Студенты - Трифонов Юрий Валентинович (первая книга .TXT) 📗
— Больная Белова в ванной. Нет, видеть ее нельзя. И посторонним находиться здесь тоже нельзя.
— Но я же не попрощался с ней! Я ее сын!
— Да? — спросила женщина, подумав. — Подождите, пока больную вымоют, и попрощайтесь. Издали. Сядьте там.
Вадим прошел в пустую длинную комнату и сел на скамью. Из кармана его пальто что-то торчало, он вынул — конспект по политэкономии. Усевшись удобнее, он раскрыл его и прочел первую фразу: «Стоимость товара холст выражается поэтому в теле товара сюртук…» Где-то за спиной играло радио. Он стал слушать музыку. Потом его начало вдруг клонить в сон и даже показалось, что он уже спит. Да, он спит, и ему снится, что он потерял свой дом. Ему негде жить, он живет в пустом темном поле, где невозможно дышать — такой там гнетущий больничный запах…
Вера Фаддеевна вышла в длинном халате и шлепанцах. Старушка, вся в белом, с тонкими спичечными ножками в черных чулках, вела ее под руку.
— Мама! Ну, до свиданья! — сказал Вадим, шагнув к матери, и остановился. — Выздоравливай!
Вера Фаддеевна что-то ответила улыбаясь и помахала рукой. Она была совсем худенькая, маленькая до неузнаваемости в этом просторном халате и белой косынке. Уже уйдя далеко, она обернулась и сказала:
— Не забудь, отдай Фене за лимоны.
— Хорошо! — воскликнул он с готовностью и закивал головой.
Все окна корпусов больницы были освещены, и желтые полосы лежали на утоптанном дворовом снегу. Вадим сразу не нашел ворот и долго плутал по больничным дворам, которые соединялись один с другим. В одном дворе он увидел высокий, темный памятник. «Кому это?» — вяло, точно в дремоте, подумал Вадим и подошел. Он узнал большелобое угрюмое лицо Достоевского. Ах да! Ведь Достоевский родился и жил в этом больничном доме. Здесь где-то и музей его. Больница, приемный покой, памятник больному русскому писателю… Все это похоже на сон.
Но только похоже. Никакого сна нет.
Сейчас морозный вечер двенадцатого января. А четырнадцатого января он должен сдавать экзамен по политэкономии. Толстая пачка тетрадей распирает его карман, он чувствует ее рукой. Руки его мерзнут, и он сует их все глубже в карманы пальто. Нет, это не сон. Ведь спать, видеть сны — это счастье! Многие люди, наверное, сейчас видят сны…
Вадим очутился на яркой, широкой улице. Прямо перед ним мигал розовый светофор. Бежали троллейбусы, переполненные людьми и светом. Люди выходили из магазинов и спешили занять очередь у газетного киоска на углу. Женщина-киоскер раздавала газеты и монотонно приговаривала:
— Вам «Радиопрограмму»… Вам «Вечерку»… «Вечерку»… «Радиопрограмму»…
Руки ее неуловимо мелькали, как у циркового иллюзиониста. Вадим встал в очередь, но, простояв несколько минут, отошел. Через десять шагов он вспомнил, что не получил газеты, но продолжал идти от киоска прочь…
Вдруг его кто-то окликнул сзади:
— Вадим! А Вадим Петрович! Товарищ Белов! — Голос был женский, веселый.
Он оглянулся. Его догоняла быстрым семенящим шагом Ирина Викторовна и издали махала рукой.
— Несется как паровоз! Я за ним, я за ним — куда там!.. Куда бежишь-то?
— Я из больницы.
— Что? С мамой? — спросила она испуганно, мгновенно изменившись в лице.
— Да. Ее только что увезли, — сказал Вадим, отчужденно глядя на женщину. — Подозревают рак легкого.
— Батюшки! — шепотом сказала Ирина Викторовна, всплеснув руками и прижав их к груди. — Будут делать операцию?
— Наверное. Я не знаю.
— Куда ты идешь?
— Куда? — Он задумался, потирая ладонью лоб. — Куда-то я шел…
— Тогда идем к нам! Идем!
Он подумал и согласился. Пустая домашняя комната пугала его. Уж лучше пойти к Сергею, чем оставаться целый вечер в пустой комнате. Из-за чего-то он повздорил с Сергеем? Да, было. Как все это далеко теперь и ненужно!
— Мне надо заниматься, — сказал Вадим. — У меня четырнадцатого экзамен…
Сергей, казалось, забыл о ссоре. Он образованно встретил Вадима, а узнав о случившемся, помрачнел и долго озабоченно расспрашивал о течении болезни, предположениях врачей, больнице и тому подобном. Одним словом, выразил то искреннее сочувствие, которому люди, ошеломленные большим горем, всегда безраздельно верят.
