Да. Нет. Не знаю - Булатова Татьяна (серия книг .TXT) 📗
– Не надо, – отказалась Аурика Георгиевна и сдернула простыню со старинного зеркала. – Какая разница? – Но услышав, что Полина еще что-то сообщает мужу, тут же поинтересовалась: – Что она кричит?
– Да ну ее, ерунда какая-то, – рассердился Коротич и попробовал перевести разговор на другую тему.
– Нет, скажи, – потребовала от него жена и замолчала.
– Не буду, – пообещал муж, а Аурика, заподозрив, что от нее что-то скрывают, заявила:
– Коротич! Я же все равно узнаю, скажи сразу!
– Она за зеркалом, – процитировал Михаил Кондратьевич домработницу.
– Кто? – растерялась последняя по счету Одобеску.
– Душа, – как ни в чем не бывало сообщил профессор Коротич.
– Скажи Полине, что я ее уволю, – пригрозила Аурика Георгиевна, с опаской заглядывавшая в зеркало, в котором не отражалось ничего, кроме ее одутловатого лица с заплывшими от слез глазами. – Двадцать первый век на дворе!
– Двадцатый, – поправил ее супруг и тут же добавил: – Но это ничего не меняет. Мракобесие какое-то.
– Скажи ей, что она дура, – потребовала Аурика.
– Не хочу, – отказался Михаил Кондратьевич.
– Что значит – не хочу? – возмутилась Аурика Георгиевна. – Я не пойму, на чьей ты стороне, Коротич?
– На своей, – дипломатично объявил профессор.
– А по-моему…
– Позови, пожалуйста, Наташу, – попросил Михаил Кондратьевич и, воспользовавшись секундной паузой, предложил: – Хочешь, я к вам приеду?
– Нет, – отказалась обиженная супруга и позвала дочь.
– Наташа, – голос профессора тут же изменился. – Мама рядом с тобой?
Наталья Михайловна прикрыла рукой нижнюю часть трубки и пристально посмотрела на мать, причем взгляд ее был столь красноречив, что даже Аурика почувствовала себя не в своей тарелке и ушла на кухню. Только тогда Наташа ответила:
– Уже нет. А в чем дело?
– Наташенька, – обеспокоенно заговорил профессор, – я за нее очень волнуюсь. Мне кажется, она неважно себя чувствует. Ты уж там с ней поласковее, пожалуйста.
– По-моему, с ней все в порядке.
– Я так не думаю, – грустно изрек Михаил Кондратьевич, и это Наташе не понравилось: она нахмурила брови и, прищурившись, посмотрела в тусклое зеркало.
– Я все поняла, – холодно ответила Наталья Михайловна отцу и поторопилась закончить разговор, почувствовав ревность. Но профессор Коротич, как нарочно, никуда не спешил и задавал вопрос за вопросом.
– Наташенька, – как в детстве, обратился он к ней. – А ты как себя чувствуешь?
– Нормально, – пробурчала Наталья Михайловна.
– Может быть, мне приехать? – профессор чувствовал себя виноватым и хотел побыстрее избавиться от этого чувства. – Мне кажется, вам там страшно.
– Да все нормально, – заверила его дочь и тут же выпалила: – Знаешь, так странно: мы дома, кругом горит свет – а его нет. Такое чувство, что он вышел на какое-то время и сейчас вернется.
– Если бы, – еле слышно проронил в трубку Михаил Кондратьевич.
«Если бы…» – беззвучно заплакала в кухне внимательно прислушивавшаяся к тому, что говорит дочь, шестидесятилетняя Аурика.
– Я бы так хотела! – призналась Наталья Михайловна, и голос ее предательски задрожал. – Спокойной ночи, папа.
– Спокойной ночи, – попрощался профессор и положил трубку на рычаг, а через секунду снова набрал знакомый номер: – Забыл сказать. Я люблю тебя, Наташа. И маме передай… тоже.
Вернувшись в кухню, Наталья Михайловна обнаружила там сгорбленную Аурику, задумчиво помешивавшую ложечкой остывший чай. Наташа сразу поняла, почему мать не поднимает голову: это она так бодрится и делает вид, что с ней все в порядке. И тогда молодая женщина вновь удивилась отцовской прозорливости и даже немного позавидовала тому, что между родителями существует столь тесная связь, ранее для нее невидимая.
– Ма-а-м, – Наташа присела рядом. – Ты как?
– Нормально, – чуть слышно проронила Аурика, позвякивая ложечкой о край чашки.
