Американские каникулы - Лимонов Эдуард Вениаминович (книги полностью .TXT) 📗

– Дал бы лучше мне. Я бы в Париже на эти деньги год прожил. Или занял бы, что ли? Я бы тебе вернул через пару лет… Он всхрапнул, что, может быть, означало смех.

– Я не могу как ты, Эдик! Я уверен, ты можешь много лет жить в дерьме, питаться дерьмом и ждать своего часа. И дождешься, победишь хуесосов, я уверен. Я не могу так, я должен жить сегодня. Не забывай, что я еврей, у меня кровь другая, южная… – он опять всхрапнул. – Слушай! – сказал он, уже подтянув ногу в машину и собираясь закрыть дверь. – Хочешь поехать со мной? Ты был когда-нибудь в подпольном казино?

– Нет, никогда не был.

– Так поехали. Посмотришь. Как писателю, тебе нужен разнообразный опыт…

Я согласился, что мне, как писателю, нужны все картинки жизни и человеческие существа во всевозможных их ситуациях. Я сел в «кадиллак».

Он вырулил из нашего блока на Саттон Плэйс и покатил в аптаун.

– Ты когда-нибудь играл в блэк-джек?

– Никогда.

Харьковскому вору стало стыдно, что днепропетровский вор «развратнее» его. Он, правда, был лет на десять старше меня.

– Полный пиздец! Здорово! Слушай, я дам тебе money [76], и ты поиграешь за меня, а? Новичкам всегда везет, это закон,

– Но я не знаю, как играть, правил не знаю.

– Ты играл когда-нибудь в очко?

– Играл в детстве, но несерьезно.

– Ну так блэк-джек – почти очко.

– Хорошо, я сыграю, но если я проиграю твою капусту, не вини меня за это. Идет?

– Выиграешь, я уверен.

В холле небоскреба на Лексингтон авеню ночной дормен улыбнулся моему Вергилию. Ряды телевизионных экранов, горящие на стене против конторки, за которой сидел дормен, показывали, что делается на этажах. На всех экранах видны были пустые коридоры. Дормен привычно нажал нужную кнопку интеркома и посмотрел вопросительно на моего спутника.

– Роман энд хиз френд (Роман и его друг), – повторил дормен в интерком и удовлетворенно кивнул: – Идите.

– Почему Роман? – шепотом спросил я, когда мы шли к элевейтору.

– Так удобнее, – только и сказал Студент.

Элевейтор, в котором под потолком я заметил головку телекамеры, вознес нас на тридцать девятый этаж. Мягко разошлись двери, и мы вышли.

– Сейчас увидишь на хуй что делается. Ебаные мирные граждане и не подозревают… – прошептал он, нажимая кнопку звонка.

Дверь открылась тотчас. Никого не было в отрытой двери. Темнота. Но мой приятель шагнул в темноту, и за ним шагнул я. Дверь за ним закрылась, и тотчас же зажегся свет.

– Хэлло, Роман!

– Хэлло, Джимми! Это Ричард! – указал Студент на меня.

Человек ростом в 6 и 5, или даже в 6 и 7 футов возвышался за нами. Я вовсе не преувеличиваю его рост с целью создания устрашающей атмосферы, она и без того была нервная. Джимми был в синем блейзере – униформе здешних жуликов.

– Много народу? – спросил Студент, одергивая свой синий блейзер.

– В блэк-джек?

– Угу.

– Десяток.

Я снял свою убогую куртку, которую Джимми безо всякого пренебрежения взял у меня из рук. Передав куртку откуда-то появившейся красивой девушке в зеленом шелковом платье, Джимми, вдруг присев, без предупреждения быстро и ловко ощупал меня снизу доверху. Появившийся как бы из-за кулисы, сбоку, второй гангстер обыскал Студента. «Кто кому подражает? Гориллы подражают кино или кинопроизводство подражает гориллам?» – подумал я.

Джимми пошел впереди, и мы стали подниматься по винтовой лестнице. Отличие ее от обычной винтовой лестницы состояло в том, что она вилась не в открытом пространстве, но в каменном колодце. Мы миновали одну площадку с несколькими дверьми и, поднявшись еще вверх, вдруг вышли в обширную прихожую с уютной, чуть старомодной мебелью, присущей, может быть, гостиной дорогой бляди. Не задерживаясь в гостиной, мы прошли вслед за Джимми в дальнюю дверь. Большой зал был населен, может быть, двумя дюжинами людей, но было нешумно. Джимми указал налево, и Студент-Роман пошел, не глядя по сторонам, к прилавку, как бы бару, за которым сидело с полдюжины народу на табуретах. Прилавок примыкал к зеленому столу, разделенному на неизвестного мне назначения геометрические фигуры. По столу были разложены всюду карты и жетоны. Два железных гнезда для карточных колод, а за ними красивая, хорошо причесанная, улыбающаяся, в зеленом платье стояла крупье.

