Анук, mon amour... - Платова Виктория (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
– Что же изменилось потом?
– Он покопался у нее во рту. Там было полно улиток. Живых улиток. Последнюю он вытащил пинцетом у нее из трахеи. Из-за улиток она и задохнулась. Руфус потом загнал их на птичьем рынке у Сены.
– Чудесная история. Прямо рождественская. Но я хочу услышать совсем не это.
– Я знаю, что вы хотите услышать…
– Вы успешный фотограф, Гаэтано. Ваши снимки публикуют во всех модных журналах, агентства вас на части рвут, персональные выставки и прочее бла-бла-бла… Стоит ли терять все это из-за человека, которого вы даже не считаете своим другом? В тюряге винишка не попьешь. Из морских раковин.
– Хорошо… Я видел там Ги. Там, в морге.
– Ги тоже приятельствует с Руфусом Кассовицем?
– Вы, я смотрю, хорошо подготовились к встрече. Значит, знаете ответ. Ги понятия не имел о Руфусе. Это я их познакомил. Когда случайно наткнулся на Ги в морге.
– И что же делал Ги в морге? Никакого особенного эстетического интереса у него не было, правда? Он ведь не художник, как вы…
– Я был удивлен. А потом подумал, что в морг рано или поздно попадает любой человек. И для этого вовсе не обязательно умирать. Все теряют близких.
– Вы решили, что Ги Кутарба потерял близкого человека?
–Да.
– Это произошло в тот день, когда ваш приятель Руфус вытащил пинцетом улитку из трахеи этой женщины?
–Да.
– Семнадцатого июля?
– Да, это был июль. Страшная жара. Руфус жаловался что мощностей его холодильника не хватает.
– Ги приходил, чтобы забрать чье-то тело?
– Нет. Во всяком случае, никаких разговоров при мне не велось. Да и Руфус обязательно сказал бы мне…
– Тогда что он делал в морге?
– Не знаю.
– Но как-то же он объяснил свое присутствие?
– Он сказал, что заблудился.
– Довольно странное объяснение.
– Мы ведь встретились не в прозекторской… Ги сказал, что навещал знакомого в госпитале, спутал этажи и попал сюда, в морг.
– И вы ему поверили?
– У меня не было оснований не верить ему. Ги не выглядел смущенным или застигнутым врасплох.
– Кого он навещал?
– Мало ли кого… Меня это не интересовало.
– Что было потом?
– Я сказал, что у меня кое-какое дельце в местном морге…
– И он предложил составить вам компанию для культпохода к мертвецам?
– Это я предложил. А он согласился. Мой замысел тогда только формировался… «Завтраков с Руфусом»… И мне было интересно, что скажет Ги. Мне было особенно интересно, что скажет Ги…
– Почему?
– Долго объяснять.
– Значит, вы не только пили вино и молчали?.. Лжесвидетельство карается законом, Гаэтано.
В каждый первый понедельник месяца он приходил ко мне в студию. И тогда мы пили вино и молчали. Других дней и недель это не касалось. В другие дни мы могли поговорить о чем угодно, мы ведь часто сталкивались в офисе «Сават и Мустаки»… Мы могли поговорить о чем угодно – о раковинах, об этой сучке Ингеборг Густаффсон… Но первый понедельник месяца – это ритуал. Понимаете?
– С трудом.
– Ритуал нельзя нарушать. Иначе… Иначе чистейшее, дистиллированное, утонченное сэппуку превратится в банальное харакири.
– А есть разница?
– Вы слишком умны для фараона, Бланшар. А разница есть. Ну это как… Даже не знаю… Харакири – это то, что думают о японцах другие. А сэппуку – это то, что японцы сами думают о себе. Сэппуку – всегда ритуал. А харакири – всегда нарушение ритуала.
– Но результат один и тот же?
– Да. Тут вы меня поймали…
– Все равно занятно, хотя слишком много японского.
– В чем?
– В воздухе. Придется проконсультироваться у знакомой японки. Это вам Ги поведал о разнице в терминах?
– Почему Ги?
– Мало ли… Может быть, у него тоже была… знакомая японка. У него была знакомая японка? Милашка с раскосыми глазами?
– Не знаю. Если и была, то Ги никогда не говорил мне об этом. Он вообще не распространялся о своих женщинах.
– А вы и не спрашивали.
– Нет.
– А мадам Сават?