– Может, спать? – предложила дочь и внимательно вгляделась в материнское лицо. – Ты где ляжешь?
– У себя, – объявила о своем праве расположиться в собственной комнате Аурика Георгиевна. – А ты? Хочешь, я тебе у Глаши постелю? Или на диване в гостиной?
– А мы не можем лечь вместе? – поинтересовалась Наташа, напуганная предстоящим ночным одиночеством.
– Большая кровать только у папы в комнате, – напомнила дочери Аурика и наконец-то подняла голову. – Если хочешь…
– Хочу, – заторопилась с ответом Наташа, и ей в одночасье стало легко и почти не страшно.
– Как-то мне, знаешь… – призналась Аурика и с мольбой посмотрела в глаза дочери, словно от той действительно что-нибудь зависело.
– Мам, ну, вот представь: ты ляжешь у себя, я – у Глаши или в гостиной. И мы обе будем лежать и прислушиваться, и думать… А вдвоем спокойнее.
– Ты даже когда маленькой была, со мной спать не хотела, – мстительно напомнила дочери свои обиды Аурика Георгиевна. – А с отцом – всегда пожалуйста.
– Перестань, ты тоже много чего не делала из того, что мне хотелось. При чем тут это?
– Наташка, – Аурика отодвинула от себя чашку. – Почему ты на меня все время злишься? Даже сейчас?
– А ты?
– Честно сказать?
– Как хочешь, – Наташа дала матери возможность уклониться от ответа. – Может быть, не сейчас?
– А если другого случая не предвидится?
– Это почему же?
– Например, я возьму и умру.
– А ты возьми и не умирай, – улыбнулась Наталья Михайловна, разгадавшая материнскую хитрость.
– Хорошо тебе говорить! А ведь мне, между прочим, шестьдесят.
– И что?
– И то. Мне шестьдесят, а ты еще ни разу (Аурика поводила перед лицом дочери указательным пальцем), ни разу не сказала мне о том, что ты меня любишь.
– А что, без слов этого не видно? – помрачнела Наташа, готовая высказать матери ту же самую претензию.
– Нет, – наотрез отказалась принять правоту дочери Аурика Георгиевна. – «Без слов» кажется, что ты все время меня оцениваешь. И все время мной недовольна. Вроде, как я тебе экзамен сдаю, а ты мне двойку ставишь.
– А ты бы, конечно, пятерку хотела? – напряглась Наташа и покраснела, как будто ее поймали с поличным.
– Конечно, – призналась мать. – По-моему, это так естественно.
– А что ты тогда скажешь, если я тебе признаюсь, что испытываю схожие чувства? И всю жизнь живу с ощущением, что ты мною недовольна. Что бы я ни делала! Каких бы высот ни достигала! У тебя всегда было недовольное лицо. А ведь мне было так важно тебе понравиться!
– И мне, – проговорила Аурика. – Хотя тебе, конечно, кажется, что это неправда. Был бы жив папа, он бы тебе подтвердил.
– Был бы жив папа, ты бы сейчас мне такого не говорила. Правильно?
– Правильно, – согласилась Аурика Георгиевна. – Правильно, Наташа. Я бы тебе такого не говорила. А сегодня скажу. И знаешь почему?
– Почему? – эхом откликнулась Наталья Михайловна.
– Потому что боюсь.
– Чего-о-о?
– Умирать боюсь. Не в смысле умирать, а что сказать не успею или забуду. Мало ли. Прости меня, Наташа, – неожиданно повинилась Аурика и прямо посмотрела в глаза дочери.
– Ма-ам, – ахнула Наталья Михайловна и ощутила, как стало горячо внутри, где-то там под грудью, где живет душа. – За что?
– За все, – туманно ответила Аурика Георгиевна и больше не произнесла ни слова. Достаточно того, что она признала свою вину. До частностей ли здесь?..
Наташа, как никто другой, понимала истинное величие совершенного матерью поступка: великолепная Аурика Одобеску, как правило, никогда, ни при каких обстоятельствах не решалась объявить о собственных промахах, наивно предполагая, что это может разрушить тщательно создаваемый ею образ непогрешимой дочери, матери и жены. Аурика сама понимала тщетность собственных усилий, но тем не менее продолжала играть в эту игру.
«Заче-э-эм? – всякий раз спрашивал ее проницательный Георгий Константинович, с грустью наблюдавший внутренние мучения Прекрасной Золотинки. – Дорого яичко ко Христову дню», – напоминал он своей упрямой дочери о том, что вовремя произнесенное слово уничтожает нелепые обиды, разводящие людей по разные стороны жизни.