– Что хотите пить? – раздался за моей спиной голос.

Я обернулся. Третья по счету девушка в зеленом.

– Бери что хочешь, – пришел мне на помощь Студент. – Сервис бесплатный.

Он заказал себе коньяк.

– Хотите что-нибудь съесть? – спросила девушка, когда и я заказал себе коньяк.

Я отказался.

Мы проигрались. Я проиграл его пять сотен долларов, которые он мне отсчитал еще в «кадиллаке». Сколько проиграл он, не знаю. Наши соседи, кажется, выиграли. Один папаша несколько раз разменял, написав их тут же, за прилавком, чеки, следовательно, тоже проигрался. Но когда мы вышли и я утешил Студента тем, что не он один потерял деньги, папаша тоже, – студент презрительно хмыкнул.

– Это их человек, казино. Он сидит у них для создания азарта, для подогревания страстей. Когда ты видишь, как старик, пыхтя сигарой, пишет чек, думаешь, дай и я рискну еще разок, возьму карту.

– Но если ты знаешь, что он подставной, почему продолжаешь играть?

– А-ааа, загадка природы. Всякий раз кажется, что уж сегодня-то выиграю. И заметив выражение моего лица, вдруг хлопнул меня по плечу: – Удивительный ты тип, Эдь! Ты, кажется, меня еще и осуждаешь.

– Нет, – сказал я, – не осуждаю, но глупо же делать деньги, а потом приходить сюда и оставлять их здесь добровольно.

– Страсти, – сказал он. – У тебя ведь тоже есть страсти.

– Уже почти нет, – сказал я, вовсе, впрочем, в этом неуверенный.

– Железный человек.

В Нью-Йорке было по-прежнему снежно. Как в Днепропетровске или Харькове, снег широко мел волнами по Лексингтон авеню, и я решил словить немного удовольствия, пойти в миллионерский дом, а не поехать, хотя он, разумеется, предложил меня отвезти.

– Ну как знаешь, бывай! – Студент захлопнул тяжело и мягко дверцу своего сильного автомобиля.

Идя к месту работы и жительства через вьюгу, обиженный замечанием Студента, я перебирал мысленно свои страсти и пришел к выводу, что главная моя страсть – честолюбие.

В последний раз я видел его в сентябре 1982 года. Я прилетел из Парижа и сидел в ресторане «Кавказский», что на второй авеню и восьмидесятых улицах, вместе с двумя приятелями пожирая шашлыки. Краем глаза я увидел, как появился Студент, в сером пиджаке, с дамой, красивой и видавшей виды. Они прошли у нас за спиной и заняли стол у окна в противоположном углу зала. Чуть позже Студент подошел и пригласил меня за свой стол.

– Моя партнерша! – представил он мне даму. Сказать «женщину» или «девушку» – было бы неточно. Неким бабьим величьем отличалась его крупная партнерша.

Мы выпили водки. За встречу. Студент полинял, усох.

– Ты, наверное, знаешь про Таню? – спросил он.

Я кивнул. Я знал, что жену его нашли мертвой в ванной. Официальная версия гласила, что она захлебнулась, будучи пьяной. Неофициальная сплетня, обегая все страны и континенты, где живут русские, обвиняла Студента в том, что он «помог» Тане захлебнуться. Я в это не верю. Я ловил иногда его взгляд, обращенный на жену, и во взгляде была любовь… Тяжелая, злая, может быть, но любовь…

– Ты говорят, преуспеваешь? Фильм, говорят, кто-то делает? – Он налил мне водки.

Их стол был уставлен неприлично большим количеством закусок: икра, пироги, грузинская маринованная капуста, севрюга…

– Ты, по-моему, тоже, Студент.

– О, – он улыбнулся. – Я делаю кой-какой бизнесишко… Но скажи, немцы тебя напечатали, французы, еще кто?

– Голландцы и вот Рэндом Хауз купил в этом году, наконец, книгу.

– Рэндом? Здорово! Молодец! Хоть ты их выеби! Выпьем!

Мы проглотили нашу водку, и темноликая красивая дама-лошадь тоже.