– Все знали, что они любовники. Что с того?
– Так это Ги рассказал вам о сэппуку и харакири?
– Нет. Потому что знакомая японка была как раз у меня. Работала на показах у Джона Галлиано.
– Еще одна ипостась этой вашей… Ингеборг Густаффсон?
– Угу. Ингеборг Густаффсон в макияже а-ля «Прощай, Хоккайдо».
– А вам не казалось, что мадам Сават старовата для Ги?
– У женщин не существует возраста. Если бы я думал по-другому, я бы не был фотографом. Вам этого не понять…
– Возможно. Значит, вы вдвоем отправились к Руфусу.
– С трудом успеваю за ходом вашей мысли, Бланшар. Да, мы отправились к Руфусу.
– И?
– И я их познакомил. «Руфус Кассовиц – Ги Кутарба. Ги Кутарба – Руфус Кассовиц». Руфус как раз занимался телом… Марианны.
– И что Ги?
– А что – Ги?
– Он как-нибудь отреагировал?
– На Руфуса?
– На тело.
– Никак.
– Никаких эмоций?
– Никаких.
– И вас это не удивило?
– Представьте себе. Я был слишком занят женщиной, чтобы обращать внимание на Ги.
– И все-таки…
– Ги просто смотрел на нее. Просто смотрел, как смотрят в окно.
– Руфус производил вскрытие?
– Вскрытие он произвел позже. Когда мы ушли. Но до того, как мы ушли, Ги сказал, что женщина по-настоящему красива. Я сказал, что смерть – лучший визажист. Руфус сказал, что хорошо бы кому-нибудь слетать за пиццей. А женщина и правда была красива.
– Что было потом?
– Руфус полез ей в рот. Так, в порядке осмотра… Не думаю, что он ожидал увидеть там улиток. Он вытаскивал их по одной, маленьких и побольше. И все они были живы, все одиннадцать штук. Потом Руфус достал двенадцатую – пинцетом из трахеи. Меня едва не стошнило.
– А Ги?
– Если бы и Ги едва не стошнило, это был бы перебор. Нет, он отреагировал довольно сдержанно.
– Не каждый день изо рта покойника выуживают живых улиток… Значит, никакой особой реакции от Ги не последовало?
– Почему же… Он посоветовал Руфусу загнать их на птичьем рынке.
– Здравая мысль.
– Еще бы не здравая. Улитки-то были живы, не давить же их в самом деле… Руфус так и поступил. Отнес на рынок одиннадцать штук, а двенадцатую оставил себе. Ту, что вытащил из трахеи. На память. Она до сих пор живет у него в стеклянной банке. Питается виноградными листьями. Иногда мы с Ги ее навещаем…
– Вот как? Это наверняка была идея Ги…
– Это была моя идея. Для таких идей Ги недостаточно эксцентричен.
– Ясно… Вы виделись с Ги в период между четырнадцатым и двадцать третьим мая прошлого года?
– Как я могу помнить? Столько времени прошло…
– Но события в морге вы описали достаточно подробно… А между маем и июлем не такая уж большая разница.
– Эти события касались моего проекта. А все, что касается моих проектов, я помню в деталях. Человеческая память избирательна, Бланшар. Память художника – тем более. Я не помню, что ел вчера на обед, но могу с точностью сказать, в чем была Хлоя Кассини на открытии моей первой персональной выставки десять лет назад. Вы, конечно, понятия не имеете об этом романтическом вампире – Хлое Кассини… Об этом вурдалаке с лицом прихожанки Эфиопской баптистской церкви. Когда-то она была супермоделью, потом вышла замуж за полудурка-регбиста Мориса Дюссолье…
– Того самого, который отсидел за непредумышленное убийство своей первой жены?
– Хлоя была третьей, но и ей он умудрился пересчитать все зубы.
– И в чем же она была на открытии вашей первой персональной выставки десять лет назад?
– Платьишко-футляр с говенными психоделическими узорами в стиле Пуччи, тогда было модно бегство в шестидесятые… такой, знаете ли, копеечный эскапизм…
– Лихо. А в ваше отсутствие Ги не наведывался к Руфусу тем июлем?
– Руфус обязательно бы мне сказал. Я сам пропадал там целыми сутками. Нет, тот его визит был единственным.
– Он был на вашей выставке?
– Вы имеете в виду «Завтраки с Руфусом»?
– Да.