— Оставайся у нас ночевать, — предложил Сергей. — Куда ты пойдешь?
— Конечно, конечно! — подхватила Ирина Викторовна. — Оставайся, Вадик. Поужинаем все вместе, потом позанимаетесь. Помните, как в детстве, вы всегда вместе уроки готовили. Да, кстати! Ведь Веру Фаддеевну положили в ту клинику, где Валя работает. Ты знаешь об этом, Сережа?
— Только Валентина в отделении патанатомии.
— Не важно, она там свой человек. Надо, чтобы она последила за ней. Я ей завтра позвоню.
— Не надо! — нахмурившись, сказал Сергей и пробормотал: — Я сам ей позвоню… тебе незачем…
— Хорошо. Только надо это сделать, Сережа.
После ужина Сергей сказал, что ему необходимо уйти по делу, он скоро вернется. Сорок минут, не больше. Пусть Вадик занимается пока один, потом они будут продолжать вместе. Здесь есть все первоисточники и конспекты, все, что нужно. Удобнее, чем в любой библиотеке.
Вадим остался один в комнате Палавина. Он сел за стол, вынул свои тетради и прочел все ту же фразу: «Стоимость товара холст выражается поэтому в теле товара сюртук…» И дальше он снова перестал что-либо понимать. Он снова был один, и мысли о маме, вернее, одна мысль о маме вновь целиком овладела им, вытеснив все остальные. Смотреть в конспект, блуждать глазами по строчкам и думать совсем о другом — какое нелепое, мучительное занятие!
Он принялся рассматривать убранство палавинского стола. Сбоку кипа исписанных листов бумаги, с головками и завитушками на полях. Фотография незнакомой красивой девушки на чернильнице. Отрывной календарь, весь исчерканный заметками. «Понедельник, — читал Вадим, — позвонить Козельскому… Среда — консультация. Портной. Обязательно достать конский волос…» Такой же календарь лежал на столе у мамы. Последняя запись там была от десятого декабря. Последняя… Что-то насчет муки к новогоднему пирогу.
В дверь тихо постучали.
— Можно?
Вошел маленький Саша и остановился у порога.
— Можно, вы мне решите задачу по арифметике? — спросил он робко.
— Можно, — сказал Вадим, — покажи.
— Сейчас! — Саша убежал и через минуту вернулся с тетрадью и задачником.
Пока Вадим решал задачу и попутно объяснял ее, Саша сидел верхом на стуле и, упираясь в него руками, неутомимо подпрыгивал. На все вопросы он с готовностью отвечал: «Да, понятно», — и продолжал подпрыгивать.
— Вы хорошо объясняете, — сказал он, когда задача была решена. — А Сережа всегда кричит на меня и говорит, что я бестолочь.
Саша ушел, и Вадим снова остался один. Через стену донесся до него строгий голос Ирины Викторовны:
— Сашуня, не приставай к Вадиму! Вадим занимается.
И тоненький голос Саши ответил:
— А я уже все решил.
Вадим ходил из угла в угол по комнате, рассматривая чужие книги, чужие вещи на полках, потом лег на диван и снова попробовал читать конспект. Но и лежа у него получалось не лучше. Тогда он отложил тетрадь и закрыл глаза.
Прошло два часа, а Сергей не возвращался. В квартире, очевидно, все заснули и выключили радио. «Вот оно — пустое, темное поле…» — думал Вадим, вслушиваясь в мертвую тишину дома. Еще десять минут, и он задохнется от этой тоски, сойдет с ума, выпрыгнет в окно…
Он поднялся вдруг, на цыпочках прошел в коридор и, бесшумно одевшись, вышел на улицу.
А Сергей Палавин был в это время далеко от своего дома. Он сидел в комнате Лены Медовской за ее письменным столом и громким, звучным голосом читал конспект по политэкономии. Несмотря на открытую форточку, в комнате было жарко, и он сидел без пиджака и без галстука, в расстегнутом жилете. Лена слушала его, забравшись с ногами на диван, и удивлялась тому, что он так долго не уходит. Она вовсе не хотела, чтобы он уходил, а просто ей было очень интересно знать: почему он так долго, старательно занимается с ней и читает вслух два часа без передышки? И шутит все время, и вообще не похож на себя? Она смотрела на его склоненное к книге лицо, упавшие на лоб пушистые светлые кудри, на его тонкий нос с горбинкой и крепкий мужской рот, который все время энергично двигался, произнося какие-то слова — она их не понимала, не вслушивалась, и у нее замирало сердце, словно от неожиданного тепла…
