Остров. Тайна Софии - Хислоп Виктория (читаем книги .txt) 📗
– Анне надо возобновить поездки в Плаку, – сказала она. – Если отец останется один, ей придется навещать его чаще.
– Сомневаюсь, что она будет это делать, – ответил Маноли. – Для этого ей придется каждый раз заставлять себя. И потом, ей не нравится, когда все идет не так, как она хочет.
Это замечание озадачило Марию. Маноли говорил об Анне с уверенностью человека, который хорошо ее понимает. Понять мотивы поведения Анны было не так уж сложно, тем не менее девушку удивило, как Маноли смог сделать столь точные выводы.
Мария начала вести обратный отсчет дней до свадьбы. До нее оставалось четыре недели. Она хотела бы, чтобы это время пролетело как можно быстрее, но мысль о том, что ей придется оставить отца одного, по-прежнему камнем лежала на сердце. Девушка решила заранее сделать все возможное, чтобы облегчить для отца тяготы новой жизни. Прежде всего она постаралась, насколько это возможно, привести дом в порядок. Летом, когда температура как снаружи, так и внутри дома была почти нестерпимой, делать генеральную уборку было непросто. С наступлением сентября стало немного прохладнее, и Мария с энтузиазмом принялась за дело.
Подошла среда, в которую пообещала приехать Анна. Мария знала, что в доме еще оставались кое-какие вещи сестры, и решила, что она, возможно, захочет забрать их с собой. «Быть может, скоро ей понадобятся детские игрушки», – рассуждала девушка, уверенная, что рано или поздно в доме Вандулакисов родится ребенок.
Обычно столь тщательную уборку дома Мария выполняла только весной, но это был особый случай. В целом в маленьком домике царил порядок – Мария всегда была образцовой хозяйкой, тем не менее следовало пересмотреть старый шкаф, наполненный мисками и тарелками, которыми редко пользовались, но которые все же не мешало бы вымыть. Кроме того, следовало натереть мебель, почистить подсвечники и картинные рамы.
Работая, Мария тихо напевала под музыку, звучавшую по радио. Было три часа дня.
В динамиках зазвучала одна из ее любимых песен в исполнении Микоса Теодоракиса. Энергичная мелодия бузуки была идеальным аккомпанементом для такой работы, как уборка, и Мария включила громкость на максимум. Музыка заглушила звук открывшейся двери, а поскольку Мария в тот момент стояла к двери спиной, то не заметила, как Анна тихо проскользнула в дом и уселась на стул.
Минут десять Анна наблюдала, как работает сестра. Она не собиралась помогать Марии – хотя бы потому, что на ней было белое платье из тончайшего хлопка, расшитое голубыми цветами. Она получала извращенное удовольствие от вида усердно работающей сестры, но что-то мешало ей полностью наслаждаться минутой. Как может Мария выглядеть довольной жизнью и беззаботно напевать, драя запыленные полки шкафа? Впрочем, когда Анна вспомнила о мужчине, за которого вскоре должна была выйти замуж сестра, то сказала себе, что у Марии и впрямь есть основания быть счастливой. Как же это обидно! Анна недовольно пошевелилась, и Мария, услышав скрип дерева по каменному полу, от неожиданности вздрогнула.
– Анна! – вскрикнула она. – И давно ты здесь сидишь?
– Да уж давненько, – бесцветным тоном произнесла ее сестра. Она знала, что Марии не понравится, что она тайком наблюдала за ней.
Мария соскочила со стула и сняла передник.
– Приготовить лимонад? – спросила она, мгновенно забыв о выходке сестры.
– Если можно, – сказала Анна. – Жаркий выдался сентябрь, правда?
Мария разрезала несколько лимонов пополам, выдавила сок в кувшин, разбавила его водой, добавила сахар и тщательно перемешала. Разговор возобновился лишь после того, как обе выпили по паре стаканов кисло-сладкого напитка.
– Что ты делаешь? – спросила Анна. – Ты когда-нибудь прекратишь работать на износ?
– Я навожу в доме порядок, ведь скоро отцу придется жить здесь одному, – ответила Мария. – Я тут приготовила кое-что для тебя. – С этими словами она указала на гору игрушек в углу – там были куклы, флейта, детский набор для пряжи…
– Может быть, тебе это понадобится даже раньше, чем мне! – как-то чересчур резко бросила Анна. – Уж конечно, после свадьбы вы с Маноли захотите продолжить род Вандулакисов.
