после назначенного срока, он увидел, что почти все места заняты. Из последнего ряда на него таращились самые вредные и языкатые типы в институте и словно бы втайне над ним посмеивались. Сашо нерешительно осмотрелся — в первом ряду оставалось еще пять-шесть свободных мест, но там восседало несколько важных особ, большинство из которых он видел впервые. Наверное, представители академии и Госкомитета, а может, районного комитета партии. На сцене уже сидели дядя и секретарь парторганизации Кынчев, краснощекий крепыш, с трудом подпиравший голову своими короткими руками. К несчастью, взгляды их встретились, и Кынчев добродушно сказал:
— Товарищ Урумов, здесь есть свободные места. Садитесь в первый ряд, никто вас тут не укусит.
Голос у него был довольно сиплый, как бывает у людей, предпочитающих терпкие северные вина горячим южным.
— Моя фамилия не Урумов! — сухо, но спокойно ответил Сашо. — Академик Урумов мне дядя не по отцу, а по матери.
По залу пронесся смешок. Академик тоже едва заметно усмехнулся.
— По отцу, по матери — какая разница! — сконфуженно пробормотал секретарь.
Собрание начиналось с ляпа — как-то оно кончится? Зал заполнился до отказа — даже вдоль стен не осталось свободных мест. У открытой двери толпились люди, некоторые поднимались на цыпочки, стремясь увидеть, что происходит в зале. Это были сотрудники филиала — работники второй категории, как их в шутку называли. Сашо обернулся — и у них и у тех, кто успел занять места в зале, на лицах было какое-то очень странное выражение. Они походили на людей, собравшихся не на важное научное совещание, а на матч по боксу или на закрытую демонстрацию какого-то фильма.
На трибуну вышел Кынчев.
— Товарищи, в объявлении об этом собрании мы рекомендовали всем прочесть статью, которую наш уважаемый директор, академик Урумов напечатал в журнале «Просторы». Не буду скрывать от вас, что эта статья возбудила в нашем институте споры и сомнения, я бы даже сказал, вызвала известную тревогу. Насколько эта тревога основательна и серьезна, станет ясно из доклада академика Урумова. Я убежден, что его выступление если и не вполне нас успокоит, то по крайней мере внесет ясность. Как известно, наука всегда отличалась категоричностью и ясностью позиций.
— Посредственная наука, — пробормотал себе под нос академик.
Кынчев все-таки услышал, но счел за лучшее сделать вид, что просто не понял сказанного.
— Пожалуйста, товарищ Урумов! — пригласил он.
Урумов вышел на трибуну. Встретили его аплодисментами, довольно дружными, как показалось Сашо, хотя и не слишком продолжительными. Академик вынул из жилетного кармана красивые, наверное, золотые часы, которые Сашо видел впервые. Движения его были очень размеренны, лицо спокойно, и лишь взгляд выдавал еле заметное волнение. Время от времени академик посматривал на часы, ни на секунду не теряя ясности и связности мыслей. И говорил он ровно полчаса, минута в минуту. Все это время в зале стояла мертвая тишина, только под теми, кто остался в дверях, иногда скрипели стулья, на которые они взобрались, чтобы лучше видеть.
— Уважаемые коллеги! — начал он. — Целью моей научной деятельности в последние десять лет было исследование структуры и механизма действия антител, а также некоторых катализаторов, которые влияют на биохимические процессы обмена веществ. Все это интересовало меня не вообще, а в связи с активностью некоторых вирусов в человеческом организме и с патологическими изменениями, которые они вызывают. Как видите, на первый взгляд, это проблемы медицинские, но решать их должны прежде всего мы, используя средства и возможности нашей науки. Если мы будем слишком строго придерживаться четких и обособленных границ своих наук, то окажемся слепы, как слеп крот, считающий подземный мир единственно реальным. Именно здесь кроется одна из важнейших методологических проблем — какие выводы позволяют нам сделать факты и как далеко имеют право простираться воображение, интуиция, логические построения в нашем стремлении постичь сложнейшие истины бытия. И может быть, именно на этой почве возникло недоразумение, о котором только что шла речь.
Затем Урумов довольно подробно изложил суть проблемы и полученные им результаты. Хотя он и весьма заметно сократил гипотетические построения, которые его племянник, по сути дела, только привел к логическому завершению, он все-таки не скрыл опасностей, угрожающих самому существованию человечества.
— Возьмем, к примеру, эволюцию видов, — продолжал он. — Создается впечатление, что она идет от простого к сложному, от амебы к человеку с его совершенно устроенным мозгом. Но это только одна сторона вопроса. В сущности, даже в этом процессе простое всегда побеждало более сложное, приспособляющееся — неприспособляющееся, способное к быстрым изменениям — постоянное и консервативное. На какое бы живое существо мы ни взглянули, оно поразит нас своей простотой и гармоничностью, целесообразностью всех своих функций. В этом смысле для человека нет врага опаснее вируса, который, на мой взгляд, обладает всеми упомянутыми мной качествами. Его приспособляемость исключительна и очень часто проявляет себя роковым для человеческого существования образом. В поисках оружия против вирусов мы, в сущности, только увеличиваем свою собственную уязвимость, делая их все более устойчивыми, приспособляемыми, а главное — непрерывно изменяющимися. Так, ни один серьезный ученый не может гарантировать вам, что разработка новых антибиотиков не приведет, например, к возникновению таких мутаций вирусов, которые поставят под вопрос существование не только человека, но и других видов… Больше того, мы не отбрасываем возможности, что подобные мутации уже существуют на земле или в безграничном космосе. И не вам должен я напоминать об их необычайной пластичности и способности к адаптации. Отнюдь не исключено, что их распространение уже привело однажды планету к биологической катастрофе, какой было, например, таинственное исчезновение пресмыкающихся в плиоцене. Мы даже не можем с уверенностью сказать, не связано ли космическое молчание вокруг нас именно с победой простого над сложным. Потому что диалектика подсказывает нам, что самое простое — это, в сущности, и есть самое совершенное, что оно не начало, а конечный результат некоторых эволюционных процессов.