Ей и так было сложно скрывать ревность к Марии, а немудреное замечание сестры переполнило чашу ее терпения. Ее уже давно тяготило то, что им с Андреасом никак не удавалось зачать ребенка.
В глаза Анне бросился выжатый лимон, лежащий на столе. «Вот и я такая же бесплодная и кислая, как эта шкурка», – с горечью подумала она.
– Анна, в чем дело?
Не задать этот вопрос было невозможно, хотя Марии не очень-то хотелось приставать к раздражительной сестре с расспросами.
– Я чувствую, у тебя что-то не складывается. Может, расскажешь?
Меньше всего в сложившейся ситуации Анне хотелось открыться сестре. Она приехала повидать отца, а не излить Марии душу.
– У меня все хорошо, – все так же резко ответила она. – Знаешь, я загляну к Савине. Вернусь позже, когда придет Фотини.
Когда она повернулась, чтобы уйти, Мария заметила, что тонкая ткань ее облегающего белого платья влажная от пота. То, что сестру что-то очень беспокоило, было ясно как божий день, но ясно было и то, что Анна не собирается ничего ей рассказывать. Возможно, она чем-то поделится с Савиной и Мария узнает обо всем из третьих рук. В течение многих лет чувства ее сестры были для всех как на ладони – они напоминали плакаты с объявлением о концерте, развешанные на всех деревьях, столбах и заборах. В прошлом Анна никогда ничего не скрывала, теперь же она напоминала ежа, свернувшегося в тугой колючий клубок.
Мария вновь принялась убирать дом и занималась этим, пока через час с лишним не вернулся Гиоргис. Девушка поймала себя на мысли, что едва ли не впервые за последнее время ее не угнетает перспектива расставания с ним. Для человека своего возраста отец был в хорошей физической форме, и Мария вдруг ощутила уверенность, что он проживет и без нее. Гиоргис давно уже примирился с жизнью вдовца, и Мария знала, что в компании друзей из бара он не будет скучать долгими зимними вечерами.
– Приехала Анна, – бодро сказала она. – Она вышла, но скоро должна вернуться.
– И куда она пошла? – спросил Гиоргис.
– Кажется, к Савине.
Тут в дом вошла Анна. Она сердечно обняла отца, после они уселись за стол и разговорились. Мария тем временем приготовила напиток. Разговор вышел живым, но каким-то поверхностным. Чем занимается Анна? Закончила ли она ремонт в обоих домах Вандулакисов? Как дела у Андреаса? Однако вопросы, ответы на которые Марии хотелось услышать больше всего, – довольна ли Анна жизнью и почему она так редко бывает в Плаке, – так и не прозвучали. Кроме того, ни словом не была упомянута предстоящая свадьба Марии. Час спустя Анна поднялась и сказала, что ей пора. Напоследок она пригласила отца на обед в следующее воскресенье.
После ужина Гиоргис пошел в бар, а Мария решила, что выполнит еще одно, последнее дело. Сбросив обувь, она стала взбираться по шаткой лестнице, чтобы протереть от пыли верх высокого буфета, и вдруг заметила на ноге какое-то странное пятно. Ее сердце тревожно забилось. Если не присматриваться, пятно можно было и не заметить. Оно выглядело так, словно Мария где-то несильно обожгла кожу и та слезла, обнажив нижний, более бледный слой. Возможно, особых причин волноваться не было, но Мария почувствовала, как все у нее внутри сжалось. Обычно девушка мылась уже после наступления темноты, и в бледном свете лампы могла еще долго не обратить внимания на необычную отметину. Она решила, что поделится с Фотини, а отца пока лучше не волновать. Им и без того было над чем ломать голову.
Та ночь стала самой беспокойной в жизни Марии. До самого рассвета она так и не сомкнула глаз. Это пятно могло быть чем угодно, тем не менее Мария была почти уверена, что оно порождено проказой. Ночные часы тянулись мучительно медленно, и сколько она ни ворочалась, короткий сон пришел к ней лишь под утро. Но и он не принес облегчения – ей снились мать и бурное море, которое раскачивало остров Спиналонгу, словно огромный корабль. Проснувшись, девушка с радостью увидела, что солнце уже взошло. Она решила, что сразу же пойдет к Фотини. Ее подруга всегда поднималась в шесть утра, мыла тарелки, оставшиеся с вечера, и готовила еду на новый день. Казалось, Фотини работает больше, чем кто-то другой в деревне, а если учесть, что она была уже на седьмом месяце беременности, то несложно догадаться, как тяжело ей приходится.
